Ну, здравствуй, перестройка!

— Чего орёшь! Спугнул! Ой, глупый котик, будет опять голодным ходить! — недовольно говорит Лена, подходя ко мне.

Я лишь усмехаюсь про себя, после того как Васька притащил задушенную мышь поварихам, те его полюбили, и голодным это умное животное не останется ни при каких обстоятельствах. Нам мяса меньше положат — это да, а котик будет обеспечен всю жизнь по высшему разряду.

— К Петрову Генке тебе поручаю поехать, он в БСМП лежит со сломанной ногой уже неделю, а никто со школы и не проведал его, — торопливо говорю я, желая успеть всё сказать, пока Ленка не открыла рот, и добавляю: — Комсомольское поручение!

— Да ну его! Не хочу! — фыркает вредина.

А вот нехрен! Главное я уже сказал — это комсомольское поручение.

— Вот сейчас не понял! Комсомолец Лукарь отказывается выполнить поручение? Сегодня не поедешь, завтра из комсомола выгоню! — пугаю я.

— Не, не имеешь право! — с фальшивой уверенностью говорит Лукарь.

— Поставлю на тайное голосование вопрос — или строгий выговор с занесением или гнать тебя из комсомола, — беру на понт я. — И что ты думаешь, твои комсомольские товарищи выберут?

Ленка призадумалась. Задолбать она всю школу уже успела. Нет, фанбаза у неё приличная! И процентов тридцать влюблённых и симпатизирующих ей парней точно не захотят терять такую красотку из вида, но вот остальные…

— У меня денег нет на угощение, и почему я?

— Лен, а кто? Ты у нас самая красивая, вот как ты думаешь, кого он захочет видеть — тебя или меня? Только тебе могу это поручить, да он как увидит тебя, сразу выздоровеет. А деньги, вот возьми, купи ему сок, конфет, — сую в руку пятерку из своих запасов.

Грубая лесть и неприкрытая угроза делают своё дело.

— Ладно, но я не потащу всё одна! Дай в помощь кого-нибудь! — наконец сдаётся активистка.

— Дам! Бейбут с тобой поедет! Где он? — соглашаюсь я.

Бейбут был в комнате, но сразу не открыл, и причина была налицо. Круглолицая его подружка-продавщица была там же, и вид у неё был потрепанный. Не обращая на это внимания, даю поручение Бейбуту сопровождать Ленку. Вот за что я уважаю своего другана — он лишних вопросов не задаёт. Надо так надо. Ленка так Ленка. Генка так Генка. Таня, конечно, недовольна, но это мелочи.

Ребята уехали, а я решил сходить к своей новой подружке Кате, благо идти надо было в соседний подъезд профилактория. Там на вахте никого не было, и я незамеченным проскользнул в массажный кабинет.

— Не реви, — говорю я через пару минут.

Всё это время Катя безостановочно плачет. У неё очередной конфликт с директрисой. Немолодая, обрюзгшая толстуха, постоянно придирается к своему работнику. Она со всеми так, но Катя говорит, что с ней особенно.

— Выговор мне объявила с занесением в личное дело. На меня пациент пожаловался, а он приставал ко мне, я и дала ему по рукам, — поясняет суть претензий подружка.

— Ты же хотела ехать в Москву поступать, ну и увольняйся! — советую я.

— А вдруг опять не поступлю?

— Найдёшь себе другое место работы, у нас, слава богу, безработицы нет, — говорю я чистую правду.

— Тут жильё дают, — перестав рыдать, поясняет Катя. — Если поступлю, меня так и так обязаны отпустить, а если нет, то где я жить буду?

— Придётся мне с ней поговорить, — поднимаюсь, вздыхая я.

— Не вздумай! Тебя, пацана, она и слушать не станет. Не ходи. Наверное, и правда, надо уволиться, — тормозит меня девушка. — Поживу пока у знакомой до отъезда в Москву, дам ей рублей двадцать, она не против будет.

— Если не поступишь, найдём тебе место, — обещаю я.

На крайняк пойду к Зырянову, он мне жаловался, что врачей и медсестер не хватает, хоть и жильё им сразу в Шарыпово дают. Но надо ещё и с рукастым пациентом разобраться!

— В каком он номере? — спрашиваю я.

— Не скажу, ты себе испортишь жизнь только, сама разберусь. Там партиец какой-то, — не соглашается та.

Хоть Катя и успокоилась, но на секс явно не настроена, поэтому иду к себе, а она, провожая меня, хочет пойти писать заявление на увольнение.

На выходе сюрприз! Нас встречает директриса, какой-то плешивый карлик и Шенин, который меня сразу узнал.

— Вот эта девица, смотри-ка, ухажеров к себе водит, — зло глядя на нас, сказала директриса, а плешивый карлик добавил:

— Зря вы её не уволили, работать не хочет и не умеет! И этого урода надо проверить, кто он и откуда?

— Толя! Привет! Рад тебя видеть! Забыл тебя поздравить с победой на чемпионате края по боксу! Ты мог бы зайти ко мне, когда за посылкой от Горбачева приезжал к первому! — тянет мне для рукопожатия могучую длань, явно не понявший ещё что к чему, коммунист. — К фестивалю в Москве готовишься? Молодежи и студентов? От края немного человек едет, ещё списки не утвердили. Но тебя и ЦК ВЛКС рекомендовал зимой после форума комсомольских инициатив, и сейчас от Генсека лично указание насчёт тебя было, так что — заедь, обсудим, когда тебе вылетать, ну и возможно выступить там придётся, надо подготовиться. Очень уж всем понравилось, как ты в Венгрии на антивоенном съезде эту американскую журналистку отбрил! Ну тогда, когда твоё фото «Комсомольская правда» на первую страницу поместила.

С каждым словом Олега Семёновича морды у ядовитой парочки становились всё тусклее и тусклее, а после слов «твоё фото» плешивый стал озираться, будто уже решив точно сбежать, но не понимая ещё, как это сделать.

Глава 9

Глава 9

— Плешивый очень напоминал Хрущёва, такой же колобок коренастый с короткими ногами.

— Подожди, ты кого уродом назвал? — внезапно осекся Шенин. — Слова выбирай! Это комсорг зональной комсомольской школы, чемпион СССР по боксу! А ну, извинись быстро!

— Да я, да он… Извините, товарищ, не знаю вашего имени, — понурился лысый развратник.

— А перед девушкой не хочешь извиниться за то, что домогался её. А ей потом ещё и выговор из-за тебя объявили, когда она отказала, — спросил я.

— Толя, ты что такое сказал? Ты не ошибся? — опешил Шенин.

— Нет, Олег Семёнович, — отвечаю ему, глядя в глаза.

— Да не надо, я всё равно уволюсь, — дергает меня за рукав Катя, ошарашенная списком моих заслуг не меньше чем её преследователь. — Всё равно уже строгий выговор с занесением у меня за это.

— Та-а-ак. Рано я уезжаю отсюда! И что такого натворила девушка на строгий выговор? Я жду! Что молчите?

— Я со слов Петра Николаевича, — дрожа от страха, бормочет заведующая санаторием.

— Что, вот так через полчаса после жалобы и выговор? Объяснение с работницы взяли? В письменном виде? Собрание рабочего коллектива провели? Вы что тут устроили? Тут не только должность, а и партбилет потерять можно.

— Не было письменной объяснительной, и собрание не успела провести, да я попугать хотела, нет никакого выговора, — отмазывается, потея, тетка.

— Я сама видела, как мне его в учетную карточку записали, — неожиданно припирает её к стенке Катя.

— Кто у вас отделом кадров заведует? Сейчас и проверим! Показывайте её дело, а ты, Петя, тут постой, — говорит Шенин и уходит за поникшей заведующей, уже понявшей, что заведовать ей осталось минут пять.

— Приказ о применении дисциплинарного взыскания с указанием мотивов его применения под роспись, надеюсь, озвучили? — раздался уже глухой голос секретаря крайкома КПСС.

Остаёмся втроём — я, Катя и этот самый сластолюбец, смотрящий на меня со страхом, и правильно делающий. Хотя нет, есть и ещё один свидетель — вахтёрша санатория — пухленькая старушка, сейчас зажимающая рот обеими руками. Мд-а, она не уйдёт точно, ведь это поинтереснее сериалов позднего периода — такая драма! Да она ещё месяц будет рассказывать знакомым все подробности! Что же, добавим деталей в её рассказ, всё равно ведь переврет и насочиняет. Резко бью толстяка в живот, а потом ещё тройкой ударов по корпусу, тот без звука падает, пытаясь вздохнуть, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы добить его пинком в круглое лицо. Но по лицу бить нежелательно! Вахтёрша издаёт писк, что на их вахтёрско-старушачьем означает: — «да Мироновна не поверит или умрёт от зависти!». Ну, или в этом роде. Желая добить Мироновну, я поднимаю за шкирку мужика, благо я сантиметров на пятнадцать его выше, а то и больше, и замечаю кольцо на пальце. Этот гандон ещё и женат!

Конец ознакомительного фрагмента.