Неудача на даче

Из темноты вынырнула Аня:

– Дашута, тебе лучше прилечь! Пойдем, провожу.

– Ага, щаз! – противно захихикала Скрипачева. – Нет уж, посижу в курятнике. Одна живет у моря, потому что на родине ей места нет, другая никогда моря не видела! Что, Хрусталева, завидно?

– Не понимаю тебя, – удивилась я. – Кому и почему я должна завидовать?

Она хитро прищурилась.

– Тоже, небось, хотела бы по заграницам разъезжать? Только не зовут, да? Карьера переводчика полетела коту под хвост! Почему, а? Семьи-то у тебя тоже нет! Что мешает?

– Я просто не хочу работать переводчиком.

– Не смеши! – безапелляционно отрезала Дашка. – Хотела бы – да не возьмут! Ты теперь способна переводить только бабушек через дорогу! Где та умница-отличница, которую ставили в пример всему классу?

Злые слезы навернулись мне на глаза. Так и знала, что идти на встречу одноклассников – дело гиблое. Пьяная Скрипачева хотя бы высказалась в лицо! Представляю, что обо мне говорят за спиной. И ведь не поспоришь – она права. Обычно люди либо меняют карьеру на семью, либо с головой уходят в работу и добиваются успеха. А многие так и вовсе успевают одерживать победы на всех фронтах. Одна я, как всегда, в лузерах!

– Так, дорогая, пойдем-ка приляжем! – настойчиво повторила Еремина.

Она обняла противную скандалистку за плечи и увела. Света засмеялась:

– Некоторые люди никогда не меняются. Как была язвой, так и осталась. Не бери в голову эту ерунду, она не со зла, просто характер дурацкий.

– Да я все понимаю, – я смахнула слезы и улыбнулась. – Она просто перепила. Утром даже не вспомнит, что несла.

– Девки! – появился Денис, тряся пузом. – Долго тут сидеть будете? Танцы-шманцы начались, быстро в хоровод!

Мы с Дудкиной переглянулись и одновременно встали.

– А почему бы и нет? – широко улыбнулась она. – Скинем двадцать лет с плеч!

***

Я открыла глаза и увидела незнакомую оранжевую люстру и дощатый потолок. Где я? Почему язык не ворочается? Кто играет на барабанах? Минут через десять ко мне стала возвращаться реальность – я на даче у Ани, меня мутит после вчерашних увеселений, а барабаны стучат исключительно в моей похмельной голове.

Я осторожно встала, стараясь не шевелить шеей, и огляделась. На диване мирно сопит троица: Вера, Надежда, Любовь. Рядом, на тахте, устроилась Скрипачева, а я провела ночь между Анькой и Светкой на надувном матрасе.

– Как ты? – донесся до меня шепот с матраса. Аня тоже проснулась и попыталась пригладить пятерней растрепанные волосы.

– Бывало и лучше, – криво усмехнувшись, прошептала я в ответ. – Но жить можно. Пойдем умываться.

Мы выползли на крыльцо, недовольно щурясь от яркого света.

– А парни куда делись? – поинтересовалась я у хозяйки фазенды. Та пожала плечами:

– В бане, наверное. Я им вчера матрасы выдала еще по трезвой памяти. Они дольше сидели, крепыши! Доброе утро, Вадя!

Из машины вылез заспанный полуголый Пучков. Похоже, он не ожидал нас увидеть, потому что молча открыл рот и вытаращил глаза. Следом за ним вылезла замотанная в полотенце Овсянникова. Увидев нас, она ломанулась обратно, но мы успели заметить, что под полотенцем она абсолютно голая.

– Вот так номер, – вздернула я брови. – А ведь почти не пила.

– Пойдем, – потянула меня Еремина. – Это не наше дело.

Пока мы умывались, остальные тоже проснулись и теперь сонно потягивались. После крепкого чая мир вокруг стал обретать цвета.

– Девочки, – умоляюще прошептала нам Ируся. – Только никому, ладно?

Мы пожали плечами. Я цокнула языком:

– Мы ничего не видели. А если и видели, то любые галлюцинации легко списать на последствия приема веселой нефильтрованной темной субстанции.

– Да, и вообще, какая вакханалия без оргии? – понимающе покивала Аня, прикрывая длинными ресницами глаза, в которых прыгали черти.

– Я умираю, – трагически возвестила Дашка, спускаясь с крыльца. Выглядела она и впрямь неважно. Лицо опухшее, под глазами черные круги.

– Утро субботы, родная, – простонал Вовка, прикладывая к голове бутылку с холодной минералкой. – Тут все умирают!

– Сердце что-то колотится, – пожаловалась непривычно тихая скандалистка. – И дышать тяжко.

– Ну, а что ты хотела? Ты вчера на спор литр пива за десять секунд выпила! – припомнил Пашка. – А я – только в полминуты уложился.

– И что я выиграла? – нахмурилась Скрипачева.

– Так, это… Еще один литр!

Я пошла в огород. До отъезда еще полно времени, полноценный завтрак я не осилю, а вот пара ягодок мне точно не повредит! Я бессовестно ощипала целый куст позднего крыжовника и, с чувством выполненного долга и довольным блеском в глазах, вернулась к ребятам.

Они уже вытащили матрасы на улицу и теперь, совершенно счастливые, валялись на солнышке. Почему-то Дашки среди них не было.

– Где Скрипачева? – поинтересовалась я у Светки.

– Зубы пошла чистить, – лениво ответила она. – Уже третий раз. Все жалуется, что во рту у нее что-то не то.

– Первый раз утром после вечеринки мается, что ли? У всех во рту что-то не то. Странно, что ее это так удивляет.

– Не, – махнула рукой Дудкина. – У нее язык разъело, кровит. И десны.

– У меня так было, – вспомнила я. – В Китае купила зеленоватый ананас и за вечер весь его слопала. Потом дня три не могла нормально поесть, щипало язык. Губы только и успевала бальзамом мазюкать – аж говорить больно было, так все потрескалось!

В нашу сторону повернулась Люба:

– Вчера не было ананасов. И ничего похожего. Это парадонтоз!

– На языке? – засомневалась Вера. – Просто надо меньше гадостей говорить.

В ограду медленно вошла Дашка.

– Я умираю, – вновь объявила она слабым голосом.

– Ой, хватит прибедняться! – разозлился Солодухин. – Падай на матрас, проспишься – полегчает.

– Сердце что-то, – она прижала руку к груди и стала оседать. – Ой, больно…

Можно сколько угодно охать и притворяться, но вот изобразить посиневшие губы вряд ли кому-то под силу. Дашка выглядела неестественно бледной, ее глаза ввалились, нос заострился, а щеки побледнели. На фоне почти белого лица рот выделялся черным пятном. На лбу Скрипачевой мелким бисером выступили капельки пота, а ее руки затряслись мелкой дрожью.

Я подскочила:

– Аня, аптечку! Срочно! Ей реально плохо.

Скрипачева застонала и навалилась на меня всем весом.

– Паша, Вадя! Кто-нибудь! Да помогите же вы!

Одноклассники вскочили и засуетились. Спустя четверть часа Пашка повез Дарью в сопровождении Ируси в больницу.

– Ты – психолог, значит почти врач, – объяснил Вадим. – Так что тебе будет проще объяснить, что произошло. Ну, и не мне же с ней ехать! И остальные – такие же бестолочи, как я.

Оставаться на даче больше никому не хотелось, настроение было безнадежно испорчено, поэтому мы быстро навели порядок и собрались домой.

– Я завтра работаю, у меня посменный график, а во вторник отдыхаю, – вбивая в телефон Светкин номер, сказала я. – Позвоню тебе в понедельник вечером, договоримся, где и когда пересечемся.

***

Ни душ, ни чай не помогли мне почувствовать себя человеком прямоходящим, поэтому я решила прикинуться мягкой игрушкой. Я вытянулась на любимом диване и прикрыла глаза. С одной стороны, я ненавижу такие выходные, после которых нужны еще одни выходные. А с другой – мы с друзьями и так редко видимся.

У нас был на удивление дружелюбный класс, где не было ни ярко выраженных лидеров, ни изгоев. Над каждым, конечно, иногда подшучивали, даже надо мной. Но откровенной травли никогда не устраивали. Материальное положение у одноклассников было практически одинаковым, поэтому классовых войн мы не вели.

В институте мне пришлось гораздо хуже. Дело в том, что меня угораздило поступить на один из самых престижных факультетов, где собрались грызть гранит науки исключительно дети богатых родителей. В то время как преподаватели смиренно ездили на автобусах, студенты боролись за места на парковке. Ламборджини и Бентли, разумеется, ни у кого не было, но и без них автопарк поражал разнообразием. Не то, чтобы я была самой бедной… Впрочем, может быть, так оно и было. Я не была единственным пешеходом в группе, но, определенно, стоимость моих вещей была на порядок ниже, а на выходных я гуляла в парке, а не тусовалась в клубах. И не потому что я такая целомудренная, а банально из-за отсутствия свободных денег.