Ну, здравствуй, перестройка!

— Не всё так просто, — вздохнул директор, и подвинул ко мне какую-то папочку. — На, посмотри это, между нами, конечно.

Вчитываюсь и офигеваю. Этот самый Вагенов Николай — герой-афганец. Призван в восемьдесят первом году, в восемьдесят втором служил в 201-й МСД, демобилизован по ранению. Государственные награды: Орден Красной звезды — наш, «Звезды» — афганский, ещё афганская медаль и наш знак «воину-интернационалисту». В том же восемьдесят втором поступил в нашу школу, так как в армию ушёл после восьмилетки и двух лет работы в колхозе.

— Даже не знал, что у нас такие есть, — не подумав сказанул я, и тут же поплатился.

— Зато про племянницу генсека в курсе был, — попенял мне Ким.

— Тогда он генсеком не был, — поправил я, но упрёк принял.

Халатно я отношусь к своей работе, хотя больше сотни народу у нас, поди, всех прошерсти, и у меня нет личных дел комсомольцев, те, что сами собираем — ни о чем, когда приняли, откуда переведён к нам и тп.

— Кто бы мне личное дело показал до этого? — огрызнулся я. — Так обычный парень, тихий, ни с кем не спорит, да не выглядит он на свой возраст — сверился я с личным делом. — Так у него вчера и день рожденья был как у меня! Вот и причина посиделок в ресторане!

— Случай сложный, надо помочь парню. Ты как, со мной? — спросил директор. — Ещё и борьба эта с пьянством! Я в вытрезвитель собираюсь ехать, со мной он говорить не станет, думаю, а тебе может и рассказать, как дело было.

— Едем, — естественно соглашаюсь я.

Первая странность оказалась в том, что бедолага в вытрезвителе Октябрьского района почему-то, а не там, где находится ресторан «Яхонт». Это здание на остановке станции «Путепровод» или кинотеатр «Космос», если на автобусе. Мы проехали мимо каких-то газовых баллонов, зарытых в землю, и остановились около старой кирпичной двухэтажки.

— Иди сам пока, если что, я подойду, и не говори, что мы вместе приехали, я Колю уже немного знаю, замкнётся, и ничего из него не вытащишь клещами, — сказал Ким, давая мне несколько десяток на выкуп.

«Трезвяк». Кто не был там во времена СССР, сейчас не поймёт. Невысокая оградка, побеленное здание, мощная стальная дверь с закрытым окошком-бойницей, и вот я в приёмной. Тут застеленный клеенкой стол, на котором стоит одинокий красный телефон. Встречает меня худенькая темноволосая невысокая женщина в белом халате, лет за пятьдесят.

«Фельдшерица», — догадываюсь я.

— Фамилия? — спрашивает она, выслушав мою просьбу.

— Вагенов Николай, — отвечаю я.

— Штыба, Анатолий! — слышу я чей-то голос.

Оглянувшись, вижу подполковника милиции, нашего куратора в обществе «Динамо», забыл имя-отчество, а фамилию забыть невозможно — Иванов его фамилия.

— Добрый день, «тащ полковник» — повышаю того в звании. — А вы тут, какими судьбами?

— Есть такой, уже можно забрать, но денег у него нет, — поднимает глаза от списков фельдшерица.

Глава 8

Глава 8

— Деньги я внесу, — обрадовался я.

— Я, Толя, тут проездом, моя зона ответственности. Ну-ка дай, — он по-хозяйски схватил документы, которые фельдшер приготовила в обмен на деньги. — А ничего что у него орден, и немаленький, и инвалид он второй группы? Вы зачем его вообще забрали? Домой отвезти не могли? Кто старший?

— Не могу знать, — отвечал, потея, толстенький капитан. — Только утром на сутки заступил.

— Сам попросился, — раздался вдруг голос растрепанного Вагенова, которого привели к нам.

— А чего пуговицы оторваны? Били? — опять хмурился подпол.

— Это тут так раздевают, — криво улыбнулся наш тихоня. — Я с ресторана шёл пешком, чувствую, рубит в сон, а тут «трезвяк», вот я и попросил поспать.

— Коля, а мозгов не хватило понять, что нам доложат в школу? — удивляюсь я его простоте.

— Сейчас хватило, тогда нет. День рожденья отмечал, выпимши был.

Наш куратор по спорту немного ещё побушевал, и нам отдали Вагенова без денег, я так понял, что и ночёвки в «трезвяке» не было теперь официально. Зачем я вступился, не пойму.

— Бомбил, что ли, не было, доехать до дома? И что там, в ресторане, за драка была? — спросил я.

— Бомбилы были, деньги все отдал за разбитое зеркало, порамсил там с «духами», — морщится от прохладного ветра парень.

— С кем? — не понял я.

— Душманы там были в ресторане, слово за слово, — пояснил Коля, завязывая выданные шнурки.

— С дуба рухнул? Красноярск — закрытый город! Откуда тут афганцы? — злюсь я.

— Узбеки были это, а я тогда не понял. Чё, на остановку? — спрашивает залётчик. — Спасибо, что вытащил.

— Должен будешь, — буркаю я, и мы идём на остановку «Космос», чуть ниже «трезвяка».

Киму я незаметно махнул рукой, мол, сами доедем.

— Дома анаша есть, могу дать попробовать, — на полном серьёзе говорит Коля, уже считая меня если не другом, то надёжным приятелем.

Пока ехали на тралике, Коля мне рассказал весь свой вчерашний день. Как он с двумя девицами и парнем-афганцем отмечали его днюху, потом девочки с кем-то там познакомились, потом они с их знакомыми ругались, дрались, приятеля Коляна забрали менты, а он откупился всеми деньгами, что у него с собой были, пришлось домой пешком идти, часа три. Вот такая незамысловатая история.

В общаге Колян идёт к себе, а я к Киму. Рассказываю детали, умалчивая, впрочем, про анашу.

— Ну и славно, что не был он в вытрезвителе, — задумчиво говорит Ким и тут же спрашивает: — Ты когда на фестиваль в Москву едешь?

— Не брал билеты ещё, а вообще, двадцать шестого надо там быть, — припоминаю я. — Двадцать седьмого уже начало. Всего неделю будет длиться это мероприятие.

— Это отлично, значит и туда, и туда поспеешь! — радуется директор. — Тебе предлагают летом без экзаменов поехать в КЛШ — Красноярскую летнюю школу, как призёру олимпиад. Там в начале июля заезд.

— Что-то слышал про неё, а подробнее? — интересуюсь я.

С пятого июля по двадцать пятое будет проходить школа для одарённых детей края. Там будет интересно, — поясняет Николай Сергеевич.

— Не-а, — отказываюсь я. — Я же в начале июня домой уеду, это мне возвращаться надо будет!

— Да ты что! Туда и берут-то не всех, вступительные задания решать надо, занятия там проводят преподаватели и студенты из ведущих вузов страны — МГУ, МФТИ, НГУ. ЭВМ там изучают. Вот программа их прошлогодняя, посмотри, — Ким подаёт листок, отпечатанный на машинке.

— Последнее мероприятие называется «слезы»? — читаю и ржу я. — Бить будут? По попе крапивой?

— Девочки обычно плачут, не хотят уезжать, поэтому и название такое, — улыбается директор.

«Девочки — это хорошо», — предательски намекает подсознание.

Читаю внимательнее, и мне становится интересно!

— Еду! — решаюсь я.

Иду к сегодняшнему «косячнику» на третий этаж. В комнате порядок, обе кровати заправлены и отбиты кантики! Сразу видно, человека к порядку приучили. Оказалось, Вагенов сейчас живет вообще один, его сосед сломал ногу неделю назад и лежит в больнице.

— Чё там ты за анашу говорил? — спрашиваю я.

Курить я не собираюсь, просто хочу выкинуть, чтобы поменьше этому идиоту досталось. Мне дают спичечный коробок.

— Ты не пались с этой хренью, и вообще, не бухай, тут неделя осталась до конца учёбы тебе, уж потерпи, — советую я.

— Это вам неделя, мне месяц почти жить, экзамены же сдавать, — напомнил третьекурсник.

И то верно, экзамены! Обучение в школе трехлетнее, но за эти три года мы проходим два школьных года — девятый и десятый. Третий, лишний, идёт на разные дополнительные предметы вроде «исткапа», будь он неладен.

— А соседа когда твоего выпишут, и где он лежит? — уточняю я.

— Генка-то? Да в БСМП во второй хирургии, через неделю прискачет на одной ноге, — отвечает парень.

Номера палаты он не знает, и не был у него ни разу, но я решаю это исправить.

— Лукарь! Стой! Иди сюда! — кричу я Ленке, которая караулит с сосиской кота Ваську.