Крестные дети

— Я хочу умереть, — простонала его жена. — Мне незачем больше жить.

— Я все понимаю, Абби. Мы оба не помним себя от горя. Но нельзя сейчас останавливаться.

— Это ты сейчас так говоришь. А если бы ты не остался тогда прохлаждаться вместе с Маркусом, Поппи была бы жива. Нельзя было оставлять ее одну на улице. Трехлетний ребенок один у бассейна…

— Давай зайдем куда-нибудь и выпьем, ладно? Если я сейчас не найду виски, то сойду с ума.

— Виски — решение всех твоих проблем, не так ли? Один большой стакан — и все сразу пойдет на лад. Ты будешь удивлен, Джеми, но Поппи этим не вернешь. Большое спасибо тебе и Маркусу, она теперь мертва, моя бедная любимая Поппи.

Напротив их гостиницы был вход в бар.

— Я зайду туда, — сказал Джеми, махнув рукой в сторону мрачного заведения. — Ты со мной?

Абигейль покачала головой:

— Если я выпью что-нибудь, меня сразу же вырвет. Пойду собирать вещи.

— Тогда увидимся, — ответил Джеми, даже не взглянув в ее сторону.

Он выпил три стакана анисовой настойки, после чего переключился на «Метаксу». Чем больше он пил, тем хуже становилось у него на душе. Вся прожитая жизнь теперь казалась Джеми удивительно бессмысленной. Теперь он понимал, что когда-то весело проводил время, но так ничего и не добился, у него ничего не было, он не сделал ничего такого, чем мог бы гордиться. Единственным его сокровищем была Поппи. Абигейль была права, он тоже чувствовал свою ответственность за произошедшее.

«Метакса» вместе с анисовой настойкой сделали свое дело. Настроение Джеми менялось с каждой минутой: от угрюмой депрессии до безудержной ярости. В эти секунды он страстно ненавидел свою жену. Теперь он понимал, что ненавидел ее всегда. Он даже не мог вспомнить, почему вообще решил жениться на ней. Ему казалось необыкновенно странным, что, переспав со столькими прекрасными девушками, он женился на жирной бесплодной американке. Она не дала ему ничего, кроме разочарования. Перспектива провести вместе с ней следующие две недели здесь, в Греции, не говоря уже обо всей оставшейся жизни, вызывала в нем ужас, справиться с которым позволяло лишь бренди. Он чувствовал, что все его проблемы, связанные с Абигейль, были во многом на совести Маркуса. Если бы не Маркус, Джеми никогда не встретил бы Абигейль, тем более не женился бы на ней.

Именно Маркус постоянно собирал их вместе на каникулы. Он даже оплатил их медовый месяц! А если бы Маркус нс украл у него в Индии Сэффрон, то на Абигейль Джеми и не посмотрел бы.

Он провел в баре четыре с половиной часа. Наконец он вышел и нетвердой походкой направился к гостинице.

Их номер на третьем этаже оказался не заперт. Одежда и чемодан Джеми лежали на неприбранной кровати. Абигейль и ее вещей нигде не было.

На комоде он увидел конверт, в котором лежало послание, написанное корявым почерком жены и адресованное ему.

«Дорогой Джеми, мне очень жаль, но так не может больше продолжаться. Я лечу домой в Штаты. Я не вижу будущего в наших отношениях. Мне нужно подумать.

Пожалуйста, не пытайся найти меня. Я сама дам о себе знать, когда буду готова.

Или не дам. Без Поппи моя жизнь лишена смысла, мне незачем жить.

Абби».

Глава 44. Январь 1998 года

Рождество Джеми встретил с матерью в Фулеме. Ничего не зная о жене со времени ее бегства из Афин, он решился позвонить родителям Абигейль. Но Зубин, поднявший трубку, сухо сообщил, что Абигейль отдыхает и не желает ни с кем разговаривать, в том числе со своим мужем. Он также сказал, что после праздников Джеми получит письмо от адвоката его дочери.

Джеми не нашел в себе сил вернуться в их с Абигейль коттедж на Хилгейт-плейс и жил в «Монпелье-гарденс, 60», переезжая из одной комнаты в другую. Он не встречался и не общался ни с кем, кроме Кутилы Барракло и других работников отеля. Когда Мэри оставила на автоответчике сообщение и пригласила отобедать у нее вместе со Стюартом, он долго не мог решиться позвонить. Переживая запоздавшее потрясение от гибели дочери и ухода жены, столь скоро последовавших друг за другом, Джеми отклонял все приглашения Камиллы Силкокс на ужин и Ниплз Эртон-Филлипс в постель, мотивируя свое нежелание плохим настроением.

Недели шли, а боль и не думала угасать. Он начинал понимать, что единственный шанс для него — это радикальные перемены в жизни. Он получил письмо от нью-йоркских адвокатов, где содержалось официальное уведомление о начале бракоразводного процесса, причиной которого значилось недостойное его отношение к миссис Абигейль Шварцман-Темпл. Далее следовало перечисление формальных предлогов, включая пристрастие Джеми к спиртным напиткам. Ответ он написал на гостиничном листе почтовой бумаги, ничего не признавая и не обещая и особенно упирая на то, что он был простым парнем, что, несомненно, могло считаться правдой. На следующий день он отказался от аренды их с Абигейль коттеджа и уволился из «Монпелье-гарденс, 60». Эта работа начинала ему надоедать.

Поглощенный поисками новой работы, Джеми открыл для себя профессию торговца современными фотографиями. В журнале он прочитал, что небольшие тиражи снимков знаменитых фотографов вскоре обещали стать невероятно популярными и что на Манхэттене они регулярно переходили из рук в руки за двадцать-тридцать тысяч долларов.

Ничего не зная о новом для себя роде деятельности, Джеми предположил, что здесь его ждут легкие и большие деньги, стоило только найти первоначальный капитал.

В поисках денег Джеми сразу же решил обратиться за помощью к Маркусу. Кто лучше него, с его увлечением современным искусством и неограниченными финансовыми возможностями, подходил на роль спонсора галереи крестного сына? Первая же беседа Джеми с Барбарой Майлс вселила в него надежду. Мистер Брэнд, как потом сообщили Джеми, также заинтересовался проектом и хотел как можно скорее увидеть детальный бизнес-план. Впервые за несколько последних месяцев Джеми ощутил прилив сил, к нему начали возвращаться былые задор и озорство. Однажды он сказал Чарли:

— Фотография — чистое жульничество. Нужно только заполучить оригинальные негативы какого-нибудь знаменитого фотографа, отпечатать с десяток так называемых редких снимков, а потом подпечатывать еще, когда продашь прежние запасы. Да кто узнает? Держу пари, так поступают во всех галереях.

— И Маркус согласился дать тебе денег? — удивился Чарли.

— Именно. Я должен закончить бизнес-план и отправить ему. Уверен, он клюнет. И Флора меня тоже поддерживает. Она без ума от фотографии.

— Ты видишься с Флорой Хуанг? — Новости радовали Чарли все меньше и меньше.

— Да, и она неплохо поживает. Она рассказала мне про фотографов Герба Риттса и Яндо. Я никогда о них не слышал, но все говорят, что они очень знамениты. Некоторые их снимки — почти порнушка.

Когда мы с Флорой вместе разглядывали их, у меня даже встал.

— Джеми, даже не думай об этом! Ты уж мне поверь, Маркус не будет умиляться вашей трогательной дружбе.

— Да брось ты, Чарли, неужели ты подумал, что я рискну задрать ногу на Флору? Конечно, я бы не отказался, уверен, она настоящий огнемет, но тебе стоит проверить голову, если ты решил, что я имею на нее виды.

— Смотри не передумай, — предостерег его Чарли.

Впоследствии Джеми никогда так и не смог вспомнить последовательность событий, которые привели его в постель к Флоре Хуанг. Вот они стоят рядом и рассматривают фотографию обнаженного Эрвина Блюмфельда, а вот уже лежат в тесных объятиях на одном из симметрично расположенных диванов в квартире Маркуса на Сент-Джеймс-плейс. У Бартоломью был выходной, поэтому они быстро переместились на огромную замшевую кровать Маркуса. Предчувствия Джеми насчет того, что Флора богиня восточной любви, были более чем верны. Все двенадцать лет, что он прожил с постепенно толстевшей Абигейль, он почти не изменял ей. Может быть, именно поэтому секс с гибкой, изящной и практически безволосой любовницей крестного отца показался ему особенно приятным и вдохновляющим. В отличие от Абигейль, которая во время любовных утех постоянно рассказывала Джеми о своих походах по магазинам и о живом йогурте, купленном на Холланд-Парк-авеню, Флора занималась любовью молча, лишь иногда глубоко вздыхая и напрягая мышцы дна таза в тот момент, когда была готова разрядиться.