Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России

К концу XIX века церковь заняла оборонительную позицию. Иногда она использовала толкования Библии для защиты возможности чудес во все более светском мире, а иногда принимала различные принципы научного рационализма. Это были не столько противоречивые тенденции, сколько попытки православной церкви оставаться актуальной и заслуживающей доверия в быстро меняющемся мире, где научные знания о мире достаточно развиты, чтобы ограничить масштабы, но не обязательно возможность сверхъестественного вмешательства58. Говоря на эту тему, порой трудно избежать отношения к Русской православной церкви XVIII–XIX веков как к монолитной институции, какой она, безусловно, не была. Представители церкви, от епископов до приходских священников и ризничих, не всегда следовали юридическим предписаниям, а Священный синод не обладал достаточным количеством чиновников, чтобы обеспечить выполнение своих указов. Следовательно, церковь не шла по единому пути.

В то же время Русская православная церковь представляла собой цельную структуру, определяющую приемлемые верования и обычаи и те, которые она считала пагубными и вредными для спасения человечества. С точки зрения Русской православной церкви, равно как и с точки зрения Римской католической церкви, надлежащие религиозные ритуалы и вознесение благочестивых слов в форме молитв могут повлиять на сверхъестественное и даровать людям божественное милосердие59. То, что церковь клеймила как суеверия в своих многочисленных указах и постановлениях, как правило, претендовало на ее право власти над сверхъестественным. Целенаправленно используя пренебрежительный термин «суеверие» вместо «магия» или «колдовство» для обозначения «отношений со сверхъестественным, находящихся вне обычных церковных каналов», церковники пытались отрицать колдунов, гадалок и ведьм, к магическим силам которых православные верующие могли обращаться за помощью60. Особое беспокойство православной церкви начиная с середины XVII века вызывали заговоры, произносимые целителями и колдунами над больными, и заклятия, которые предназначались для того, чтобы наслать болезнь или порчу. Даже различные вариации христианских молитв, используемые целителями и мирянами ежедневно, вызывали подозрения церковных властей, так как не были санкционированы образованными богословскими авторитетами61. С точки зрения церкви, заздравную молитву над больным или благословение поля на урожай должен читать священник или монах, используя официально признанные тексты. Выполнение подобных ритуалов мирянами всегда вызывало опасения, ведь их слова могли быть искажены дьяволом. В конце концов, именно церковь должна была противодействовать отступничеству. В то время как православие рассматривало дьявола как творение бога, менее могущественное, чем его создатель, церковь не могла рисковать, поскольку он постоянно манипулировал волей людей, подталкивая их к греху. Даже представители церкви не были застрахованы от уловок дьявола. Таким образом, церковь считала, что необходимо проявлять всестороннюю бдительность, наказывая за отклонение от разрешенных верований – особенно при борьбе со старообрядчеством и сектантством в XVIII веке, – или постепенно устрожая требования к подготовке приходских священников и обучению мирян катехизису, как это все чаще происходило к концу XVIII века.

Судебные прецеденты

В начале XVIII века Петр I и его сподвижник Феофан Прокопович (ректор Киево-Могилянской академии, 1710–1716), архиепископ Псковско-Великолукский и Нарвский (1718–1725), а с 1725 года – Великоновгородский) издали ряд законов, призванных искоренить религиозные практики, противоречащие основам православия и потенциально несущие в себе крамолу. Новые постановления были направлены против богохульников и людей, фальсифицирующих религиозный опыт. Они обвинялись в негативном влиянии на верующих, угрозе общественному порядку, царю и царской семье. Кликуши и бесноватые, соответственно, подвергались теперь тщательной проверке как потенциальные самозванцы.

Как православный правитель, Петр I следовал древней традиции, согласно которой русские цари несли ответственность за отстаивание и сохранение церковных догм. На протяжении всего периода Московского царства62 Русская православная церковь осуждала те обычаи народного быта, которые она считала пережитками язычества. Поскольку пытки и телесные наказания мирян под юрисдикцию церковных судов не подпадали63, церковные иерархи временами обращались к царю, чтобы подать гражданские иски против приверженцев суеверий. Так, например, на Стоглавом соборе 1551 года специально упоминалось о вреде, который несут «чародеи, волхвы и звездочеты». Царю рекомендовалось казнить этих практиков после отлучения их от церкви. Годом позже, в 1552‐м, Иван IV (1530–1584) частично одобрил эту рекомендацию, указав в декрете, что люди не должны прибегать к услугам колдунов, магов и астрологов, иначе они будут «от Царя и Великого Князя в великой опале… а от Святителей им же быть в духовном запрещении»64. К середине XVII века Алексей Михайлович (1629–1676) издал два типа указов: один определял колдовство и магию как нарушение светского закона и порядка, а другой – как преступление против церкви. В конце концов в ответ на гражданские беспорядки за подобные преступления в 1652 году65 была введена смертная казнь66.

Введение смертной казни за колдовство – преступление светского характера – отражает повышенную обеспокоенность правительства в XVII веке тем, что колдовство может быть использовано в политике. Это опасение возникло еще в середине XV века. Лица, которых подозревали в вероотступничестве, использовании магии, колдовства и некромантии против своих политических конкурентов, должны были отвечать перед законом и следователями в застенках Разрядного приказа. В XVII веке бдительность государства распространилась и на царских советников, которых подозревали в использовании черной магии, чтобы лишить царя ума и рассудка. «В интрузивной и авторитарной политической системе, которая требовала прежде всего подчинения… любое действие или высказывание [могло быть истолковано] как символ непослушания»67.

Указ Петра против кликуш, считавших себя жертвами колдовства, можно понять только в рамках политического контекста. Хотя эти указы были первыми в своем роде указами против кликушества, они представляли собой логическое продолжение предыдущих попыток вывести на чистую воду отдельных людей и группировки, использующие обвинения в колдовстве в качестве оружия, в том числе, против членов царской семьи68. Постановления также были следствием страха перед интригами, активно используемыми политической, а с XVII века и религиозной оппозицией69. Концепция симуляции юродства появилась еще в 1636 году, когда патриарх Иоасаф издал указ против ложных юродивых – тех, кто зарабатывал себе на жизнь тем, что притворялся «безумцем Христа ради», не являясь таковым на самом деле. Позволяя церкви и государству различать фальшивых и истинных юродивых, этот указ приобрел еще большее значение с церковным расколом середины XVII века. Религиозные реформы патриарха Никона, реорганизовавшего православный ритуал в целях его унификации с греческим, не встретили публичной поддержки со стороны юродивых. Напротив, те чаще всего тяготели к оппозиционному старообрядчеству. В результате Никон, а затем и царь Алексей Михайлович, обратились против них70. Политическая нестабильность конца XVII века произвела впечатление на Петра I, который усилил преследования за политико-религиозные преступления, к которым теперь относилось и лжекликушество. В «космическом порядке» российского государства, как и в других странах Европы, «общественные и даже частные действия приобрели политическое и идеологическое содержание, а любые несообразные действия подспудно рассматривались… как политическая неблагонадежность или религиозная ересь»71.

58

Валери Флинт приводит этот аргумент для момента, когда западноевропейское христианство в раннем Средневековье спокойно включало нехристианскую магию в свои практики (Flint V. I. J. The Rise of Magic in Early Medieval Europe. Princeton, 1991. P. 6).

59

Это же справедливо сказать и о досинодальной православной церкви (Левин Ив. Двоеверие и народная религия в истории России. М., 2004; Seeking God: The Recovery of Religious Identity in Orthodox Russia, Ukraine, and Georgia / Ed. S. K. Batalden. DeKalb, Ill., 1993. P. 45)

60

Maguire H. Magic and the Christian Image // Byzantine Magic / Ed. H. Maguire. Washington, D. C., 1995. P. 51.

61

Про мирские и официальные молитвы см.: Levin E. Supplicatory Prayers as a Source for Popular Religious Culture in Muscovite Russia // Religion and Culture in Early Modern Russia and Ukraine / Eds. S. H. Baron and N. S. Kollma

62

Автор использует названия мусковит, мусковия и т. п. – эти термины вошли в западную историографию через литовскую. Но это экзонимы, в российской историографии они считаются пренебрежительными и нежелательными. Я использую названия периодов, принятые в российской историографии. Так, «muscovite period» – это то, что у нас называется Российским царством, Московским царством (наименования Русского государства между 1547 и 1721 годами). – Примеч. пер.

63

Согласно Соборному уложению, в круг лиц, подпадавших под церковную юрисдикцию, входили: 1) лица духовного звания; 2) миряне, причислявшиеся к церковным людям; 3) лица, проживавшие на церковных землях; 4) дворовые люди духовного ведомства. – Примеч. пер.

64

Дополнительные указы к судебнику. 1550–1582 // Акты исторические, собранные и изданные археографическою комиссиею. 1334–1598. СПб., 1841. Т. 1. С. 252. Цитата приводится по первоисточнику, так как автор цитирует вторичные. – Примеч. пер.

65

Речь идет об указе от 14 января 1653 года «О запрещении колдовства и хранении отреченных книг и заговоров». – Примеч. пер.

66

Стоглав. Гл. 41. Вопрос 22; Акты исторические. Т. 1. Вып. 154. С. 252. Автор благодарит Валери Кивельсон за возможность воспользоваться ее текстами, в том числе еще не изданной на момент написания книги рукописью, для цитирования (см. Kivelson V. Identifying Witches and Sorcerers: Political Sorcery in Muscovy, 1467–1584 / Доклад, представленный на Conference on Cultural Identity in a Multicultural State: Muscovy 1359–1584, Los Angeles; Kivelson V. Through the Prism of Witchcraft: Gender and Social Change in Seventeenth-Century Muscovy // Russia’s Women: Accommodation, Resistance, Transformation / Eds. B. E. Clements, B. A. Alpern, C. D. Worobec. Berkeley, 1991. P. 80; Kivelson V. Patrolling the Boundaries: Witchcraft Accusations and Household Strife in Seventeenth-Century Muscovy // Harvard Ukrainian Studies. 1995. № 19. P. 322). Уложение 1649 года карало «богохульников» сожжением на костре (см. Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ) с 1649 г.). Сер. 1. Т. 1. Гл. 1.1, цитируется в: Смилянская Е. Б. Следствия по «духовным делам» как источник по истории общественного сознания в России первой половины XVIII в. Дисс. на соиск. степ. канд. ист. наук. М., 1987. С. 107.

67

Keenan E. L. Afterword: Orthodoxy and Heterodoxy // Religion and Culture in Early Modern Russia and Ukraine / Eds. S. H. Baron, N. S. Kollma

68

В конце XVII века были случаи, когда кликуши подвергались преследованиям. Например, в 1677 году в Тюмени несколько человек были приговорены к смертной казни (Dix K. S. Madness in Russia, 1775–1864: Official Attitudes and Institutions for Its Care. Ph. D. diss. Los Angeles, 1977. P. 217).

69

LeDo