Адриан

Возможно, для иллюстрации типа задаваемых вопросов умным, пытливым учеником стоит привести вопросы, которые задавал своим учителям будущий преемник Августа юный Тиберий Клавдий Нерон. Кстати, именно с ним нашего героя частенько сравнивали и сравнивают. Так вот, Тиберий спрашивал, к примеру, как звали Ахиллеса, когда он в одежде девушки жил среди дочерей царя Ликомеда на Скиросе, какие песни пели сирены Одиссею, как, наконец, звали мать Гекубы. Занятно, что, легко ответив на первый вопрос – Ахиллеса на Скиросе звали Пирра (рыжая, огненная), учителя запутались в имени матери супруги царя Приама, называя её то Эфеей, то Эваторой, то Телекеей, то Метопой, то Главкиппой. Ученик, наверное, должен был сам выбрать имя, наиболее, по его мнению, для матери Гекубы подходящее. А вот при вопросе о песнях сирен Одиссею корабль знаний учителей попал в штиль и паруса его безнадёжно повисли. Адриан, как известно, обладал умом быстрым, любознательным. Потому и он мог задавать вопросы, способные поставить в тупик. Даже такого выдающегося учителя, как Квинт Теренций Скавр.

Какие же задания получали ученики в школе грамматика? Они должны были не только читать, но и толковать изучаемых авторов, выполнять устные и письменные упражнения по греческому и латинскому языкам. Ученикам прививали критическое мышление: изучаемые тексты, литературные произведения они должны были не просто комментировать, но и подвергать критике. В этом, можно уверенно сказать, учителя Адриана замечательно преуспели: остроты ума и критических взглядов даже на самые незыблемые авторитеты ему будет не занимать.

Набор предметов, изучаемых на этой средней ступени римского образования (с 11 лет), был следующий: помимо греческой и римской филологии изучались основы римского права, начала философии, математика, астрономия. Для успешности обучения и возможности индивидуального подхода группы у грамматиков были небольшие[15].

На третьем этапе – риторике – занятия были уже индивидуальными. Ритор должен был готовить учеников к практической деятельности на судебной или политической стезе[16].

Наш герой во время учёбы проявил такие замечательные способности, что прошёл все три этапа римского образования в течение первых двух. Жажда знаний у него была неутолимой. Для начала он «так успешно изучал греческую литературу и имел к ней такое пристрастие, что некоторые называли его гречонком»[17]. Прозвище это (graeculus) пристанет к нему всерьёз и надолго. Восприниматься оно будет по-разному: «гречонок» пусть и насмешливо, но вполне добродушно, а вот «гречишка» – пренебрежительно и зло. Всё, очевидно, зависело от интонации.

Но не только греческий язык и литературу он глубоко постиг. Родную римскую литературу знал Адриан прекрасно, очень любил астрономию. Поскольку она в те времена практически соединялась с астрологией, то всю свою жизнь Адриан увлекался астрологическими прогнозами и сам был очень высокого мнения о своих познаниях в астрологии[18]. Научившись критически комментировать литературные тексты, он выработал и критический взгляд на их авторов, решительно не воспринимая их общепринятый, казалось, совершенно устоявшийся авторитет. Девиз: «Подвергай всё сомнению» вполне мог бы быть жизненной установкой Адриана. Здесь любопытно обратиться к его литературным предпочтениям. Они ведь закладывались как раз в годы учёбы, когда он активно познавал творчество титанов прошлого. Как пишет его биограф Элий Спартиан, Адриан «любил старинный стиль, любил выступать с контроверсами. Цицерону он предпочитал Катона, Вергилию – Энния, Саллюстию – Целия; с такой же самоуверенностью он судил о Гомере и Платоне[19].

Конечно, в таком отношении к высокой классике, явном предпочтении того, что уже во времена молодости Адриана выглядело глубокой архаикой, легко увидеть самоуверенность или склонность к эпатажу. Здесь невольно вспоминается Гай Цезарь Калигула. Он, конечно, антипод нашего героя и как император, и как личность, но его взгляды на поэтов и мыслителей привести уместно. Вот что об этом писал Светоний: «Он помышлял даже уничтожить поэмы Гомера – почему, говорил он, Платон мог изгнать Гомера из устроенного им государства, а он не может? Немногого недоставало ему, чтобы и Вергилия, и Тита Ливия с их сочинениями и изваяниями изъять из всех библиотек: первого он всегда бранил за отсутствие таланта и недостаток учёности, а второго – как историка многословного и недостоверного»[20]. К этому стоит добавить и оценку Калигулой сочинений Луция Аннея Сенеки, чьи труды он называл «школярством чистой воды» и «песком без извести»[21]. Здесь, конечно, море эпатажа, но ведь и независимость суждений, критический взгляд на общепринятую классику. Что до намерений – то поскольку они не были осуществлены, то и неподсудны.

То, что предпочтения Адриана вовсе не были эпатажем или типичным для юного мыслителя критицизмом, очевидно из тех особенностей культурных предпочтений римской интеллектуальной элиты, которые расцветут уже во II веке, но складываться, безусловно, могли начать и в последние десятилетия века I, как раз в годы юности и возмужания нашего героя. Ведь именно тогда в Италии «классицизм “золотой латыни”, латыни Цицерона и Вергилия сочетался со строгой и изысканной “древностью” Марка Катона и Квинта Энния»[22]. Таковы были культурные реалии того времени[23].

Можно сказать, юный Публий Элий Адриан предвосхитил литературные вкусы римлян грядущего века. Однако позволительно и полагать, что он сам, став императором, начал эти вкусы во многом определять. Ведь не зря существует мнение, что во II веке учёные римляне стали вослед правившему Империей Адриану предпочитать Цицерону Катона Старшего, Вергилию – Квинта Энния, Саллюстию – Луция Целия Антипатра[24].

Думается, едва ли вкусы Адриана одни перевернули литературные предпочтения века. Конечно, они оказали своё влияние, но и сами были отражением этих самых предпочтений. А сформировавшись в последние десятилетия века предшествующего, разумеется, отражали и яркую индивидуальность, и глубоко личные предпочтения юного Публия. Что до его критицизма в отношении общепризнанных знаменитостей, в чём он, как мы видим, даже уподобился уж больно не похожему на него Гаю Цезарю Калигуле, то здесь можно предположить и свойственный юности острый критицизм в отношении навязываемых непререкаемых авторитетов, стремление к непохожести на всех. Могло быть и простое несовпадение формирующихся литературных вкусов молодого человека с устоявшимися, освящёнными сложившейся традицией. В любом случае, мы здесь наблюдаем проявление у юного Публия выраженного стремления самому осмыслить духовное наследие веков минувших, иметь обо всём личное мнение, от посторонних влияний независимое. Всё это, безусловно, делает честь нашему герою и позволяет увидеть в нём уже с юных лет натуру незаурядную с сильным личностным потенциалом.

Едва ли мы можем предполагать, за что именно Адриан не слишком жаловал поэтический гений Гомера, философию и проект идеального государства Платона, многообразные труды Цицерона, поэзию Вергилия, исторические исследования Саллюстия. Последнее, кстати, несколько удивительно, поскольку известный оратор Марк Корнелий Фронтон, младший современник Адриана, как раз ценил Саллюстия за имитацию архаики, столь любезной нашему герою. Но вот о причинах его литературных предпочтений попробуем высказать некоторые предположения.

Что могло особо привлекать Адриана в жизни и творчестве Квинта Энния? Конечно же, юный Публий читал и его «Анналы», описывавшие римскую историю от странствий Энея до современной Эннию эпохи, был знаком с его сатирами (сатурами), каковых славный поэт написал четыре книги, знал, думается, его трагедии. Они все по-своему не лишены немалых литературных достоинств. Ведь Квинт Энний (239–169 годы до Р. Х.) в поэзии латинской был подобен Гесиоду в поэзии греческой. Гесиод стал первым греческим поэтом, использовавшим гекзаметр гомеровского героического эпоса для простых, обыденных сюжетов[25]. Подобно этому создателю «Теогонии», «Трудов и дней» Квинта Энния можно полагать новатором не только в римской, но и в мировой литературе. Graeculus Адриан, разумеется, всё это знал. Но что особенно должно было привлекать нашего героя в Квинте Эннии, так это его горячее пристрастие к греческой культуре. Уроженец города Рудии в Апулии (юго-восточная оконечность Италии), он не просто выучил греческий язык и изучил греческую литературу. Он стал её поклонником и первым в Риме стремился использовать великие достижения культуры греческой для развития культуры римской. Именно благодаря этому Энний стал великим римским национальным поэтом, творчески привнеся в молодую латинскую литературу наследие Эллады, а не просто подражая ему. Адриан, сам пылкий поклонник эллинской поэзии, мог видеть в Квинтии Эннии того человека, который первым соединил в своём творчестве Грецию и Рим. А зная очевидное стремление юного Публия к независимости мышления, почему не предположить, что ему были близки эти строки из «Сатир» Квинта Энния:

15

Остерман Л. Римская история в лицах. М., 1997. С. 586.

16

Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян. СПб., 1995. С. 86.

17

Элий Спартиан. Адриан. I (5).

18

Там же. XVI (7).

19

Там же. XVII (5, 6).

20

Светоний. Калигула. 34, 2.

21

Там же. 53, 2.

22

Аверинцев С. С. Римский этап античной литературы // Поэтика древнеримской литературы. М., 1989. С. 5–119.

23

Тритенко В. С. Авл Геллий и его книга // Авл Геллий. Аттические ночи. Томск, 1993. С. 179.

24

Маяк И. Л. Римские древности по Авлу Геллию: История, право. М., 2015. С. 10.

25

Хафнер Г. Выдающиеся портреты античности. М., 1984. С. 286.