SnakeQueen

Она помнит этот самолёт по фотографиям. Маленькая «Сессна-510», белая как чайка, на которой ей самой очень хотелось полетать.

– Я была права. Ты веришь мне? Что бы тебе ни говорили, знай, что я была права.

– Верю, – глаза мамы не оставляют сомнений. – Всё будет хорошо. Я тебя вытащу, что бы ни случилось.

– Они заслужили всё, что я с ними сделала…

Главное было в том, что она поверила. Не смотря на всё, что ей рассказали полицейские, она поверила, без сомнений. Когда лежишь в маленькой камере на узкой койке, упираясь ногой в стену и глядя в подвешенный под потолком телевизор, так важно знать, что она поверила.

– Ты изобрела какой-то новый язык. Половина слов английские, а половина русские, – смеётся отец. – Что у тебя за каша в голове?

– Вы сами меня запутали. С мамой говори по-английски, с тобой по-русски. И чего ты от меня хочешь?

– Нельзя забывать наше наследие. Это важно. Тебе надо читать больше русских книг…

Два языка как два континента, столкнувшихся в ней, уходящих своими пластами один под другой.

– Может, тебе стоит больше думать о важных вещах, а не о спорте? Есть же важные вещи в жизни. Оксфорд, продолжить моё дело, – мама осторожна в словах, не хочет давить. – Что тебе даст это твоё занятие?

– Это важно для меня. Представь, я могу выиграть Олимпиаду. Вот будет здорово.

– И что это даст тебе для дальнейшей жизни?

– Это и есть моя жизнь…

Разные места, разные города, общее только одно – там поднимают её руку, и на короткое мгновение возникает мимолётное, но тёплое чувство радости.

«Нет. Всё перепутано, всё было совсем не в том порядке, – поморщилась она. – Это не то, это не помогает. Я должна забыть, должна очистить разум от всего лишнего. Нужно считать».

Один. Вновь волны бушуют во тьме, вновь она смотрит на них словно снизу, погружаясь. Два. Она не пытается бороться, тело расслабленно парит в толще воды. Три. Когда не дышишь, время как будто замирает. Четыре.

У многих народов существовали особые ритуалы, позволявшие подготовить свой разум к битве. Все они исходили из того, что единственный путь к этому – самоотречение. Практики дыхания, ритмичные движения, гипнотический транс – это лишь средства, разные способы достижения цели, которая неизменна. Забыть себя, наполниться чужой, словно божественной волей, выйти за пределы. В таком состоянии можно натворить дел, великих и страшных. Она, как и всегда, была готова рискнуть.

– Это называется «лисса», – сказала мама как-то давно, когда они ещё могли с порога собственного дома видеть горные цепи и вершины в синей дали. – Боевое безумие у древних, превращение в зверя. Это слово связано с именем волка на греческом.

– Не обманываешь?

– Я всё-таки у тебя археолог. Кому как не мне это знать?

– Тогда я буду словно оборотень.

Теперь уже ничто не отвлекает. Можно вспомнить себя в зверином облике. Память – это лишь реконструкция, а поэтому там может быть всё, что угодно. Наяву или в снах. Когда-то давно ей снился сон, как она бежит в волчьем обличье, охотится на лосей в снежном, ночном лесу. Даже сейчас можно было воскресить то яркое чувство, будто тело тонет в глубоком снегу, а глаза слепнут от яркого света фар, когда она пересекает чёрную реку шоссе. Многие реальные события стёрлись из памяти, от них осталось лишь какое-то марево, а сон этот запомнился на долгие годы. Ей нужно было лишь воскресить, дать толчок, и всё само закрутится.

– Ты же знаешь, чем занимаешься на самом деле, если отбросить мифологию и порождение внутренних образов? – сказала мама. – Ты спускаешься, погружаешься в низшие слои своего разума. В подсознательное, к твоему лимбическому мозгу, где нет рефлексии, лишь вспышки голых эмоций. Не заходи слишком далеко.

– Как далеко это твоё слишком?

– Становясь кем-то другим, помни о том, кто ты есть на самом деле.

– Я знаю.

– Ты принимаешь это слишком близко к сердцу. Хочешь забыть всё человеческое в себе. Но не забывай о том, кто ты. Не забывай о том, что связывает нас.

– Я забуду лишь на время…

Это был тёмный еловый лес, стоявший по берегам скованной льдом реки. Накануне вьюга сорвала с его ветвей снежный покров, сделав мрачным и голым, вьюга бушевала на открытых равнинах, закручивала снежные вихри и стирала любые следы на белом щите земли, но теперь распогодилось, словно в предвестии оттепели. Она чувствовала это в течении воздушных потоков. Пробиваясь через сугробы, пробегая по линии берега, где лёд был лишь слегка подёрнут снежным полотном, она вдыхала острые запахи приближения весны. Как удивительно было ощущать себя живой среди этого мира молчаливой, холодной смерти, где всё недвижно, превращено в лёд или камень.

Ей не нужно было убеждать себя в своей волчьей природе. Где-то в глубинах сознания, во внутренних структурах мозга это и так было очевидно.

Те, кому доводилось сражаться, знают простое правило. Не нужно представлять себе врага человеком, лучше думать о нём как о звере, на которого идёт охота. Она читала об этом в детстве, в одной из тех книг, что любила листать на кровати в своей комнате, представляя себя воином давних времён.

«Пусть это будет просто зверь. Смотрите на него через ваш прицел как охотник, примите себе такое мировоззрение, и вам будет легче делать необходимое».

Это и есть зверь. Она уже может чувствовать его запах, настолько он близко.

След оленя в снегу вёл её как магнит, и скоро она уже видела добычу перед собой. Могучие рога как ветвистые деревца над головой, бока, вздувавшиеся от усталости, его тяжёлое дыхание. Она настигала его стремительными рывками.

«Думайте о вашем враге как о звере».

Всё произошло быстро, как в тех фильмах на «National Geographic». Она сомкнула челюсти под бедром, повинуясь волчьим инстинктам, повисла на нём всем телом, рванула головой и завалила его на бок. В снегу развернулась борьба. Она чувствовала удары его копыт, но рот её уже обжигал острый и горячий вкус крови, и она знала, что не отпустит, что бы ни случилось. Его глаза были мёртвы как стекло. С каждым мгновением она всё больше проникалась этим чувством. Все мысли, воспоминания уходили, становились лишними, как у зверя, что может ощущать напрямую, стремиться к единственной цели. Ничего в ней не осталось, кроме жажды. Это была не ненависть, она лишь смутно помнила черты лица той, что должна была встать против неё, но что-то вроде концентрации на процессе.

Пять. Нет никакого сопротивления. Шесть. Она уже мертва под водой, медленно кружится в нижних слоях прибойных волн. Семь. И в этой смерти она поднимается на поверхность, натыкаясь на мокрый, дубовый борт одной из тех лодок, что ночевали на песке у Кали Лименес, оставшись в детских воспоминаниях. Восемь. Чьи-то руки подхватывают её сверху, она летит в этих руках, невесомая как душа, и делает первый вдох. Девять.

– Пора, Алекс, – Тайлер коснулся её плеча, вернув в мир живых. – Теперь иди и убей её.

Ты убиваешь их, но не по-настоящему.

Десять.

Она встала, чувствуя, будто плотно оплетена незримым коконом, изолирующим от внешнего мира. Его внешним воплощением был её тёмный худи с капюшоном, что она натянула до самых глаз, её белая маска для выхода, которую придумал для неё Тайлер, чтобы отличаться от других. Звуки слышались приглушённо, взгляд не задерживался ни на чём, и она шла, проскользнув за тёмный занавес, что отделял холл от последнего коридора перед главным залом, словно в тумане, озарённая своим внутренним, едва заметным сиянием.

– Ты как огонь подо льдом, – Тайлер сопровождал её сзади, едва касаясь плеча. – Покажи им истинное пламя.

Всё было погружено в темноту, кроме освещённого белого круга в центре, где высились плетёные бока клетки. В проходе стояло много людей, они тянули к ней руки из-за металлического ограждения, некоторые снимали на телефоны. От вспышек можно бы было потеряться, если бы не её кокон, внутри которого царило лишь холодное сияние. Она чувствовала себя пружиной, сжатой до упора.