Страница 27 из 53
Приспешники Толкачева подначивали своего лидера вдарить мне ещё круче. Если в первом раунде они были рады увидеть кровь на моем лице, то ко второму аппетиты разыгрались.
— Выруби его, Рома!
— Сделай нокаут!
Девчонки охали, когда мне прилетало по лицу особенно звучно. Диана просто охала, а Юля охала и хихикала.
Придурки могли подначивать своего командира сколько угодно, вот только падать я не собирался. Из атаки я перешел в позиционный бой. Теперь мы обменивались выпадами. Игра первым номером слишком дорого мне обошлась. Закончился второй раунд. К началу третьего я примерно понимал, что нужно делать. Толкачев начал повторяться. Одинаковая череда комбинаций, подъем правого плеча перед атакой, уход корпусом влево и вниз в клинче.
— Может на сегодня хватит? — тренер похлопал меня по плечу. — Ты неплохо выступил. Толкачев у нас отличник, мало кто выдерживает два раунда в таком темпе. Продолжим в следующий раз?
— Ни за что.
— Ух ты, — он отвернулся и посмотрел на табло, отсчитывающее последние секунды перерыва. — Ну тогда удачи. Впереди тебя ждет самый веселый раунд.
— Это почему?
— Все это время Роман копил силы. Сейчас будет взрыв.
— Копил силы? — я вытер пот со лба. — Где он, мать вашу, их хранил?
— Удачи, Никита!
И тренер не соврал. Толкачев обрушился на меня почти безостановочной комбинацией. Я закрылся в глухую оборону. Прилетало везде, где я хоть немного открывался. Приподнята рука — получи в печень, промежуток между руками — держи в нос, слишком сильно прижал руки — вот тебе проникающий в ухо.
Дрался я много, но в бою один на один этот бой я не мог назвать своим лучшим. Моя уверенность таяла, в одну секунду я даже подумал, что не удержусь на ногах, но такого допустить я не мог.
Выжидая пробелы между комбинациями, я начал отвечать. Правый крюк, левый апперкот, правый прямой, левый крюк. Все мимо. Каждый раз я опаздывал на полсекунды, за что получал ещё точнее и больнее.
Охи, вздохи, крики, пламенные возгласы и чуть озабоченные моими состоянием комментарии тренера я больше не слышал. Внутри все бурлило и закипало. Я так злился от собственной беспомощности, что готов был взреветь, будто медведь гризли. Таймер сокращался к нулю, готовясь провозгласить окончание третьего раунда, а вместе с ним — мое сухое поражение. Ни одного удара в цель.
Толкачев пробил мне дважды по корпусу, а затем хлестнул пощечину по лицу, вместо удара.
— Ох-хо-хо!
— Отхлестай его, Толкач!
Издевается, сука…
Я подсел, отвел правое плечо и ударил. Рука улетела вперед намного быстрее, чем я себе представлял. Сорвалась с места, будто выпущенная стрела. Она стала легкой, но несла очень тяжелый груз. Я плохо видел, но, кажется, на конце промелькнуло красноватое облако силы. Хотя, как такое возможно?
Попал.
Толкачев подлетел в воздух, разгруппировался, раскинул руки и ноги в беспорядочном балетном прыжке, а потом с грохотом рухнул на ковер и укатился прямо к ногам своих рьяных болельщиков.
Неожиданно в зале стало так тихо, что я отчетливо слышал жужжание галогенового плафона. Ребята и тренер уставились на меня. Они молчали. Кто-то медленно моргал, а кто-то так офигел, что забыл, как это делается.
— Не понял…
— Он же использовал силу…
— Как такое возможно?..
Вдруг над головой вспыхнуло. Сразу три плиты затрещали, заискрили, а затем стрельнули предохранителями. Зал погрузился в темноту. Через несколько секунд открылась дверь, внутрь вбежал электрик Денис.
— Что случилось?! Скачков не было! Вы щиток сломали?!
… … …
За хорошее поведение я получил выходной. Мне можно было идти куда угодно и делать что угодно, во всяком случае так сказал Шумякин. Но зная желание обников всё и вся держать под контролем, я догадывался, что за мной могут следить. С обниками все работает через одно место. Если они тебя отпускают — это означает, что ты у них на крючке. Хочешь остаться незамеченным — поставь их в неловкое положение. По-другому не работает.
Впрочем, в этот день я не собирался делать чего-то, что требовалось скрыть. Я собирался побыть законопослушным гражданином, тем более того требовала совесть.
Бубля я нашел в центральной городской больнице на одиннадцатом этаже в восьмой палате. Прошло уже прилично времени, и теперь к нему пускали не только родственников.
Он лежал на высокой больничной койке, увешанный приборами, датчиками, пронизанный трубками. Из-за маски на лице и пластырей, удерживающих провода, я его толком и не рассмотрел. Бледный, совершенно не похожий на себя, он лежал с закрытыми глазами и не шевелился. О том, что он жив, свидетельствовали только показатели на приборах.
По большому счету вопрос подъёма Бориса на ноги — это вопрос денег. Очень больших денег. Топовые лекари с подходящими талантами восстанавливают таких каждый день. Другие дело, что топовых лекарей немного. Их ресурс ограничен, а потому стоимость на их услуги исчисляется миллионами или десятками миллионов. Они, конечно, тоже не всемогущи, но делают куда больше, чем дефибрилляторы и адреналин внутривенно.
Родители Бориса не богачи. Оба с высшими образованиями, работают инженерами, воспитанные и интеллигентные. Таким должен был стать и Борис. Он к этому шел, просто в процессе становления его засосало в сферу влияния Пауля. Если верить Михе, то Борис сам сделал выбор -прийти на помощь ребятам в ангар. Вот он и поплатился за свою честность и достоинство.
Неделю назад я разговаривал с Шумякиным по поводу помощи Борису. У обников есть выходы на квалифицированных лекарей. Шумякин отказал. По должности ему не полагалось пользоваться специальными услугами даже для членов своей семьи — интересно была ли у него семья — а для левых людей и подавно. Шумякин не из тех, кого останавливают законы, но он дал понять, что всему есть предел.
Прибор на стойке пискнул, дернулась шкала биения сердца, затем выровнялась, продолжила печать в прежнем ритме. Техника иногда сбоит. Техника…
Я вспомнил заискрившие плиты блокираторов под потолком. Электрик Денис сказал, что оборудование совсем новое. Датчики зафиксировали высокий всплеск сторонней силы, девять предохранителей с его слов могли сгореть только по причине массового заводского брака.
— Совпадение на миллион долларов, — сказал он мне потом. — Вырубились приборы как раз в ту секунду, когда ты выбросил силу!
Очень интересное совпадение, которое после событий с разрушенной колбой во время экспертизы, не казалось таким уж совпадением. Техника и артефакты время от времени вели себя не так, как от них ждали, когда рядом оказывался я.
… … …
По Наташе я совсем не скучал, но все же домой зашел. С тех пор, как умер Вадим, моя связь с приемной семьей осталась только на бумаге. Встреча, как и прощание, были недолгими.
Прогуливаясь по улицам до боли знакомых кварталов, я осознал, как изменилась моя жизнь за последние недели. Возвращаться к прежней жизни я точно не хотел, ровно как и не хотел становиться обником. Но выбора у меня, кажется, не было. Или пока не было.
Позвонил Фите, та не взяла трубку. Добавила меня в черный список.
Фита не хотела меня видеть и слышать. И все же я не удержался и прошел мимо магазина её родителей. Заранее решил, что внутрь не пойду, даже если застану её там. Просто прогуляюсь мимо. Было бы неплохо увидеть её, чтобы просто убедиться, что у неё всё в порядке.
Магазин был закрыт. Причем не на технический перерыв, обед и даже не выходной. Опущены ролл-торы, погашена вывеска, двери оклеены лентой, опечатаны прокурорским штампом.
Рядом стояла машина на служебных номерах; мужик делал фотографии магазина с разных ракурсов.
— Что случилось? — спросил я.
— А? — он оторвался от объектива и уставился на меня.
— Что случилось? Почему магазин закрыт?
— Я откуда знаю, — он пожал плечами. — Я всего лишь делаю фотографии для конфиската.
— Конфиската?
— Ага.
— Магазин конфискуют?