Твоя Мари. Энигма

Все закончилось довольно быстро, я ждал, что сейчас она отпустит какую-то из своих колких шуточек по поводу моей новоявленной скорострельности, но Мари молчала, только дышала тяжело и прерывисто, упираясь лбом в крест и пытаясь восстановить дыхание.

– Ну что, Машуля, полетели? – я взял с кресла флоггер и взмахнул рядом с ней. – Ты как хочешь – помягче, пожестче?

– Не говори… просто делай… – прошипела она, выгибая спину, и я, размахнувшись, нанес первый удар.

Это всегда как в воду нырять – первый удар, первый ответ, первая красная полоса на коже… Дальше все становится совсем просто – ты увеличиваешь темп, стараясь не сбить ритма, увеличиваешь силу удара, наносишь их по тем местам, где гарантированно нет опасных нервно-сосудистых пучков. Бьешь с паузами до тех пор, пока не устанешь сам – или не выбьешь из нижней стоп-слово. Ну, в нашем случае, конечно, второе практически исключалось…

Мари постанывала под ударами флоггера, но я почему-то чувствовал в этом фальшь – как будто она хочет доставить удовольствие мне, а потому притворяется. Нет, подруга, так не пойдет. Я быстро сменил девайс на две «кошки» – не так давно Олег научил меня работать с двух рук сразу, я еще ни на ком, кроме его нижних, это не опробовал. Получив по два удара вместо одного подряд, Машка попыталась повернуться, забыв, что на ней маска:

– Что это?

– «Кошки», не бойся… – процедил я, нанося удары снизу-вверх и крест-накрест, елочкой – так всегда делал Олег, и мне нравилось, какой рисунок потом остается на коже.

Ей, похоже, зашло – она как-то обмякла, перестала напрягаться и чуть скользила телом вправо-влево, пытаясь угадать траекторию полета плетей. Музыка орала из колонок, заглушая ее дыхание и мои вылетающие из груди непроизвольные звуки. В паузе я развернул ее лицом к себе, перестегнул руки, обхватил груди, приникая к ним губами, и Мари зашипела:

– Не ломай мне кайф!

Она не любила смешивать ваниль и Тему, я знал, но никогда не мог удержаться. Сейчас ее слова меня разозлили, я схватил «кошку», сгреб хвосты в ладонь, и, размахнувшись с запястья, выпустил их ровно на грудь, снова сгреб, повторил. Мари молчала, глаз ее я не видел под маской, но губу она прикусила – значит, ощущение есть. Ладно, продолжим… Под каждым ударом ее тело вздрагивало, на груди выступили капельки пота, и это зрелище распалило меня еще сильнее. Я порол ее до тех пор, пока не почувствовал, как заныло запястье. Отшвырнув плеть в угол, я быстро отцепил руки Мари от крестовины, подхватил обмякшее тело и перенес на диван:

– Не шевелись.

Наскоро содрав с себя джинсы и рубаху, я буквально упал на неподвижно лежавшую Мари, накрывая ее своим телом, впечатывая в себя, зажимая руки наверху за запястья. Мне хотелось любить ее и одновременно разорвать в клочки – такое часто бывало, когда мне казалось, что в экшене я ее не довел до края. Она хрипло стонала подо мной, то и дело облизывая губы. Я перенес одну руку ей на горло, чуть сжал, она замерла на мгновение от нового ощущения, но потом, вывернув из-под меня ноги, обхватила ими мою талию, и я словно погрузился в нее полностью. Я уже забыл, какая она – Мари…

Мы провели в постели весь остаток дня, весь вечер и остались на ночь. Я не собирался ехать домой, где, наверное, ждала Ника, а Мари, похоже, торопиться было некуда – она спокойно сидела у спинки дивана, завернувшись в простыню и покуривая, пока я ходил в кухню за чаем. Я все время ждал, спросит ли она о том, что я делал эти пять лет, но, похоже, моя жизнь интересовала ее мало.

– Ты больше не уйдешь от меня, – буднично произнес я, протягивая ей чашку.

– Это кто сказал?

– Я. И ты не посмеешь ослушаться, – я взял ее за подбородок, понимая, что она сейчас не сможет вырваться – в ее руке чашка горячего чая. – Ты не посмеешь – потому что ты моя.

– Я останусь не потому, что ты так сказал. Я останусь потому, что мне с тобой хорошо.

Это было лестно, но я хотел не этого. Я хотел подчинить ее, сделать своей собственностью – только так я видел теперь свою идеальную Тему. И нужна она была мне только с Мари.

Московское утро как-то совсем бесцеремонно ввалилось в окно квартиры, я открыл глаза – светало. Стараясь не шуметь, поднялся, осторожно глянул на кровать – Мари спала, подложив руку под щеку. На цыпочках я ушел в ванную, принял душ и оделся, решив даже не варить кофе, чтобы не разбудить ее, так и выскользнул за дверь, прихватив ключ – замок запирался только ключом, выбора у меня не было. Ничего, посидит, куда ей идти, да еще с похмелья…

Кофе я прихватил в автомате, спустился в метро и поехал на Каширку. Фамилию врача я знал, видел в телефонной книжке у Олега и на печати, которой были проштампованы выписки Мари, хранившиеся тоже у него – иной раз Олег давал мне их читать, чтобы прояснить для себя какие-то вопросы.

До больницы я добрался довольно быстро, внутрь тоже попал без особого труда и набрал внутренний номер ординаторской отделения, где лечилась Мари. Попросив врача спуститься вниз, приготовился ждать, но моложавый армянин появился буквально минут через пять, начал оглядываться по сторонам, разыскивая, видимо, Олега. Но сегодня ему достался я.

– Вы Тигран Айрапетович? – протянув ему руку для пожатия, поинтересовался я, хотя это было очевидно.

– Да, а вы, простите..?

– А я к вам по поводу пациентки… – я назвал фамилию, и лицо врача сделалось мрачным:

– Вы ей кто?

– Я друг ее мужа, – Олег представился ему так, Машка, помню, орала от злости, но я не мог его судить – никаким посторонним людям информацию здесь не давали, как сейчас могут не дать и мне. – Дело в том, что он получил травму, прикован к постели и не смог прилететь сам, – зачастил я, приукрасив факты. – Ну, в общем, Машу привез я. Кроме того, я врач и хотел бы обсудить с вами текущее состояние дел.

Онколог стянул с носа очки без оправы, сунул их в нагрудный карман халата:

– Идемте в кафетерий. Надо же, какое несчастье… ей сейчас никак нельзя отрицательных эмоций, все должно быть тихо, мирно, празднично и так, как она хочет…

Эта фраза не понравилась мне совершенно – так говорят, когда уже нет надежды: «Постарайтесь скрасить последние дни, пусть проведет их так, как сама захочет». Нет, я не сдамся, если есть хоть какой-то шанс.

Мы сели за столик в кафетерии, доктор сложил перед собой большие руки с истончившейся от частого мытья кожей – у меня были такие же почти, – и, глядя в стол, произнес:

– Похоже, мы с ней движемся к финалу.

У меня так что-то кольнуло в левой половине груди, что я непроизвольно сморщился и потер эту часть рукой.

– У вас что, сердце больное? – заметил мои манипуляции врач.

– Нет… все в порядке, просто…

– Я понимаю, это всегда звучит неожиданно, к подобному не подготовишься. Но я не привык врать и обнадеживать напрасно. У Маши очаг в височной доле.

– Что с этим можно сделать?

– Хотите конструктивно? Уважаю. Сразу видно, что вы врач. А кто, простите, по специальности?

– Травматолог-реабилитолог, есть специализация спортивного терапевта. Диплом… – тут я назвал американскую школу реабилитологии, которую закончил, живя в Штатах, и кустистые брови онколога взмыли вверх:

– Солидно. Практикуете?

– Да. Но давайте не обо мне, пожалуйста.

– Не о вас… не о вас… – пробормотал он, снова уставившись в стол. – Ситуация такова, что я предложил ей точечное облучение – очаг локальный, можно попробовать гамма-нож, это должно помочь.

– Сколько времени ей это даст?

– Точно сказать сложно… Если организм справится с побочными эффектами, то от шести месяцев до полутора лет.

– А если не справится?

– До полугода, может, меньше.

Я почувствовал, как у меня из-под ног уходит пол. Шесть месяцев. Сейчас наступает октябрь, в марте ее не станет. В марте – не в апреле, который она уже не увидит. Очередной апрель, в котором Мари не может жить по моей вине… В марте… Она успеет отпраздновать день рождения Олега, свой и даже Новый год встретит… В марте…