Страница 4 из 10
Войдя в лес, Владимир остановился, чтобы перевести дух и прислушаться. Несколько мгновений в ушах гулко отдавался только стук его собственного сердца. Когда же дыхание его выровнялось, услышал он неторопливое щебетание птиц.
Совсем рядом, в розовых цветах кипрея (в народе – Иван-чая), жужжали трудолюбивые пчелы, в воздухе, просыпаясь, зло и по-деловому зудели мухи, прерывая писк назойливых комаров. И где-то высоко-высоко невидимая в густой кроне деревьев птичка настойчиво спрашивала: «Ты Витю видел? Ты Витю видел?» Владимир улыбнулся. Надо же, как похоже на человеческую речь! «Ку-ку. Ку-ку!» – вторила ищущей «Витю» птичке кукушка, соглашаясь.
На высокой раскидистой ели стучал молоточком дятел, не обращая никакого внимания на путника, осторожно ступавшего по нежному ковру из шелковистой травы.
Проходя вдоль молодых стройных березок и пушистых елок, Владимир неожиданно пришел в полнейшее восхищение, увидав, как кое-где, на траве и листьях, роса посверкивает бриллиантами. «Господи! До чего же красиво!»
Иногда он смахивал рукой случайно попавшие в лицо паутинки, которыми невидимые лесные ткачи – пауки – неутомимо заполняли пустоты между деревьями.
Постепенно молодняк сменился еловой чащей. Неслышно шагая по мягкой хвое, Владимир любовался изредка встречающимися цветами дикой гвоздики, змеиного горца, а на одной из полянок, увидав «царицу леса» – белую фиалку, не удержался, сорвал волшебно пахнущий цветок и сунул за ворот рясы.
Ни с чем не сравнимое благоухание июньского леса заполняло душу Владимира. Радость ощущения бытия заставляла его сердце трепетать и ликовать одновременно.
По одному ему знакомым приметам (кое-где отломанной ветке, особой зарубке на дереве) келейник уверенно продвигался в самое сердце чащи. Скоро впереди засветлело – хвойный лес заканчивался и начиналась невысокая, но довольно плотная березово-осиновая рощица, местами переходящая в густые высокие травостои.
Владимир остановился и крикнул иволгой: «Фиу-лиу. Фиу-лиу». Спустя пару секунд откуда-то издалека послышалось, словно эхо, точно такое же «Фиу-лиу».
«Слава тебе, Господи, – подумал Владимир. – Ферапонт на месте. Значит, все хорошо, я дошел».
Впереди раскинулся довольно большой овраг, сплошь заросший кустарником. Владимир, ловко пролезая сквозь кусты ивняка и жимолости, по едва заметной тропинке, сворачивая то направо, то налево, довольно быстро спустился на самое дно балки, покрытое осокой и лимонно-желтой купавницей. В нескольких шагах от идущего, тихо журча, змеился лесной ручеек, и Владимир, встав на колени, с наслаждением умыл разгоряченное ходьбой лицо и утолил жажду прозрачной холодной водой.
– Приветствую тебя, брат Владимир! – послышался негромкий басок.
Владимир непроизвольно вздрогнул, но, узнав голос, расслабился.
Из кустов бересклета выглядывал, улыбаясь, широкоплечий мужчина средних лет, с окладистой рыжеватой бородой и небольшими, тоже рыжими, усиками, две бороздки от которых плавно спускались к подбородку и переходили в бороду. Так же, как и Владимир, одет он был в черную рясу, а на голове его плотно сидела черная шапочка, видимо, заменявшая в «полевых условиях» камилавку9. На груди чернеца, на большой серебряной цепочке висел массивный наперсный крест.
Это был второй «связник», иеромонах10 Ферапонт Зотов. Его добродушное, слегка полноватое, загорелое лицо, изрезанное лучиками мелких морщинок, буквально светилось. А светло-серые глаза сияли спокойной, ровной радостью. С виду Ферапонт казался немного старше Владимира, хотя на самом деле они были почти ровесниками.
– Здравствуй, Ферапонт.
– Здравствуй, здравствуй. Наконец-то ты пришел, Владимир. Я уж начал было волноваться. За тобой никто не следил? – в светло-серых глазах мелькнула тревога.
– Да, вроде бы, никого не встретил по дороге, – пожал плечами Владимир. – Ну, рассказывай, как ты тут один? Не боязно? Ночами в лесу, небось, жутковато одному-то?
– Да как сказать, – задумчиво ответил Ферапонт, – днем тружусь, потому и бояться некогда. А вечерами молюсь истово, потом сразу же и засыпаю милостию Божией. Да тут вроде тихо, спокойно. Хотя, знаешь, – словно вспомнив что-то, произнес он уже другим голосом, – вчера вечером было что-то, от чего мне не по себе вдруг стало. Я прочитал уже все молитвы, но сон все никак не шел. Ветра не было, и тишина стояла просто запредельная…Потом вдруг показалось, что где-то хрустнула ветка. Я насторожился, приподнялся на локте. Может, зверь какой по лесу ходит… Внезапно слишком громко и где-то совсем рядом закричала сова. И вдруг такой же крик раздался метрах в пятидесяти к югу… Может, ее кто-то спугнул, и она просто перелетала с места на место – то там крикнет, то здесь… Я, честно признаться, струхнул даже малость… Но вскоре все разом стихло. Я прочитал «Отче наш» и, успокоившись, быстро заснул…
Монах, словно зачарованный, слушал рассказ Ферапонта. Его воображение тут же представило перед ним картину ночного леса, крик совы, хруст сломанной ветки, чей-то неясный шепот…
– Ну да ладно, – вздохнул Ферапонт, – пошли, покормлю тебя, отдохнешь с дороги, – и он жестом попросил Владимира последовать за ним.
Монахи вошли вглубь огромного ивового куста, ветки за ними немного покачались и замкнулись глухой стеной. Прошло несколько секунд, вновь застрекотали кузнечики, запела какая-то лесная пичужка, слегка примятая трава распрямилась, и ничто уже не напоминало о том, что только что в этом самом месте произошла встреча двух связников.
Глава 3. Раскольники
Ферапонт и Владимир осторожно шли по самому краю балки. Собственно говоря, край этот можно было определить, лишь дотронувшись рукой до почти отвесной стены из земли, глины и песка, из которых кое-где торчали корни старых елей. Сплошняком стоящие мелкие деревца и кусты не позволяли что-либо увидеть дальше вытянутой руки.
Владимир послушно следовал шаг в шаг за бодро передвигающимся Зотовым, ловко уворачиваясь от так и норовивших хлестнуть по лицу веток. Внезапно Ферапонт, идущий впереди, слегка пригнулся, протянул вперед руки, раздвинул густые ветки и исчез из поля зрения. Не ожидавший ничего подобного Владимир тихо ойкнул, потом перекрестился и, повторив движения друга, также «растворился» в сплошной листве.
Сначала он ничего не увидел в полной темноте. Но потом, когда глаза немного привыкли к темени, Владимир смог различить некоторые предметы перед собой. Он находился в небольшой, довольно уютной пещерке, вырытой, видимо, вручную. Высота ее была чуть больше полутора метров, а площадь составляла что-то около двух квадратных метров. Пол пещеры был густо выстлан лапником, а у входа, сбоку, в вырытой неглубокой ямке, тлели угольки костерка. В стены было вбито несколько деревянных колышков, видимо, заменявших хозяину вешалку и полки. На них висели деревянные четки, льняное полотенце, какие-то сухие венички и холщевые мешочки.
– Вот, обживаюсь понемногу, – горделиво произнес Ферапонт, заметив, как Владимир с удивлением оглядывает пещеру. – Садись, где нравится. Сейчас чаем тебя напою, настоящим, из зверобоя с мятой. Сбор прошлого года. С собой взял побаловаться.
Владимир осторожно опустился на лапник и наконец-то перестал волноваться. Только теперь он, отшагавший пешком не один километр, ощутил, как гудят от усталости ноги. Закрыв глаза, он с наслаждением вдохнул свежий запах хвои.
Тем временем Ферапонт, вытащив откуда-то маленький металлический чайник, поставил его на угли. Порылся в мешочках, висящих на стене, и извлек из них несколько сухарей, горсть баранок с маком и даже кусок шоколада. Бросив в закипающий чайник несколько сухих веточек, иеромонах подождал несколько минут и стал разливать в жестяные кружки необыкновенно ароматный напиток.
– Ну вот, милости просим откушать с нами, – весело сказал он. Прошептал молитву, перекрестился и уселся рядом с Владимиром на лапник. Монахи принялись чаевничать.
9
Камилавка – головной убор в виде расширяющегося кверху цилиндра, обтянутого материей. Название происходит от византийских головных уборов, делавшихся из верблюжьей шерсти.
10
Иеромонах – (от греч . hieromonachos) монах-священник.