Страница 3 из 6
В общем, жизнь была хороша. Когда Тиль не был занят на ферме, он любил семейные прогулки или отправлялся в близлежащий лес на охоту. Он был трудолюбив и упорен и к тому времени, когда Германия во второй раз в XX веке вступила в войну, уже повсеместно пользовался уважением и считался «важным для тыла» человеком. По этой причине Тиль остался в тылу, на «внутреннем фронте», продолжая заниматься сельским хозяйством.
Тем не менее среди членов нацистской НСДАП (Национал-социалистической немецкой рабочей партии) Тиль считался человеком с неустойчивыми политическими взглядами.
В первой части своих мемуаров Тиль отчасти рассказывает о своей сельской жизни во время войны. (Чтобы лучше понять, как регламентировалась жизнь аграриев в Германии во время войны, следует ознакомиться с приложением А данной книги.) Автор рассказывает и о других эпизодах жизни в тылу, когда война подошла к границам Восточной Пруссии. Однако большая часть воспоминаний Тиля посвящена последнему году войны, когда его призвали в армию и он стал принимать непосредственное участие в боевых действиях, а также о тех годах, которые он после войны провел в плену.
Призыв и военная служба
По мере того как шла война, людские ресурсы Германии постепенно таяли. Каждый из оставшихся в тылу должен был брать на себя все больше тяжких обязанностей. В частности, многим фермерам пожилого возраста предписывалось участие в так называемой Wachtdienst или «сторожевой службе» в качестве «тыловой сельской охраны». Эта организация была призвана оказывать содействие местным властям. Будучи зажиточным фермером, Тиль должен был управлять большим количеством ферм, что не могло не сказаться негативно на делах его собственного хозяйства. Причиной, как он сам пишет, было «его постоянное отсутствие». Дела для Тиля и его фермы пошли еще хуже с лета 1944 года, когда он был мобилизован на строительные работы в Volksaufgebot («Народный призыв»), организацию, созданную нацистским правительством для оказания регулярным войскам содействия в строительстве фортификационных сооружений в Восточной Пруссии. Солдаты регулярной армии, как ясно указывает сам Тиль, считали это разнородное сборище гражданских лиц (под контролем функционеров НСДАП) менее чем полезным, а сами мобилизованные часто почти не были заняты работами.
По мере того как разлагался так называемый «внутренний фронт», то же самое происходило и с регулярной армией, вермахтом. Но Гитлер отказывался от самой мысли о капитуляции. 25 сентября 1944 года он издал декрет о создании народной армии, или фольксштурма, представлявшей собой нечто вроде милиции, задачей которой было оказывать поддержку сражающемуся вермахту. Первые подразделения фольксштурма были созданы в октябре того же года. Как и подразделения «Народного призыва», они подчинялись не командованию вермахта, а функционерам нацистской партии. А поскольку военные формирования подчинялись партии нацистов, а напрямую ими руководили областные и районные функционеры НСДАП (гаулейтеры и крайслейтеры соответственно), с организационной точки зрения фольксштурм с самого начала представлял собой нечто катастрофическое. Все не попавшие под призыв на действительную военную службу здоровые мужчины, от подростков из гитлерюгенда до шестидесятипятилетних стариков[1] (в том числе и те, кто ранее считался «важными для тыла»), теперь подлежали призыву в фольксштурм.
В начале января 1945 года, всего через несколько месяцев после возвращения домой с неудачного мероприятия, организованного «Народным призывом» (и невзирая на свой прежний статус «важной персоны»), Тиль попал под призыв в ряды фольксштурма. А всего через несколько дней, 13 января, началось решительное наступление советских войск в Восточной Пруссии. Предполагалось, что солдаты фольксштурма будут защищать лишь те районы, где они проживали, однако многие из них (в том числе и Тиль) увязли в боях на Восточном фронте, где им приходилось обороняться против наступающего противника и помогать в эвакуации немецкого гражданского населения в связи с приближением советской армии.
Ближе к концу войны, поздней зимой и ранней весной 1945 года, общее настроение в немецкой армии быстро падало, повсеместно царили безнадежность и разочарование. Сам вермахт испытывал нехватку оружия и боеприпасов, а подразделения фольксштурма представляли собой сборище кое-как собранных и плохо вооруженных юношей и стариков; немецкая военная машина с трудом оборонялась от гораздо лучше вооруженного сильного противника. Не было никакой надежды на то, что сами немцы теперь когда-либо сумеют сами начать наступать.
Пусть Тиль и не испытывал сильного желания защищать нацистский режим, он тем не менее хотел помочь спасти свой народ и свою землю от разгрома. А поскольку этот разгром становился неминуемым, возможностей у него оставалось немного, и все они были безрадостные. Повсюду царили хаос и анархия. Многие солдаты, доведенные до отчаяния, всеми путями пытались вернуться домой, прибегая в том числе и к самострелу. Сам Тиль не раз рассматривал возможность дезертировать, а как-то даже задумался о том, чтобы покончить с собой, дабы избежать русского плена.
Но как он сам пишет со свойственным ему мрачным юмором, он не мог допустить, чтобы русские, «вальсируя», вошли в Восточную Пруссию, чтобы «быть представленными здесь нашим женам». В конце концов, Тиль всегда считал себя патриотом Германии и полагал своей обязанностью защищать свой народ. Для него Германия не отождествлялась с Гитлером, вопреки лозунгу того времени «Hitler ist Deutschland!».
В конце войны Тиль приветствовал приход на свою землю войск союзников. Он надеялся, что оккупация союзниками поможет немцам отчасти восстановить чувство чести и собственного достоинства. Однако это радушие не распространялось на советские войска, с которыми ему пришлось столкнуться на Восточном фронте. Ведь те горели местью за то, как нацисты обращались с русским населением. Кроме того, русских боялись, как безжалостных завоевателей, которые жестоко попирали все немецкое, с чем им пришлось столкнуться.
Пленение
Как он с горечью отмечает в своих воспоминаниях, Тиль очень боялся русского плена. И этот страх не был чем-то необычным – повсюду ходили рассказы о жестокости со стороны русских. Тем не менее то, о чем он думал с ненавистью, чего так опасался, а именно пленение, все же стало реальностью 28 марта 1945 года, когда его подразделение было опрокинуто советскими танками. Он попал в плен в окрестностях Данцига (сейчас Гданьск) за два дня до того, как пал сам город. Проделав под конвоем бесцельный, с его точки зрения, путь чуть ли не через всю Померанию, Тиль был освобожден по окончании боевых действий в мае 1945 года. Или, по крайней мере, так это должно было произойти. Как пишет Тиль в своих воспоминаниях, русские приказали ему и еще некоторым солдатам в составе группы отправиться в местную администрацию. Там его и его спутников должны были обеспечить транспортом для отправки домой. Однако на вокзале в Бромберге (теперь Быдгощ) русские таинственным образом исчезли, а пленные, истощенные и больные, попали в руки поляков.
Поляки распределили пленных по разным польским лагерям, разбросанным в том районе. В некоторых прежде, всего за несколько дней до того, как их ворота распахнулись после прибытия советских войск, размещались схваченные нацистами поляки и евреи. Главный лагерь, где Тиль провел довольно долгое время своего заключения, располагался в поселке Потулиц (ныне – Потулице). Он был создан как сборный лагерь в 1941 году, и управление там осуществлялось СС (Schutzstaffel), элитной военизированной организацией нацистской партии, возглавляемой Генрихом Гиммлером. Затем, начиная с лета 1942 года, Потулиц стал рабочим лагерем, являясь филиалом печально известного концентрационного лагеря Штуттхоф, расположенного восточнее Данцига. После начала советского наступления 20 января 1945 года эсэсовцы закрыли лагерь, а через несколько дней туда вошли русские, которые в июне передали его в распоряжение польской тайной полиции.
1
В фольксштурм подлежали призыву мужчины от 16 до 60 лет, с февраля 1945 года и женщины с 18 лет. Добровольцы в конце войны могли быть старше 62 и моложе 16 лет. (Примеч. ред.)