Страница 14 из 19
– Боже упаси! Такой пустяк… Для такой дамы!
Последовала небольшая пауза. Я дал ей время переварить комплимент. Потом она заговорила:
– Ну и как тебе у нас? Что интересного увидел?
– Меня здесь интересует только одно – лес!
– Вижу-вижу! Не успел приехать – и сразу в лес. Смотри не заблудись…
– Надеюсь, ты этого не допустишь?
– Не знаю…
И мне пришла блестящая мысль – заманить ее в лес. Я тут же предложил ей побыть в качестве проводника. Она отказалась.
– Но я один пропаду! Я человек степной. Я березу не отличу от осины! Меня съедят волки! Галя!
– У тебя для этого есть братец. Да и друзей ты вон уже нашел…
– Братец мой слишком занят. А из друзей ты мне самый близкий.
И пока она смотрела на меня, я забил гвоздь по самую шляпку:
– Короче, завтра в двенадцать я буду здесь, на этом месте. Если надумаешь, приходи.
– Не надумаю.
– Я все равно буду здесь. В двенадцать. Один. Буду ждать тебя.
– Пропадет день.
– Лучше день, чем сам.
– Ох, ты и мастак заливать!
– Я не заливаю, Галя. Просто не стесняюсь говорить то, что чувствую.
На этом мы и расстались. Мне совсем не хотелось, чтобы она спешила с каким-либо окончательным ответом.
Так прошел первый день моего пребывания в этом чудном месте. А впереди две недели! Если дальше так пойдет, я останусь здесь жить.
23. Синдром Печорина
12 августа. Четверг.
Выспался, как младенец. То ли атмосфера здесь такая, то ли свобода благотворно повлияла на мою истрепанную психику. Но так сладко я давно не спал. Встал в десять – и никакого идиотского волнения перед свиданием. Только приятное щекотание в груди.
Спокойно позавтракали с Мишкой, поиграли в карты. Потом он не без зависти, конечно, пожелал мне удачи, и я отправился туда, куда дети обычно не ходят.
Без минуты двенадцать я был на стадионе. Ее не было.
Я не удивился и не огорчился особо. Просто не хотелось разочаровывать Мишку. Наверно, поэтому целых пятнадцать минут исправно караулил киноплощадку. И, уже уходя, оглянулся.
Она стояла у высокого забора и улыбалась. Было похоже, что все это время она пряталась за этим забором и наблюдала за мной.
– Нехорошо опаздывать, – сказал я, тщательно пряча свою радость.
– А я давно уже тут, – сказала она.
– Я знаю, – сказал я.
– Ты что, видел меня?
– Нет, достаточно сейчас тебя увидеть.
– Такой проницательный?
– Нет, это ты такая открытая.
– А почему я к тебе не подходила, знаешь?
– Пусть это останется еще одним твоим секретом, – закончил я. И чтобы не дать ей времени придумать очередную глупость, спросил: – Так ты идешь со мной?
– Ну конечно, если пришла.
Мы вышли за стадион и по главной молчановской дороге направились прямо. Прямо – значит, в лес. Впрочем, если бы влево или вправо – все равно в лес. Но мы пошли прямо. Наверно, потому что не задумывались, куда идти. В голове у каждого было свое. Я думал о том, с чего начать приступ и как свои грязные замыслы превратить в красивую лесную сказку. Задачка, надо признаться, не для среднего образования. Ну а какие секреты прятались в ее светленькой головке, для меня было таким же темным лесом, как и тот, в который мы шли.
Мои карты путались. Совершенно не к месту она казалась озабоченной. И к окружающей красоте была глуха, как тетерев. Заводил ли я речь о березах и елочках – она отвечала коротко и однозначно. Предпринимал ли я попытку взять ее за руку, чтобы помочь переступить через ямку – она отстранялась, делая вид, что не нуждается в помощи. Она никак не хотела быть женщиной! Несмотря на то что перед встречей совершила все, что совершает женщина, – и глазки подкрасила, и губки, и духами прыснулась. И даже волосы ее блестели свежей вымытостью.
Я чувствовал себя как борец, которого в решающий момент оторвали от земли и который в поисках опоры беспомощно размахивал руками в воздухе. Она не позволяла насладиться ни собой, ни лесом. В своем ярком платьице она выступила на первый план, оттеснила дикую природу. Ее запах напрочь убивал все многосложное соединение лесных ароматов. И я не таращился по сторонам, а косился на ситцевые цветочки, которые маленькими букетиками гнездились на ее груди.
Я три раза останавливал ее в подходящих местах и предлагал отдохнуть. И при этом так выразительно смотрел ей в глаза! Только женщина из очень твердой древесины могла после этого идти куда-то дальше.
Через два часа она наконец устала. Ножки стали заплетаться, и она согласилась присесть на лужайке под елью в зарослях папоротника. Собралась в комочек, обхватила руками колени, надежно спрятав свои прелести, спружинилась, застыла, готовая к обороне. А в глазах – насмешка и любопытство.
Я не стал угадывать ее мысли. Повалился грудью на ее плечо и лицом уткнулся в пахнущие волосы. Потом очень естественно прошептал:
– Галя, мне хочется тебя целовать.
Она словно этого только ждала. Совершенно спокойно, не вздрогнув, не охнув, вонзила в меня короткое и острое слово:
– Нет!
И не шелохнулась. Будто я спросил, не знает ли она, сколько времени!
Я проглотил ком соли и мужественно продолжал:
– Но это же противоестественно, Галя. Почему ты не хочешь?
– А зачем?
И мои глаза полезли из орбит. Однако я собрался весь, вздохнул глубоко, затем взял в руку ее хорошие волосы и, перебирая их пальцами, очень нежно прошептал:
– Чтобы было хорошо.
И услышал ломовой вопрос:
– Кому?
– Нам, Галя. И мне, и тебе.
– А ты уверен, что мне будет хорошо? – совсем уже по-свински сказала она.
– Эх, Галя!..
Это был последний выдох мой растоптанной нежности.
Стало очень грустно. Я не чувствовал даже злости. Внутри похолодело и потяжелело. Я упал на траву. И, умирая, сказал:
– Извини. Просто очень хотелось тебя поцеловать. Ты была такая хорошенькая. Я думал, это нормально, когда молодому человеку хочется поцеловать девушку. Наверно, было бы хуже, если бы ему этого не хотелось. Вот как сейчас. Мне уже не хочется – и мне плохо. Я бы сейчас чего-нибудь поел.
В ответ она брызнула ядом:
– Ты всем такое говоришь?
– Нет, – отвечал я мертвым голосом, – брюнеткам я говорю другое.
– Интересно, что же?
– Тебе, чтобы узнать, как минимум придется перекрасить волосы.
Корабли мои пошли ко дну. Но я вовремя ухватился за спасательный круг – за равнодушие. И теперь уже на все было плевать. Я решил больше не разговаривать. И даже был готов нагрубить.
Галя потихоньку исчезала. На ее месте появлялся лес. Все-таки мы были в лесу.
С минуту она молчала. О чем-то напряженно думала, что-то хотела спросить. Она кусала губы, сопела носом и руками щипала травку. И наконец спросила:
– А ты с Мишкой переписываешься?
– Иногда, – ответил я лениво. И механически добавил: – А что?
– Да так… А в прошлом году ты ему писал письмо, большое такое?..
Я вмиг почуял все недоброе, что только мог нести в себе поставленный вопрос. Об этом письме я спросил у Мишки в первый же день. Он сказал, что ничего не получал. И я даже успокоился, сочтя свою брехню навсегда утерянной.
– А он тебе что, давал его читать?
– Да он и сам его не читал!
Я вскинул бровь и вопросительно посмотрел на нее. И она пояснила:
– Со мной в классе учится одна девчонка, его однофамилица. У них даже инициалы одинаковые. Так что сам понимаешь…
– А я что, не написал адрес?
– Да нет, адрес был… Но почтальон почему-то принес ей.
– Скотина ваш почтальон! А эта девочка ваша тоже хороша. Ну и что дальше? Она принесла мое письмо в школу, вы устроили коллективное чтение…
– Нет, я, конечно, понимаю, что читать чужие письма нехорошо. Но письмо уж больно было интересное.
– Очень рад, что доставил вам удовольствие.
– Ой, и правда, мы его зачитали до дыр! Ты хорошо так пишешь. Ты, наверно, будешь писателем?