SnakeQueen

Во время сдачи на права инструктором у неё был мужик, который едва помещался на сидение, но, не смотря на то, как жалобно учебная «Хонда» скрипела под ним, он оказался хорошим человеком и не стал её заваливать. Наконец, всё было кончено. На обочине рядом с её новым домом стояла десятилетняя «Тойота Королла» цвета густого кофе, что стоила ей четырёх тысяч долларов и была куплена у одной женщины в Санта-Кларе. Несмотря на возраст, машина была в отличном состоянии и не требовала даже косметических улучшений. Согласно табло на приборной панели, она прошла пятьдесят тысяч миль, и ещё тысяч на сто её должно было хватить без серьёзных поломок, если, конечно, повезёт.

– Новая работа, значит? – сказала мама.

– Ты не в восторге.

– Эта лучше, чем предыдущая. Однако, знаешь, я представляла для тебя всё же нечто иное… учитывая твоё образование, Оксфорд и прочее.

– Можешь сказать прямо. Я бы хотела видеть тебя, дочь, где-нибудь на тридцатом этаже того небоскрёба-огурца в Сити, если уж ты не стала, как я, археологом, но никак не таксистом в грязном пригороде на Западном побережье.

– Я старалась не указывать тебе, что делать. Может, только намекала иногда.

– Да, знаю. Дело не в такси. Это нужно лишь для того, чтобы выжить, чтобы можно было готовиться к боям. Когда полегче станет с деньгами, я сосредоточусь на моём деле, и больше не нужно будет ни такси, и ничего подобного.

– Значит, это твой путь?

– Выходит, что так. Не думай, что мне не было жалко из-за того, что не оправдала твоих надежд, но всё уже случилось. Кто скажет, чем бы всё закончилось, если бы ты была жива? Я не хочу гадать. Помнишь там, в Британии, когда я уже начала серьёзно заниматься боксом, и мы получили тот домик в Оксфорде, ты спросила у меня – зачем обязательно ездить на тренировки в Лондон за сорок миль, разве в университете нет нормального спорта? Нормальный может и был, но он не мог сделать меня первой, поэтому я садилась на свой мотоцикл и каждый день проезжала эти сорок чёртовых миль.

– Ещё бы не помнить.

– До какого-то времени оттягивала окончательное решение, избегала делать выбор. Думала, что пройду сейчас чемпионат мира, потом Олимпиаду, университет закончу, и, вот, передо мной будут открыты все пути. Теперь уже нет смысла сомневаться. Я всегда хотела драться. Наверное, это моя природа. Нет, мне нравилось, конечно, то, что ты делала, но куда сильнее мне нравилось другое.

– Прости, если давила, – Хелен встала прямо перед ней, сложив руки на груди. – Иногда я всё же поддавалась предательской мысли, что смогу сделать из тебя то, что сама хочу видеть. Это было ошибкой. Теперь вижу.

– Ладно, что-то меня понесло, – в какое-то мгновение ей вновь захотелось прикоснуться, но она вспомнила, что не выйдет. – Надо проехаться. Машину опробуем.

– Ну, давай.

– Насчёт того, что ты сказала. Это только я виновата во всём.

– Да не виновата ты ни в чём.

– Ладно, поехали уже.

Медленное движение, – а она не хотела спешить, – успокаивало, затягивало как поток, будто весь мир течёт мимо неё, не прилагающей никаких усилий к этому скольжению в пространстве. Ехала с выключенным радио и мало смотрела по сторонам, лишь на втором плане сознания отмечая, что «Тойота» ведёт себя уверенно, ничто в ней не стучит, и колёса без задержки слушаются руля.

Слова мамы не давали покоя, заставляли вспоминать даже против воли, и она вспоминала. Казалось, события её жизни выстраивались в странную, прерывистую нить, где всё, вроде бы, было предопределено, и всё казалось случайностью.

– О чём думаешь? – спросила Хелен.

Она появилась на переднем сидении, будто всегда и была там, невидимая до времени.

– Всё было предопределено? Ну, наша жизнь, всё, к чему мы пришли сейчас. Ничего нельзя было изменить?

– Ах, об этом. Хочешь моё мнение? Нет, ничего не было предопределено. Все наши истории – это сплетение случайностей в мире хаоса.

– Ты никогда не верила в судьбу.

Она остановилась на перекрёстке, и где-то там, на втором плане сознания, за линией светофоров шли длинные сцепки автопоездов, набитые красными «Приусами».

– Цепи случайностей, – продолжала Хелен. – Мы с твоим отцом сошлись с разных концов света, будто две пули, что вдруг столкнулись в воздухе и сплавились в единое целое. Разве нет? Сама знаешь, что так. Я родилась на Миссисипи, в уютной и скучной глуши, увлеклась археологией, училась в Беркли, сотрудничала с Оксфордом, отправилась в Грецию с одной из университетских экспедиций. Твой отец родился в Москве, стал врачом, работал в России, потом эмигрировал. Он даже не думал поначалу, что осядет в Афинах, хотел в Лондон или хотя бы в Мадрид. То, что я оказалась его пациенткой, было чистой случайностью. Воспаление аппендицита во время полевой работы, ближайшая больница в Афинах, наша поездка из Арголиды на трясучем джипе, из-за чего стало ещё хуже, и, наконец, он, сделавший мне операцию.

– Да, я помню твой рассказ.

– Как мы сошлись? Как полюбили друг друга, хотя были столь различны? Случайность. Он приглянулся мне ещё в больнице, но ничего такого не произошло, и только когда мы встретились во второй раз… Это было в Берое. Ты, может быть, бывала там, и тогда вспомнишь смотровую площадку на горе, с которой видны огни ночного города, и тогда был вечер, и там стоял такой острый и сладкий запах весны. Твой отец неплохо говорил по-английски, что было редкостью для греков. Я даже не знала поначалу, что он русский.

Полюбила его, мне кажется, прежде всего, если отбросить обычное влечение, что испытывает женщина к мужчине, за эту его способность помогать людям. Даже потом, когда он занимался больше бизнесом, чем медициной, этот ареол вокруг него сохранялся. Помню один случай, ещё до твоего рождения. Мы тогда только поселились на Пелопоннесе, и одна семья из Каламаты, узнав, что он занимается медицинским оборудованием, попросила его помочь своей дочери, у которой обнаружили рак. Он так ловко всё устроил – воспользовался связями своих лондонских партнёров, отправил девочку в Англию, частично из собственных средств оплатил ей лечение, что я начала опасаться наплыва таких просителей. Хотя, конечно, гордилась им. Казалось, что он может почти всё. Его бизнес не был просто желанием заработать. Они поставляли современное оборудование по всей Восточной Европе, это спасло жизни многим людям.

– Я мало помню его работу. Редко бывала у него там.

Она ехала неспешно, в правом ряду, и где-то на втором плане сознания, на велодорожке у обочины грудились велосипедисты.

– И вот, от нашей связи родилась ты, дитя двух миров, и всё в тебе было сплетением случайности. Детство и юность твои прошли в Греции, хотя ты вовсе не была гречанкой. Дома разрывалась между двумя языками. Мы вместе придумали, что бы ты со мной говорила на английском, а с отцом на русском, но это оказалось куда сложнее, чем нам виделось. Росла на моих раскопках, и школа твоя тоже была не как у большинства. Разрывалась между своим спортом и нашими требованиями к учёбе, нашими ожиданиями. Как только всё успевала…

– Просто не знала как по-другому.

– Я выстроила для тебя путь. Хорошая частная школа, Оксфорд, куда я могла тебя устроить благодаря своим связям, дальше карьера. Случайности смели всё это как картонный домик. Ты увлеклась своими не женскими забавами, ввязывалась в драки, попадала в полицию, откуда мы тебя вытаскивали…

– Ну, спасибо.

– Разве это не правда? Мертвецы не лгут.

– Ладно.

– Потом отец погиб. Мы потеряли деньги, переехали в Англию, начали всё сначала. Ты решила стать чемпионкой мира и стала, потом накрылась твоя Олимпиада. Я радовалась каждому твоему году в университете… Потом случилось то, что случилось, и вот где ты теперь. Всё, что я планировала для твоей жизни и для своей, не сбылось.

– Значит, цепь случайностей?

– Как и всё в мире… Но это не повод останавливаться. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы ты поверила, будто ничего не можешь изменить. Суть не в том, что нужно отдаться хаосу, а в том, что только мы решаем, что сделать, и в этом сплетении из нашей воли и случайности рождается реальность.