Наверху

Кнопки входили в клавиатуру со слабым писком — можно было подумать, что в комнате орудует эксцентричный дурак-музыкант… Через несколько секунд надпись на экране стала таять и исчезла совсем. Тут же затрещала дверь и на пороге показался Зофф. Элтона поразило возникшее на его нечеловеческой морде тупое человеческое выражение.

— Что я должен делать? — механически прозвучал голос.

— Ничего. Ты ничего не должен делать. Ты не должен выходить в пьяном виде в информационную сеть. Ты не должен раскрывать душу перед всем миром. Ты понял это?

— Я понял. Я не должен этого делать.

— А теперь — спи и забудь все, кроме предыдущего приказа.

Зофф начал разворачиваться; он шел, как неудачная металлическая модель робота; шум в коридоре оповестил Элтона о том, что монстр упал на пол и, по всей видимости, собрался выполнить вторую часть приказа прямо в коридоре.

Впрочем, это было уже мелочью.

«Выдай мне текст всего монолога», — потребовал Элтон у машины, перейдя в только что покинутую Зоффом комнату.

По мере того как текст начал появляться на экране, лицо Элтона разглаживалось, а нервы расслаблялись: перед ним был обычный пьяный бред, далекий от поли-тики и порой залетающий в область сексуальных фантазий, на удивление прямолинейных и убогих: по-видимому, монстр не нашел еще в информационной бездне, подаренной ему на разграбление, соответствующих разделов.

Наконец Элтон откинулся в кресле и провел рукой по лбу — лоб оказался мокрым…

В это время «небесные диспетчеры» — во всяком случае, некоторые из них — чуть не уверовали в чудо: несмотря на происшествие, корабли ухитрились благополучно разойтись.

…По приказу Хантори институтский компьютеровирусолог был уволен без выходного пособия. Напрасно доказывал он, что «вирус» работал по каналам центральной сети, — его обвинили в некачественной постановке фильтров на входе…

…В Центр Информации пришло чуть ли не две тысячи жалоб; многие требовали ввода цензуры (Элтону это пришлось по душе). А к вечеру парикмахер долго удивлялся, откуда за один день у Президента возникло так много не поддающихся регенерации седых волос…

6

— Это мой последний визит к вам, и потому я должен услышать все, — Варковски испытующе посмотрел на врача. Этот человек считался лучшим радиологом, и, хотя некоторые особенности поведения не давали ему заслужить причитающуюся по количеству знаний популярность, Эдвард решил обратиться именно к нему.

— Вообще-то я не стал бы на вашем месте торопиться, — пожал худыми, чуть перекошенными с рождения плечами доктор медицины.

— У меня больше нет возможности тратить время на дополнительные исследования. С определенной долей вероятности вы можете обрисовать мою перспективу и сейчас. — Эдвард намеренно старался говорить холодно и жестко: только так, казалось ему, можно заставить врача быть более откровенным. Откровенничают с теми, кого не жалеют; попытки же оттянуть сообщение о последнем диагнозе заставляли Эдварда подозревать худшее.

— Ну что ж, — врач потер кончик острого длинного носа. — На сегодняшний момент вы практически здоровы, но весь ужас радиационных болезней в том, что они имеют обыкновение проявляться не сразу. Генетический анализ вроде бы благоприятен — но, опять-таки, все до единой соматические клетки мы проверить не могли. Кажется, вас особо беспокоил вопрос о возможности психического расстройства, как у того человека, который попал под тот же радиационный поток? Здесь я могу дать гарантию: вам это не угрожает. Я не знаю, почему и как включаются от радиации те или иные механизмы образования патологий, — но у меня есть кое-какой опыт, позволяющий прогнозировать, опираясь на уже имеющиеся данные. Так вот, потеря памяти вам не грозит.

— Благодарю, — Варковски встал. Слова радиолога прозвучали для него приятнейшей музыкой. Выходило, что изменения, так круто изменившие его подход к некоторым вещам, произошли не в психике — всего лишь в убеждениях.

— Подождите, я еще не закончил, — остановил его доктор.

— Что еще? — с любопытством обернулся Эдвард.

— Я все же настаиваю, чтобы в ближайшее время вы вновь пришли сюда.

— Зачем?

— Помимо психики у человека есть и еще кое-что, — немного сердито проговорил радиолог. — Не хочу вас пугать, но при сегодняшней норме у вас диагностируется склонность к другому, более частому после радиационного облучения осложнению.

— Все остальное меня не интересует, — подчеркнуто холодно возразил Варковски. — Главное, чтобы я мог продолжать заниматься своей работой.

— Сумасшедший! — пробормотал радиолог. — И вы не выслушаете меня, даже если угрожающее вам заболевание смертельно?

При этих словах ресницы Эдварда чуть заметно дрогнули — но и только.

— Слушаю.

— Хорошо, пусть вы придете не в ближайшие дни — но в течение месяца я должен вас видеть. У вас отмечены некоторые изменения в составе крови — в частности, несколько повышено число лейкоцитов. Если вы будете вести себя достаточно дисциплинированно — болезнь удастся предотвратить. Если же ваша работа вам дороже и мы упустим время — я лично не поручусь ни за что. Согласитесь, пренебрежительное отношение к собственному здоровью — не лучшая причина для отбытия на тот свет…

— Тут я с вами полностью согласен. Прощайте, — Варковски приоткрыл двери, чуть задержался на пороге. — Ах да, простите. До свидания…

7

«Планета без названия, регистрационный номер — ХВ-43, частично колонизирована. В настоящий момент проживает около шестидесяти семей. Промышленность…»

Президент зажмурился. Сколько таких кратких характеристик он прочитал сегодня? Много, очень много…

Они сливались в памяти в единое целое — сухие, почти одинаковые… — вот только одно маленькое слово порой менялось: в одних указывалось число «человек», а в других, как тут, «семей». Вроде бы мелочь, но она царапала изнутри, натирала, как неудачно подобранная обувь.

Семей… Человек… А эти что — не семьи? Люди с друзьями, со своими привязанностями… Пусть вся политика была в какой-то мере игрой с судьбами, исчисляемыми не десятками, как тут, не сотнями — миллиардами, но от этого убийство даже одного человека не переставало быть таковым и изначально обвиняло и приговаривало к самому худшему — к неуважению себя.

«Я не могу сделать это», — неожиданно признался себе Президент. — «У каждого есть тот предел, за который ему не дано переступить. Пусть я продался — но я все равно не могу сделать ЭТО. Элтон хочет повязать меня кровью — древнейший из бандитских приемов. И все равно я не могу. Лично — не могу».

Он снова открыл глаза и с ненавистью посмотрел на бегущие строчки:

«Промышленность — обрабатывающая. Отдельные поселения по двадцать-тридцать человек…» «По двадцать-тридцать? — встряхнул головой он. — Как же так, если семей всего шестьдесят? Ах да…» Он не ошибся: информация относилась уже к другой планете.

«Я откажусь, — продолжал думать он. — Элтон не сможет мне ничего сделать. Я нужен им. Коней на переправе не меняют — так? Это он сам говорил. Говорил, собираясь устранить женщину… пусть даже не женщину — нового Главу Компании (тут пол не имеет значения). Он хочет сделать это для того, чтобы с места не убрали меня, — так что же он сможет сказать, если я не пойду у него на поводу? Я и так молчу, хотя вся эта авантюра нравится мне все меньше и меньше. Знай я, что дела повернутся так, я бы, наверное, сразу умыл руки. Нет, вру, ведь Элтон никому не оставляет выбора. Куда бы я смог скрыться от него в случае отказа? Разве что на другую планету, не принадлежащую землянам… Но это же смешно. Не настоящие же монстры решатся меня приютить…» В комнате послышались шаги, и Президент съежился: лишь один человек мог войти к нему вот так, без стука.

— Ну что, Сол? — блеснув лысиной, Элтон сел в соседнее кресло. — Что-то вы приуныли… Ну как — выбрали?