Страница 3 из 14
Сегодня, к счастью, обходятся без экшенов, просто незатейливо пьют водку, что, конечно, нам с Олегом только на руку – ему не придется приглядывать за этой гоп-компанией, а мне – сидеть одной наверху в комнате, так как с некоторых пор чужие экшены вызывают у меня стойкое отвращение, и Олег не препятствует тому, чтобы я уходила и занималась своими делами на втором этаже. Ну, а раз никто не хочет сегодня крови и зрелищ, мы сможем уйти наверх вдвоем. Правда, есть вероятность, что у замочной скважины окажется Денис, но это не наши проблемы.
Воздух за городом свежий, чистый, и, надышавшись, я чувствую себя совершенно уставшей. Мы ложимся под теплое одеяло, Олег обнимает меня, развернув к себе спиной, устраивается на боку и дышит мне сзади в шею и волосы:
– У тебя вид совсем уставший, Мари…
Ну, еще бы… я не отошла толком от поездки, я все еще пью таблетки горстями и совершенно не имею возможности выходить из дома – чертова изоляция… Мы практически не видимся, Олег впервые позволил себе вот такую вольность, как эта поездка, потому что решил, что мне нужно на воздух. Он привозит мне продукты и ставит под дверь, общение перешло в разряд телефонного, он боится за меня – иммунитет ослаблен лечением. Я, как ни странно, вообще никак не думаю о возможности заразиться и заболеть, даже не знаю, почему. Наверное, если постоянно о чем-то думать, то оно и случится, так к чему испытывать судьбу? А за это время я успела так по нему соскучиться, что даже не представляю, как вообще с ума не сошла.
– Ну что, малыш, сделать пару вещей – или устала? – шепчет Олег мне в шею, и я чувствую, как сильно он уже меня хочет.
– Надеялся на отказ?
Он со смехом шлепает меня по ягодице, рывком переворачивает на спину и ложится сверху:
– Поцелуй меня.
Я высвобождаю зажатые его телом руки и, взяв в ладони его лицо, начинаю целовать. Мы, кстати, стали делать это довольно часто – вот так целоваться, хотя раньше почему-то избегали этого. Пока я целую его, руки Олега успевают стащить с меня белье. Я обхватываю ногами его спину, чуть подаюсь вверх…
За дверью – шорох, Олег закатывает глаза:
– Придурок… Денис! Иди на хрен! – говорит громко. – Прости, малыш… – это уже мне на ухо.
– Я от него устала…
– Мари… ну, хочешь – домой поедем?
На дворе – ночь, машина подперта машиной Историка, это значит, что надо всех взбаламутить, открыть ворота, выгнать один джип, выгнать второй…
– Ладно, потреплю…
Мы позволяем себе небольшой экшн с «кошками», я распластываюсь потом по постели и пытаюсь восстановить сбившееся в конце дыхание. Олег ложится на спину рядом, тоже дышит тяжело – махать плетьми дело нелегкое, требующее, помимо навыков, физической силы, выносливости и концентрации.
Он дотягивается рукой под кровать, достает бутылку минералки, отвинчивает крышку и подносит горлышко к моим губам:
– Попей.
Делаю пару глотков, вода льется на грудь, Олег растирает ее рукой по и без того влажному телу.
– Ты, Мари, совершенно невозможная, когда не упираешься в экшене своими рогами и не пытаешься мне доказать, что ты сильнее.
– Тебе я этого не доказываю давно.
– Да уж конечно… хотя… Твое тотемное животное – козел, это многое объясняет.
Я чуть привстаю, подпираю рукой голову и, задумчиво глядя на Олега, произношу:
– Интересно только, почему это тотемное животное таскается за мной по пятам вот уже больше двадцати лет, правда?
Олег оглушительно хохочет, подминая меня под себя:
– Не все козлы, видимо, травоядны, некоторым мясо подавай…
Иногда в телефоне или ноутбуке натыкаюсь на старые фотографии или снимки карандашных набросков. Денис, окончивший художественную школу, прекрасно рисует, а в молодости еще любил фотографировать – ровно до тех пор, пока я в припадке не разбила ему дорогущий фотоаппарат. А не надо было выкладывать мои снимки на сайт с определенной направленностью и думать, что я этого никогда не увижу…
Мы в свое время вообще слишком многое себе позволяли. В первые месяцы в Теме, в первые полгода… Потом, конечно, прекратили, но тогда… Листки бумаги, снимки – грудь, шея, плечо, рука… спина, изгиб талии, бедро… Это все я – и не я в то же время. Не могу на это смотреть.
– Ты ведь красивая, Мари, почему тебе так не нравятся собственные изображения? – удивляется Олег.
А этот комнатный Бертолуччи сломал мне психику, хоть я никогда не признавалась в этом никому, и теперь, видя наведенный в мою сторону объектив фотоаппарата, я внутренне замираю и каменею. Потому мои фотографии редко бывают удачными. Я не могу отпустить это столько лет, не могу перебороть, справиться – выходит, не такая я уж и сильная. Я выдерживаю физическую боль такой силы, что не каждый мужик может – и умираю внутри от вида фотоаппарата.
В телефоне – четыре снимка, сделанных на не очень хорошую камеру этого же телефона. И на них – тоже бедро, спина, изгиб тела. Вот это – я, пусть и покрытая синяками, кровоподтеками и просечками. И вот глядя на них, я не испытываю боли – ни моральной, ни физической. В них нет эстетики, только констатация сухого факта – за непослушание бывает вот так, безобразно, больно, невыносимо почти. Но я пока не могу найти в себе сил удалить их. Пока еще не могу.
Мы снова стали ездить на дачу, иногда даже просто вдвоем, без хозяина. Но больше мы не остаемся там ночевать – есть преимущества в том, что Олег не пьет. Мы уезжаем, чтобы не давать поводов. Олег сам сказал – к чему дразнить гусей, он и так постоянно взвинченный, а если мы остаемся на ночь, то половину этой ночи он проводит под дверью нашей комнаты. Это мерзко, конечно, но я глубоко убеждена, что Олег в этом тоже виноват. И дело не в том, что ему нравится или хочется делить меня с кем-то, а в том, что таким образом он чувствует, что контролирует Дэна, регулирует его тягу ко мне. Это, пожалуй, единственное, что меня в нем настораживает.
Начинается осень, а это значит, что скоро у нас рванет крыши – и у меня, и у Дэна, потому сейчас особенно нежелательно пересекаться. Да, я изменилась практически до неузнаваемости с тех пор, как была с ним, Олег сделал все, чтобы я стала другой, даже привычки мои умудрился изменить. Я перестала носить разноцветное белье, даже черное надеваю крайне редко, я не крашу губы красной помадой, я не ношу стрингов, не курю сигар, не сижу на столе – да много чего еще. Он отучил меня даже пить чай с сахаром, теперь, если хочется сладкого, я всегда беру финики. Я сто раз думаю, перед тем, как сказать что-то вслух – и это, кстати, совершенно меня не напрягает. Я откровенно рассказываю ему все, что меня волнует – даже если это какая-то не касающаяся наших отношений ерунда. Я с ним советуюсь, что для меня в принципе нонсенс. Беда в другом…
Такая я только с ним, со всеми остальными я прежняя. Но, может, так и должно быть? Зато гарантированно я такая не нужна никому, кроме Олега? Меня знают другой – и такой не воспринимают?
Что обсуждают на вечеринках настоящие тематики? Ну, все верно – домашнее насилие. Как в поговорке – уж кто бы говорил. Но они говорят – мужики, для которых кайф отстегать женщину плетью, нагайкой или чем еще потяжелее, потому что ремень это примитивно, хоть и больно. И в этом нет двуличия – вне экшена никто из них не ударит женщину просто потому, что настроение плохое. А я наблюдаю за хозяином вечеринки. У нас есть общее прошлое, есть то, что мы не можем простить друг другу. И он как-то останавливал кровь из моего носа – потому что я не вижу берегов и не понимаю, в какой момент нужно прекратить колоть шпильками мужика, находящегося в запое уже неделю. Будь трезв – никогда бы не ударил, когда увидел, что сделал, чуть с инфарктом не слег. Такое ощущение, что я становлюсь на одну доску с теми бабами, которых мужики лупят до травмпункта, а они оправдывают это всем, что в голову приходит. Но это не так. Ударь он меня трезвым – больше никогда не увидел бы. И уж кто-кто, а Денис-то это прекрасно знает. Олег сильнее его, сильнее меня – потому я с ним.