Накажи меня любовью

Он кусает мне шею, я расцарапываю ему спину. Он хватает меня за волосы, я с остервенением насаживаюсь на его ствол, стремясь максимально заполнить пустоту внутри. Мы не занимаемся любовью, мы пожираем друг друга, поглощаем, наслаждаемся каждой лаской, словно у нас двоих есть только одна эта ночь, за которую мы должны успеть сделать все, что хотим.

— Да, Костяяя, вот так, пожалуйста. Еще, любимый, давай еще, — на волне подступающего оргазма я начинаю кричать его имя и муж срывается с цепи.

Он резко выходит из лона, переворачивает меня на живот, вздергивает попу вверх и берет сзади так сильно, до одури, что кровать под нами трясется, пытаясь развалиться, вколачивается внутрь до умопомрачения, стремясь то ли вознести до вершины удовольствия, то ли разорвать на клочки.

Под конец становится немного больно, но волна сумасшедшего оргазма все же накрывает с головой нас обоих. Я даже не успеваю ничего сказать мужу. Просто сразу отрубаюсь.

Чтобы очнуться через несколько часов и оказаться в самом настоящем аду, жарком котле, в котором буду вариться долго, непрерывно и без шанса на снисхождение…

Глава 37 Отрезвление

За пять секунд до отреченья

За пять шагов до этой пытки

(Сказоч-Ник)

Очнулась резко, точно кто-то сильной жестокой рукой вырвал меня из сна. Медленно перевернулась на спину и слегка застонала. Голова раскалывалась нещадно. Такое ощущение, что ее использовали вместо наковальни. А еще болело все тело — шея, грудь, задница. Саднило даже между ног.

В памяти всплыли мутные отрывки воспоминаний. Вернее, даже не воспоминания, а скорее отголоски испытанных эмоций. Мда, кажется, мы вчера с Костей немного перегнули палку. Устроили нашим телам тест-драйв. Хотя оно, пожалуй, того стоило.

Вспомнив о муже, провела рукой по постели и обнаружила, что та пуста. Нахмурилась. И где он? Встал, что ли, уже? А вообще, сколько сейчас времени?

Приоткрыла глаза, но тут же зажмурилась. Яркий свет люстры больно резанул по глазам. Выждала пару минут и осторожно повторила попытку. И, о чудо, глаза открылись и зрение больше не сбоило. Никаких мушек, пятен и плотного тумана.

Медленно села, бросила взгляд в окно, за которым медленно разгорался рассвет. Ого, по-моему, нет еще и шести утра. Так чего я так рано проснулась? Видимо, из-за головной боли. Все, отныне с алкоголем я больше не дружу. Ни по пять капель, ни по праздникам.

Тяжело вздыхаю, потираю ноющие виски, обвожу взглядом комнату. И тут меня прошибает током настолько невероятной силы, что я забываю обо всем на свете, и даже головная боль внезапно отступает.

Прикрываю глаза руками, щипаю себя за предплечья, пытаясь снять наваждение, но, к сожалению, все, что я вижу перед собой — реальность, а не сон и не глюк. По спине начинает струиться ледяной пот, а сердце сжимают железные тиски.

А все потому, что эта комната — не наша с мужем спальня. И квартира, следовательно, не наша. Но чья тогда? И самый зловещий вопрос — с кем я провела эту ночь?

Осознание катастрофы накрывает медленно и неотвратимо. Я изменила мужу. Господи, как я могла? С кем? А как же эти ощущения? Знакомые руки, глаза, прикосновения? Как я могла спутать родного мужа с посторонним человеком? Это что, были алкогольные галлюцинации? Разве так бывает?

Рывком поворачиваю голову на звук открывшейся двери и мгновенно обмираю от жуткого потрясения.

— ТЫ? — из моего горла вырывается хриплый клекот. — Это был ты?

Сашка вальяжно проходит по комнате, устраиваясь в кресле, на нем из одежды одни лишь пижамные штаны, так что я успеваю рассмотреть глубокие царапины на плечах и спине, которые наносила своими руками во время секса. Очень весомые доказательства того, что переспала я именно с ним. Не отрывая от мужчины потрясенного взгляда, сильнее заворачиваюсь в простыню и начинаю дрожать.

— Ну да, трахал тебя я, — произносит с гнусным издевательским смешком. — А что, ты хотела кого-то другого?

— Я хотела своего мужа, — цежу сквозь сжатые зубы, неверяще смотря на то, как красивое лицо мужчины искажается в жестоком оскале. — Саша, как ты мог? Зачем ты это сделал? Ты же видел, что я была в неадекватном состоянии.

— Да что ты? А по-моему, ты вполне отчетливо просила, чтобы я тебя отымел… Привыкла к такому уже, да? И как часто тебя так пользуют? После таких вот попоек?

— Заткнись, мерзавец, — я кричу в полный голос, до боли сжав руки в кулаки. — Я никогда не любила алкоголь, ты это прекрасно знаешь. И никогда раньше не напивалась. И мужу я не изменяла. Я люблю его.

— Настолько сильно любишь, что при первой подвернувшейся возможности запрыгнула на мужика как течная самка? А как ты орала, пока я тебя драл? Да не все шлюхи так могут… Думал уже, что соседи полицию вызовут. Жаль, не догадался включить видеосъемку, а то твоему муженьку был бы отличный подарочек. Замечательное бы вышло хоум-видео.

Я закрываю рот руками, чтобы не заорать. По лицу ручьями текут слезы. А я смотрю и понимаю, что человека, сидящего напротив, я не знаю. Что за чудовище поселилось в этом теле? Откуда этот холод и ядовитая горечь во взгляде, эта ненависть, которой сейчас пропитан голос? А последние слова прошивают меня стрелой. Насквозь. В самое сердце.

— Так ты что… это все специально подстроил? — выдавливаю слова с трудом, борясь с нарастающей истерикой.

— Что все? — презрительно кривит губы. — Ты сама пила как не в себя. В горло тебе не вливали. Я лишь использовал удобный момент. Да и как использовал? Всего лишь исполнил просьбу дамы. У тебя же все так чесалось, что я мог тебя оприходовать у той же стены. Прилюдно. И ты бы даже не пикнула.

— За что? — помертвевшими губами задаю вопрос. — Что я тебе такого сделала, за что ты так меня ненавидишь?

— За то мое унижение девятилетней давности. — нагло усмехается, закинув ногу на ногу и удобнее устраиваясь в кресле. — Я ведь тебя тогда и правда любил. Берег для себя, защищал. Отваживал всяких ухажеров. А ты что сделала? Предпочла пойти и раздвинуть ноги перед первым встречным. — еще один садистский смешок, режущий меня хлеще ножа. — Это, видимо, у тебя с тех пор вошло в привычку, да?

— Ублюдок! — я хватаю с тумбочки настольную лампу и швыряю в него. Естественно, этот урод уворачивается и лампа разбивается о стену.

А у самой внутри душа рвется на части, превращаясь в кипу кровавых лохмотьев. Каждое его слово вызывает новую волну агонии, терзающую тело.

Перед глазами мелькают кадры вчерашнего вечера. Наши танцы, смех, разговоры о семье и бизнесе. Воспоминания о детстве. Теплота и восхищение, которыми горел его взгляд. Это все было частью плана? Чтобы усыпить бдительность, войти в доверие, а потом получить шанс и нанести удар в спину?

Даже фотографиями ребенка не погнушался воспользоваться, мразь. И от этого мне больнее во сто крат.

Что же так меняет людей? Деньги, власть, столица, слава? На каком этапе своей жизни хороший парень превратился в подонка, мстящего за безответное чувство давних лет? Это уже не мой друг, это ничтожество, с которым я не хочу иметь ничего общего.

— У тебя десять минут на то, чтобы одеться и умотать из моей квартиры. — обдает меня презрительным взглядом, поднимаясь с кресла.

— Да с радостью уйду, не горю желанием оставаться здесь с тобой, уж поверь. Только в порядок себя приведу. Дай пройти. Мне нужно в ванную. — вцепившись пальцами в простыню, встаю и направляюсь к двери, но Саша преграждает мне путь.

— О нет, Я-на, — губы растягиваются в глумливой гримасе. — Никакой ванной. Ты домой пойдешь вот так. Во всей красе. Пусть твой муженек увидит, какая гулящая у него женушка. А я пока сам схожу в душ, а то после тебя так и хочется помыться.

Сквозь слезы почти ничего не вижу, но как-то умудряюсь подскочить и влепить пощечину мерзавцу. И еще одну.

Но, увы, эффект получается обратный. Пощечины его не отрезвляют. Ковалевский лишь откидывает голову назад и хохочет. Долгим, почти безумным смехом.

Я отшатываюсь и, запутавшись в простыне, падаю задницей на пол. Шокированно смотрю на мужчину и понимаю, что он просто издевается. Саша вовсю наслаждается моими страданиями, моими слезами и агонией. Ловит кайф от моего унижения.