Страница 37 из 42
– Как ты? – спросила Гулльвейг у гнома обеспокоенно.
Неохотно выныривая из дремоты, Гул, сперва, оглядел ее, потом – меня, а затем сунул руку за пазуху и достал оттуда пустую стопку, невесело прокомментировав:
– Они вам тоже оставили символичные предметы?
– Может, у тебя где-то выпивка осталось? Раны обработать, – не особо на что-то надеясь, спросила Гулльвейг, проигнорировав его вопрос.
– Разве что остатки в моей крови с последней моей трапезы, – буркнул Гул, оглядев перемотанный, пропитавшийся кровью обрубок собственного пальца. – Не стоит проявлять заботу сейчас, возможно, нам это уже и не нужно. – Он развернулся спиной к углу клетки и обратился ко мне и Гулльвейг одновременно. – Пока вы тут дрыхли, я смог подслушать разговор этих, – Гул кивнул в сторону кучера и всадника у повозки. – Нас везут в рабство, а человека в повозке впереди, – куда-то в другое место.
Гулльвейг посмотрела на меня вопросительно.
Я напряженно поджала губы, не спуская глаз с трезвого гнома; неужели «сынок» Томана и Марии, член «Клыка», все-таки заподозрил Сфинкса под его «маскировкой» и доложил остальным?.. Нужно будет как-нибудь сплести заклинание невидимости и иметь его в своем арсенале…
– Что ты еще смог услышать? – спросила я Гула. – Может, конкретное место?
– Ничего, – ответил тот. – Они в основном говорили наверху.
– Получается, тебе не дали выпить тот «яд»? – сощурилась я.
– Да какое там! – Гул с досадой махнул рукой. – Вы представляли опасность, вот они вас и вырубили… Я-то что…
– Основной центр работорговли в Бедфордии, – заметила Гулльвейг.
– О, так нам по пути! Ха-ха! – покривлялся Гул и вздохнул. Осмотрев Гулльвейг, он вдруг оживился и спросил у нее, – откуда у тебя эта красная лента? Когда ты успела? Может, прихватила что-то еще? Более полезное?
Та не ответила. Она задумчиво осмотрела свое запястье и аккуратно коснулась ленты, будто бы что-то вспоминая. В этот момент я тоже кое-что вспомнила. Пошарив по карманам своей одежды, которая раньше была под доспехом и плащом, я нащупала, как оказалось после, золотую монетку и кольцо. Оставалось понять, смогу ли я колдовать с его помощью, но мысленно я сразу же поблагодарила Солара за очередную его помощь. Во всяком случае, этим он подарил мне надежду сражаться за мою, а теперь еще и не только мою, жизнь дальше.
– Эй, а что это там? – Гул посмотрел мне за спину.
Я обернулась. Гулльвейг встала на ноги и подошла ближе.
В повозке впереди Сфинкс уже стоял в полный рост. Он протягивал к нам руку.
– Что он делает? – спросил Гул, сравнявшись с нами.
Мы с Гулльвейг синхронно пожали плечами. А затем я ощутила острую боль в области шрама на груди, сердце мое будто рукой физически сжали. Я тут же сгрудила в пальцах затрещавшую от напряжения ткань до побеления собственных суставов и слегка ссутулилась. На сено под моими ногами капнула кровь. Я легонько коснулась собственного носа и оглядела окропленные ею пальцы. Сощурившись, я с изумлением посмотрела на Сфинкса. Его почему-то алые сейчас глаза окутывал туман. Внезапно у меня заложило уши. Я выгнулась, коснувшись головы одной рукой, будто бы это могло помочь мне унять оглушающий звериный рык, зазвучавший в ушах вместе с бешеным биением собственного напуганного сердца.
«Оставайся в сознании, – приказала я сама себе, борясь с нарастающей паникой и пытаясь понять, что происходит. – И думай, дура! Думай».
Я смутно, сквозь кровавую пелену, видела, как Гул шарахнулся от меня и вжался в прутья клетки. В его темных глазах отчетливо виднелся страх. Гулльвейг тоже была напугана, но, несмотря на это, она протягивала ко мне руку, желая коснуться моего плеча. На кончиках ее пальцев подрагивали синие ниточки. Как только я увидела их, как только заметила, что вокруг меня завертелись знакомые мне багровые, остервенело потянувшиеся к Гулльвейг, я отстранилась от нее, ускользая из-под ее руки, и со всей силы замотала головой. Я очень хотела сказать ей, чтобы она не подходила ко мне, но я не могла издать ни звука. Казалось, если я заговорю, то моя голова лопнет. А если Гулльвейг подойдет, я могла ненароком ее обжечь, например, если не хуже под действием багровых нитей.
– Верни то, что принадлежит меня! – не своим, гробовым голосом прокричал Сфинкс.
Я развернулась к нему, оставляя Гула и Гулльвейг за спиной. Его слова в мгновение ока словно обернулись лезвием и вонзились в мою грудь. Стало холодно. Перед глазами всплыла картинка, которую показал мне Солар, где я умирала от Его руки, где обволакивающий холод смерти остановился под действием Его тепла и развеялся Его светом. В сочетании с завертевшимися в голове словами Сфинкса, – гневными, режущими, приносящими страдание, – мне снова захотелось услышать уставший голос Солара. Я попыталась представить Его образ, но перед глазами показался… мечущийся в беспамятстве волк…
Я задрожала всем телом. Моя рука все еще сдерживала ткань на груди, будто бы это чем-то могло помочь. Я не заметила, как по ней потекла кровь, как в реальном времени снова открывался мой старый шрам, как окрасилась багрянцем моя рубашка. Второй рукой, желая прикоснуться к своему Солнцу, возможно, в последний раз, я залезла в карман и надела себе на палец новое кольцо, чтобы не было так страшно умирать снова. Затем, запрещая мне дышать, вместо руки в этот раз из моей груди вырвался тот самый образ – кровавый призрачный волк.
Пытаясь не терять сознание, я уцепилась за образы Гула и Гулльвейг в своей памяти. Будь моя воля, не сдерживаемая этой клеткой, я бы отошла от них как можно дальше. Волк же, вырвавшись, рванул вперед и перед глазами поплыло. Приглушенным эхом я услышала чей-то вскрик и ржание коней. Надеясь, что хотя бы Гулльвейг цела, я на какое-то время провалилась в некомфортную темноту, где было холодно и больно, но уже не страшно. Там не было никакого света и тепла. Через какое-то время я почувствовала, что меня кто-то прикасался, и только по синему свечению под веками поняла, кто. Мне стало легче, – боль в груди прошла, кровь остановилась. Гулльвейг спасала меня, потому что это был ее долг; она сама об этом говорила. Тогда я ощутила острое желание быть кому-то нужной и понимать, что моя жизнь для кого-то важна не из чувства долга…
А еще я не хотела, чтобы меня боялись, как тех алых глаз…
«Вставай! – кричала я сама себе. – Вставай!»
Тело отвечало неохотно. Я сжала кулаки, ощущая на пальце поцелуй сквозь века. В голове крутилось только одно имя. Будто бы обратив его в заклинание, с каждым его повторением я все лучше стала слышать, что происходило вокруг.
– Что ты с ней сделал?! – гневно кричала кому-то Гулльвейг.
От ее крика болела голова. Или дело было не в нем? Чтобы не погрязнуть в собственных ощущениях, я сосредоточилась на внешнем, и отчетливо поняла, что больше мы не двигались. А затем меня кто-то взял на руки. Зрение возвращалось не спеша. Сказать по правде, когда я поняла, что меня кто-то куда-то понес, и услышала голос этого существа прямо над ухом, мне очень захотелось, чтобы мое зрение не возвращалось вовсе.
– Бежим отсюда! – скомандовал Гул. – Черт, да она горячая, словно огонь!
И тут я снова ощутила холодную траву. Сейчас это было даже приятно. Вдыхая запах сырой от утренней росы земли, я успокаивалась.
«Быстрее приходи в себя!» – думала я.
– Бежим, бежим, бежим! – прокричал Гул. – Потащили твою подружку вместе, а то она обожгла меня!
– Постой! – осадила его Гулльвейг. – Там вооруженный человек!
– Ты сражаться собираешься?! – опешил Гул.
– На коне он легко догонит нас! – сказала Гулльвейг. – К тому же, там остался Сфинкс.
– После того, что он сделал, ты еще и за него волнуешься?! – опешил Гул.
– Естественно!
«Да что у них там такое?!» – злясь на собственное состояние, подумала я, повернулась на бок и с силой всмотрелась вперед.
Чуть левее лежала сломанная повозка, порезанная лошадь и обезглавленный кучер. Прямо передо мной стояли Гул и Гулльвейг. На них скакал всадник. Позади него от нас удалялась повозка с разрушенной клеткой, в которой я уже никого не разглядела.