Страница 11 из 14
Сорок минут по Финскому заливу с ветерком – конечно, не сравнить с забитой битком, тесной, потной электричкой, отравлявшейся с Витебского вокзала. В «Метеоре», утопая в удобных креслах, ты чувствовал себя почти интуристом, рассекающим международные просторы. К сожалению, там не предусмотрели палубу, а любоваться на пролетающие виды можно только из окна запотевшего иллюминатора. Тем не менее, все выглядело настоящей роскошью.
Сейчас о ней напоминали лишь накрахмаленные девственно-белые наволочки, надетые на изголовье кресел. Становилось понятно, что ничья голова их уже давно не касалась. И в этом белом безмолвии пустых кресел вокруг чувствовалось что-то космическое, будто все пассажиры давно сошли на конечной остановке. А эти двое в первом ряду неизвестно зачем остались. Впрочем, почему? Известно! Чтобы увидеть «Римские фонтаны»!
Когда они прибыли в Петергоф, бабка на контроле приняла их за иностранцев.
– С вас 500 рублей! – радостно завопила она, потрясая какими-то квитанциями. И тут же добавила для предельной ясности, почему-то по-немецки:
– Фюнфь ханред рюбелс, битте зейн.
– А что ж так дорого, бабуль? – с деланной ласковостью спросил он.
– Так вы ж зарубежные гости! – уже без прежнего ликования в голосе попыталась настаивать контролерша.
– Эх, если бы! Свои, мать…
Она всегда удивлялась тому, как легко он находил общий язык с обслугой и с разными охранниками.
– А он у тебя… простой… – скажет ее мама, когда увидит его черно-белые фотографии.
И добавит с насмешкой:
– Такие во времена моей молодости учились в ФЗУ и обязательно участвовали в заводской самодеятельности!
– Что ты понимаешь! – почти закричала она. – Какая самодеятельность? Он тонкий, сложный, умный. И столько всего знает!
– У него двое детей. И у тебя нет шансов, – строго высказалась мама и, брезгливо обтерев руки о фартук, ушла на кухню.
Она не верила в счастье единственной дочери: ведь та с детства считалась сложным ребенком – застенчивым, зажатым. Уже подростком, если куда-то ехала одна в автобусе, всегда покупала себе два билета на тот случай, если один билет вдруг потеряется.
И, конечно, абсолютной пыткой стали уже в ее взрослой жизни советские гостиницы – с их противными дежурными по этажу, всегда придирчиво изучавшими паспорт на предмет штампа о браке.
Оба они в этот раз, чтобы не осложнять себе жизнь, решили остановиться в одной гостинице – в «Октябрьской», что рядом с Московским вокзалом. Чтобы проникнуть внутрь, следовало пройти охранника у турникета, показав паспорта и командировочные удостоверения. Затем направиться к окошку администратора. Там отстоять очередь и получить анкеты. После этого идти в кассу. Получив чек об оплате, вернуться обратно к администратору, чтобы выписать пропуск. И только после всех манипуляций и формальностей тебя пустят в лифт.
Но уже на этаже поджидает новый администратор, что продолжает проверку документов – с тем же садистским тщанием, что и внизу, на рецепции.
Почему она так боялась, так трепетала перед этими большими, строгими женщинами с вечно недовольными лицами, упорно сличавшими ее физиономию с фотографией в паспорте? Какие разночтения они пытались обнаружить? Какие тайны прозревали в комбинациях цифр, неведомых простым смертным, но, похоже, понятных им одним? Зачем сидели тут годами и десятилетиями, хмуро наблюдая за бесконечной вереницей постояльцев, въезжающих и отъезжающих? И даже сейчас, когда власть их явно поубавилась, они продолжали ощущать себя императрицами в изгнании, властительницами чужих судеб.
– Кажется, эта баба все поняла… – скажет она шепотом, пока они шли по бесконечному гостиничному коридору.
– Что именно?
– Что мы не просто командировочные. Ты видел, как она придирчиво изучала твой штамп о браке?
– Подумаешь…
– А когда ты попытался объяснить ей, что мы тут, мол, по работе, то разве не заметил, как она гнусно улыбнулась и съязвила: «Понятно, что по работе».
– И что теперь делать? Вообще не заселяться?
Он шел впереди, неся ее дамский клетчатый чемодан и свою стильную дорожную сумку, недавно купленную во Франции. Перед собой она видела только его удаляющуюся спину. И в какой-то момент ее вдруг пронзила мысль, что отныне так будет всегда. Что впереди их ждет еще множество самых разных коридоров, отелей, аэропортов, вокзалов, – и всегда будет повторяться одна и та же мизансцена: он на полшага впереди, а она бежит сзади, пытаясь догнать и идти с ним рядом. Она обычно налегке с каким-нибудь пакетом из duty free, а он нагружен вещами или толкает перед собой тележку с их чемоданами.
Она представила это с такой осязаемой отчетливостью, что внутренне успокоилась. Будто подобное уже случалось когда-то в их прошлой жизни, где они являлись мужем и женой, где могли спокойно путешествовать по миру – без всяких липовых командировочных удостоверений! И нет нужды обманывать разных душных теток, дежурных по этажу…
Решили, что поселятся у него. А в свой номер она даже не заглянула.
– А вдруг там вид лучше? – засомневался он.
– Вид тут всюду одинаковый: на Московский вокзал! – заключила она, деловито задергивая шторы и не оставляя ему никакого шанса для отступления от намеченной программы.
Поездка в Ленинград – целиком ее идея. Навестить город, где она родилась и прожила первые шесть лет. Потом отца по службе перевели в Москву и больше они сюда не вернулись. Все, что связывало ее с Ленинградом, отзывалось в душе какой-то неясной ноющей болью. Словно то давнее расставание случилось не по собственной воле, а под давлением каких-то враждебных сил.
И вот теперь пыталась что-то исправить: переиграть судьбу, вернуться туда, где когда-то чувствовала себя счастливой. В запасе у нее имелось не так много вариантов.
– Куда мы завтра поедем? – спросила она, уже имея в голове четкий план.
– Если будет приличная погода, давай все-таки в Петергоф! – предложил он, расставляя в ванной перед зеркалом бритвенные принадлежности.
– Но ты же хотел в Царское? – заволновалась она.
– Туда добираться сложнее.
– Можно же взять такси…
– На «Метеоре» круче!
Она не стала настаивать. Визит к «деве с разбитым кувшином» не отменялся, а только откладывался.
В Петергофе они не сразу пошли в парк. Вначале спустились к валунам на пляже перед пристанью. Где пахло морем и нагретыми на солнце водорослями.
– А слабо́ доплыть до того камня? – спросил он, показывая на серый валун, торчавший посреди сине-серой воды.
Ей показалось, что камень не очень-то и далеко.
– Тут мелко. Скорее, придется добираться до него пешком, чем вплавь.
– Тем более, – загорелся он. – Пойдешь вместе со мной?
– А вещи? Не оставлять же их тут? Обязательно украдут.
– Берем с собой!
Почему они решили, что им надо непременно дойти до этого камня. Зачем? Они не могли объяснить ни тогда, ни много лет спустя. Какая сила вдруг швырнула двух взрослых людей в море, заставив долго-долго брести по колено в воде, в обнимку с сумками и снятой одеждой? Со стороны они походили на двух беженцев, пытающихся средь бела дня пересечь границу. Но их целью стал лишь серый камень, что с каждым шагом становился все более далеким и недостижимым.
Казалось, что они не доберутся до него никогда. Но это совсем их не расстраивало. Напротив, всю дорогу они хохотали как безумные. Пока она не произнесла:
– Ты знаешь, у меня совсем мокрые трусы.
– Тогда сними их.
– А если кто-нибудь увидит?
– Ну конечно: все папарацци мира замерли, приготовив дальнефокусные камеры.
– Мне плевать на камеры. Просто не хочу, чтобы меня потом привлекли за аморалку.
– Ты обречена. Но если будут привлекать, то нас обоих.
И в подтверждение своих слов он с веселым гиканьем стянул с себя беленькие «кэлвины», что всегда надевал на важные свидания. Теперь они оба – голые, как в первый день творенья. Вокруг простирался Финский залив, а где-то за их спиной журчали знаменитые фонтаны, где золотой мускулистый Самсон раздирал пасть льву, откуда устремлялась в небо упругая молодая струя.