Выбирая жизнь

— Женщинам рода Вейсдгар полагается носить аквамарины, — тихо сказал Арви. — Но мне кажется, вам очень идут рубины. Если хотите, ключ можно вставить в замочек той шкатулки, а цепочку снять. Только…примерьте хотя бы разочек?

…Ключ вполне можно было бы преподнести в тот день, когда он вручал им с мужем подарки. Виррис осторожно выдохнула, понимая, что воздуха мучительно не хватает. А в аромате оборотня снова преобладала смородина. Девушка попробовала отстегнуть замочек, но пальцы не слушались, и не попадало заклинание, соскальзывая с драгоценного металла.

— Можно мне?

Арви легко подцепил капризный замочек и разомкнул цепочку. Девушка приподняла волосы и повернулась спиной; очень деликатно ей на шею лёг прохладный металл. Она повернулась назад, не зная, куда смотреть. В глаза — лучше не надо, и она опустила взгляд на его руки, неожиданно — с проступившими когтями, и этот хищный вид мужские кисти ничуть не портил. Очертив в воздухе овал, Арви прижал ладони друг к другу, и с улыбкой протянул небольшое гладкое ледяное зеркальце.

Маленький ключик удобно лёг между ключиц, и смотрелся на её коже изумительно. Только с одной стороны тонкий рыжий волосок зацепился за плетение цепочки, и виконт потянулся поправить. Дёрнулся запертый внутри зверь, задыхаясь от сладкого малинового запаха. Будь Виррис оборотнем — уловила бы сразу, но она не была, и даже не сразу почувствовала нечаянный крошечный укол. Остриё когтя, который Арви не успел втянуть, задело нежную кожу чуть выше ключицы, и на ней, немного помедлив, выступила алая капелька. Зрачки затопили тёмно-серые радужки почти целиком.

В её глазах мелькнула растерянность, она сделала шажок назад и подняла руку к порезу, но так и не коснулась его.

Волки, он слышал, метят своих избранниц укусом между шеей и плечом, и зализывают место укуса.

Большие снежные кошки не кусаются. Разве что в играх, обоюдно. Метку ортейр наносит остриём когтя, возле запястья, на шею, плечо или лопатку. Маленькая ранка заживает сама, остаётся только светлый, едва заметный след.

Арви потряс тяжёлой головой, пытаясь вытрясти муть. Голову переполняли запретные желания и одуряющий запах малины.

— Виррис, простите, я…

— Ничего, вы же нечаянно. Пройдёт.

Она улыбнулась, а от звука её голоса его затрясло, он качнулся к ней как пьяный, обхватил ладонями плечи.

— Не пройдёт. Останется след, и Бьорд… он не поверит, что я не специально. Я должен убрать его, вы…Прошу вас, Виррис, потерпите немножко, это не больно. Только прошу вас: стойте, пожалуйста, спокойно.

Боги всемилостивые, помогите!

Девушка не успела ответить: Арви склонился к ней и…её кожи, обретшей необыкновенную чувствительность, коснулся язык. Ещё раз, и ещё, и ещё. Медленные, плавные движения, от которых голова сама собой запрокидывается назад. Кипяток по позвоночнику, звон в затылке, горловой стон. Невнятный выдох Арви сквозь зубы; ладони, придерживающие плечи, дрогнули. После короткой паузы он продолжил: нехитрое действие запускало регенерацию, помогая убрать следы небольших ран и шрамов.

Её кожа такая необыкновенная на вкус. Ортейр урчал, нетерпеливо взрыкивал и просился на волю: ему было плевать, что женщина не покроется пятнистым мехом, не встанет на толстые сильные лапы. Он считал её своей и рвался это подтвердить.

…Гладкая и бархатная, тёплая и нежная, как лепестки орхидей. Боги, не оставьте…

Виррис судорожно вздохнула и подалась ему навстречу. Медленно, мучительно медленно Арви убрал руки, поднял пылающее лицо, невидяще уставился на ранку: удалось? Виррис разочарованно вздохнула. Он смотрел и ничего не видел, в ушах шумело. Её пальцы, изумительно прохладные, легли на его затылок. Она просила у него поцелуй так же, как хотел его он сам.

Арви моргнул, прижался виском к виску, кожа к коже. Дыхание вырывалось со свистом.

— Арви…

Он не отозвался, только обнимал её, не помня, когда успел дотянуться, и пытался прийти в себя.

Она жена его дяди, единственного родственника, которого он любит.

Так нельзя.

Он разжал руки, отстраняясь окончательно, но был остановлен длинными пальчиками на затылке, зарывшимися в волнистые волосы.

— Один раз, — тихо попросила девушка, приближая свои губы к его, болезненно ноющим. — Пожалуйста, Арви, только один раз…

Бьорд его убьёт. Без клыков, без смертоносных когтей, без силы звериной ипостаси, в своём человеческом облике, будучи почти на голову ниже, не таким широким в плечах…не боевым магом — просто убьёт. И будет тысячу раз прав.

***

Виррис пошевелилась в ласковой воде. Она сидела в своей купальне не меньше часа, разочарование, стыд и смятение не спешили покидать её тело, а навязчивая мысль, что её опять отвергли, била сильнее остальных. Здравый смысл робко шептал, что всё правильно, но его голос оказался самым тихим, и она всё сидела и сидела в воде, добавляя горячей по мере остывания, и не очень помогали успокоиться волшебные флакончики сестрёнки Элге. Вир вытряхнула в чашу и тёмно-зелёные капли с насыщенным хвойным ароматом, и лаванду, и шалфей, погрузилась в пышную взбитую пену, как в облако, и подумывала остаться здесь навсегда. Не мучиться с выбором маски, чтобы выйти к ужину как ни в чём не бывало.

Арви не сделал ничего.

Ни того, чего ей так сильно — им обоим! — хотелось, ни недозволенного, ни оскорбительного, и за это Виррис одновременно и благодарила его мысленно, и обижалась, находя ситуацию унизительной. Всё, на что решилась она сама — это тронуть подушечкой пальца маленькую тёмную родинку над его губой, от чего оборотень вздрогнул и кое-как отстранился.

— Вир-рис, тебе…вам нужно смыть с себя мой запах, — с трудом проговорил он ей там, среди аккуратных рядов книг. — Ортейры очень чувствительны к запахам, на тебе…на вас моего сейчас очень много, целое облако…

Бьорда нельзя считать полноценным оборотнем, но звериное обоняние он унаследовал в полной мере.

Арви опирался руками на край стола и старательно смотрел в пол возле подола её платья; Виррис точно так же прятала взгляд, в котором разочарования было больше, чем неловкого стыда. И ей бы развернуться и убежать, с грохотом скатываясь по ступеням лестницы, не думая о том, как это будет выглядеть в глазах слуг, но она стояла, обхватив себя за плечи, и откуда-то находила силы спрашивать. И голос почти слушался.

— Что такого ужасного было в той царапине?

Виконт заправил за ухо серебристо-белую прядь, сверкнул в мочке маленький бриллиант.

— Оборотни наносят такую метку специально, как знак принадлежности друг другу. Обычно она ставится при заключении союза, или сразу после. Реже — заранее, до…свадьбы. У родителей, например, такие метки есть.

— То есть… Нет, погодите, это просто царапина! Вы же не специально!

— Не специально, — эхом отозвался Арви, вытянув перед собой руки. — Сам не знаю, как они…

Смертоносные загнутые звериные когти бесшумно втянулись, обернувшись обычными человеческими ногтями. Ортейр метался и просился на волю, и било в затылок неуместное «моя», и ни в коем случае нельзя поднять взгляд к женскому лицу, к искрящимся карим глазам и приоткрытым губам. Второй раз он себя не удержит. И неизвестно, у какой черты остановится, и остановится ли.

Зря он принял приглашение Бьордхарда. Не к дяде ведь плыл, запирая под маской бесстрастности ликующую улыбку. И в тех словах Бьорда чуткий ортейров слух уловил незначительный оттенок сомнения: звать или не надо? Дядя относился к нему как к сыну, всегда радушно встречал, живо интересовался его жизнью, скучал вместо настоящего отца.

Не надо было соглашаться, ничего, перетерпел бы эту выматывающую потребность… как-нибудь.

В следующий раз… Следующий раз будет не скоро. По-хорошему, и уезжать надо раньше, хоть завтра, но не каждый день отплывают в Герриард корабли. Съехать отсюда, как твердит рассудок? Арви представил выражение лица Бьорда и качнул головой.

Виррис провела пальцами по шее: ничего, удивительно, но ничего. Ранка затянулась бесследно, даже в зеркало смотреть не требуется, понятно и так. А запах… дивную смесь перца и смородины, которую на себе она не ощущает нисколько, всё же придётся убрать, он снова прав, этот гораздо более, чем она, благоразумный юноша.