Страница 6 из 11
Это не помешало деду успешно завершить среднее образование и даже получить стипендию на обучение в Санкт-Петербурге, в Технологическом институте. С отличием закончив его, инженером он вернулся на Дон. Дед принимал участие в строительстве Юго-Восточных железных дорог от порта на Азовском море – Ростова-на-Дону – через Новочеркасск на Воронеж – город за северной границей Области войска Донского (см. карту Д). Все это происходило, вероятно, в конце 1860-х гг.
После открытия Юго-Восточной дороги дедушка получил звание капитана армии и участок земли возле города Харцизска на границе с Украиной. Позже этот район стал частью Донецкого угольного бассейна, но первое время дедушка сдавал свою землю в аренду под выпас скота. Как рассказывал мне позже дедушкин брат, однажды в Новочеркасск к дедушке пешком пришел пастух и спросил, что дедушка даст ему, если он, пастух, привезет ему угля с его земель – за сто с лишним миль. Дедушка пообещал ему сто рублей (около пятидесяти долларов золотом). Пастух ушел и через некоторое время вернулся с телегой превосходного антрацита. Как выяснилось, однажды пастух заметил, что из норы на склоне холма выскочил суслик с почерневшим мехом; он стал копать и через несколько футов наткнулся на пласт антрацита.
Дедушка дал ему сто рублей, как обещал. Кроме того, в благодарность за находку он назначил этого пастуха управляющим небольшим рудником, который тут же и основал.
Вскоре после этого дедушка Григорий умер от пневмонии. Его вдова, моя бабушка Прасковья Ивановна, тоже казачка (Хераскова) по рождению, вскоре вновь вышла замуж за отставного казачьего генерала Петра Рыковского. Его попечением ее угольные копи превратились в крупное и прибыльное предприятие. Они стали известны как Рыковские копи и сохранили это название даже после того, как в начале 1900-х были проданы за несколько миллионов рублей некоему французскому концерну.
Брат моего деда рассказал мне один эпизод, имевший место в конце 1870-х или в начале 1890-х гг., задолго до продажи рудников. Механик-шотландец по имени Хьюз основал неподалеку от Рыковских копей, но уже на украинской земле, механическую мастерскую. Его дела тоже пошли в гору, и мастерская превратилась в крупное металлургическое предприятие, поселок при котором до самой революции носил русифицированную версию фамилии основателя – Юзовка; во время правления грузинского диктатора он был переименован в Сталино.
Между Рыковскими и Хьюзами поначалу сложились дружеские добрососедские отношения. Затем однажды Хьюз решил продемонстрировать друзьям свору чистокровных гончих, только что привезенных из Англии. Он совсем забыл про ручного медведя, прикованного к столбу у ворот бабушкиного имения. Гончие набросились на медведя, который в то время был уже взрослым, и он их всех убил или покалечил. Взаимные обвинения и споры о том, кто виноват в этом инциденте, положили конец дружбе между семьями.
Я читал, что советский премьер Никита Хрущев работал когда-то в тех местах шахтером на французском руднике – вполне возможно, на одном из тех, что прежде принадлежали моей бабушке. Во всяком случае, насколько мне известно, условия работы на шахтах в тех местах были достаточно тяжелыми. Высококачественный антрацит залегал там сравнительно тонкими пластами, фута по три толщиной, и прокладывать высокие штреки, где человек мог бы встать во весь рост, было экономически невыгодно. Шахтерам в забоях приходилось передвигаться чуть ли не ползком. Поэтому меня не слишком удивляет, что очень многие из них во время и после революции стали ярыми большевиками.
После второго замужества бабушки отец мой, второй и младший из ее сыновей, был отправлен в Новочеркасск в пансион только что созданного Донского кадетского корпуса и после этого оказался в значительной степени предоставлен сам себе. Его выпуск был в корпусе первым, а сам отец был лучшим в классе. По традиции, которая соблюдалась в то время в русских учебных заведениях всех уровней, его имя, как лучшего ученика в классе, было выгравировано золотыми буквами на белой мраморной доске, укрепленной на стене главного зала.
После Новочеркасского кадетского корпуса отец поступил в Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге и стал юнкером. Здесь следует пояснить, что кадетский корпус – а их было в России немало – представлял собой милитаризованную школу с пансионом. Там мальчики получали общее среднее образование – на уровне американской школы второй ступени. Их готовили к профессиональным военным училищам, аналогичным по уровню американской академии в Вест-Пойнте. Учащиеся военных училищ назывались юнкерами, в то время как слово «кадет», в отличие от американского варианта, обозначало лишь подготовительный уровень. Кроме того, в России было не одно училище на всю армию, а отдельные училища для артиллеристов и инженеров (где учились три года) и несколько училищ для кавалерии и пехоты (где учились два года). Выпускники получали звание второго по старшинству лейтенанта, причем в разных родах войск это звание называлось по-разному: в регулярной кавалерии – корнет, в казачьих войсках – хорунжий, в пехоте и регулярной артиллерии – подпоручик.
В отличие от Соединенных Штатов в России название «Академия» применялось только для научных и образовательных учреждений высшего уровня. Существовало всего три учебные академии – Академия Генерального штаба, Михайловская артиллерийская академия и Военно-инженерная академия. В эти учебные заведения направляли лучших – но только после нескольких лет службы офицерами в войсках.
Отец окончил Михайловское артиллерийское училище в 1893 г. вторым по списку; лучшим стал еще один донской казак, друг отца Александр Васильевич Черячукин, и именно его фамилия была выгравирована в том году на мраморной почетной доске училища. После этого отец до 1910 г. служил в Донской казачьей гвардейской артиллерийской батарее – сначала лейтенантом, а с 1906 г. командовал ею в чине полковника. В 1895 г. он был откомандирован в Михайловскую артиллерийскую академию, которую окончил двумя годами позже первым по списку – и вновь его имя попало на мраморную доску почета. Выпускники академии, по существу, являлись полноценными инженерами-технологами и могли выбирать – служить ли в этом качестве в одном из военных арсеналов или вернуться в часть. Отец выбрал второе.
На фотографии (фото 3) можно увидеть отца в полной парадной форме полковника казачьей гвардейской батареи. Золотой значок справа на груди (где обычно носили знаки академических достижений) выдает в нем выпускника Михайловской артиллерийской академии. Этот значок, однако, академическим не считался и носился на мундире с левой стороны, как и значки других аналогичных учебных заведений или частей, в которых офицер служил прежде. На фото они едва видны.
Портрет моей матери (фото 4) относится примерно к тому же времени, он парный к портрету отца. Мать моя была дочерью Ивана Степановича Дубягского, служившего военврачом в армии на Балканах во время войны 1877–1878 гг. На момент замужества дочери и до своей смерти (около 1905 г.) он был главным врачом военного лазарета в Павловске. По национальности он был русским (великороссом).
На фотографии (фото 5) он снят с семьей и друзьями на веранде своей квартиры при Павловском госпитале. Слева от него – жена, моя бабушка с материнской стороны Ольга Сергеевна. Я не помню ее девичьей фамилии, но она происходила из Чугуева, небольшого городка в верховьях Донца, в 27 милях к югу от Харькова – главного города Восточной Украины. Мне часто приходилось слышать, как она называла себя «хохлушкой»[5]. Ее дочери от первого брака не вышли замуж и потому сохранили фамилию покойного отца – Тихомировы. Одна из них, тетя Маня, на фото сидит второй слева, а вторая, тетя Юля, – пятой слева. Остальных я назвать не могу. Очень возможно, что одна из двух женщин справа – Ася Эрдели, с которой мои незамужние тетушки были очень дружны и которая часто приезжала в Павловск вместе с ними. Она была арфисткой, причем, вероятно, хорошей; после революции она осталась в России и стала солисткой Большого театра.
5
Женский вариант слова «хохол» – прозвища украинцев, которое использовалось по всей России примерно так же, как в Америке пользуются словом «хузиер» для обозначения уроженцев штата Индиана. В этом прозвище не было ничего оскорбительного или презрительного, что бы ни утверждала западная антирусская пропаганда.