Лето печали

– Я сяду в соседний вагон, мистер Гренвилл. Не волнуйтесь, я эти дела знаю.

Парень вразвалочку направился к золоченой вывеске «King’s Arms», осеняющей беленый паб на вымощенной булыжником станционной площади.

По мнению Сабурова, мистер Грин пришелся бы ко двору и в санкт-петербургской сыскной полиции, хотя парень, как и его начальник, мистер Браун, явно принадлежали к птицам более высокого полета, занимающимся безопасностью империи. В Британии боялись ирландских террористов и русских революционеров, вроде Герцена с Бакуниным, обитавших в Швейцарии.

Максиму Михайловичу не хотелось влезать в политику.

– Может быть, мы имеем дело вовсе не с политикой, – напомнил он себе, шагая к церкви. – И почему я уверен, что Бакли выведет меня на нужный след? Ее сестра два месяца не писала и не появлялась дома, но это еще не повод бить тревогу.

Стоя на аккуратной дорожке среди могильных камней, Сабуров изучил табличку на замшелой стене храма. Здание восходило к временам норманнов.

– Вы кого-то ищете, сэр? – раздался сзади скрипучий голос.

Преподобный Бакли напоминал пилу не только голосом, но и торчащими вперед зубами. Сабуров вытащил из кармана пальто газету.

– Я приехал по объявлению, – сказал он. – Я бы хотел увидеть миссис Бакли. Вот моя визитная карточка.

Священник смерил его недоверчивым взглядом.

– Прошу вас.

Поставив серебряный поднос на покрытый вышитой скатертью столик, миссис Бакли оделила Сабурова чашкой жидкого чая. Молоко не спасло бы положение и он предпочел лимон. На лице миссис Бакли отразилось что-то вроде ужаса.

– Простите, – извинился Сабуров. – У меня расстроен желудок, а молоко усугубляет недомогание.

– Принимайте эпсомскую соль, – посоветовал преподобный. – Три раза в день и организм работает словно часы. Что вы имеете сообщить нам, мистер Гренвилл? У вас есть сведения о моей свояченице, мисс Перегрин?

Максим Михайлович достал из кармана сюртука письмо, полученное от так называемого мистера Брауна.

– Я консультирую Скотланд-Ярд, – миссис Бакли заметно побледнела. – Я должен задать вам несколько вопросов относительно мисс Перегрин.

Прижав руку к костлявой груди, жена преподобного выкрикнула:

– Я знала! Будь проклят день, когда мы впустили в дом коварную тварь!

Аккуратно положив ложечку на блюдце, Максим Михайлович потребовал:

– Расскажите мне все с самого начала, миссис Бакли.

Натруженные руки жены преподобного судорожно подергали украшенный вязаной оборкой носовой платок.

– Видит Бог, мистер Гренвилл, – с чувством сказала женщина. – Мы вырастили Маргарет словно собственную дочь. Иисус заповедовал нам не чернить имя покойника, но мой отец, мой отец…

Обрамленные морщинами глаза женщины выпучились. Она задышала, словно выброшенная на землю рыба.

– О таком не принято говорить в приличном обществе, мистер Гренвилл, – наставительно заметил священник.

Максим Михайлович хмыкнул:

– Преподобный отец, в расследовании преступления приходится говорить о разных вещах.

Миссис Бакли ахнула.

– Я так и знала! Она что-то украла. Это все ее дурная кровь, – ненавидяще сказала женщина. – Мать Маргарет выросла в трущобах и сама не знала, какого она происхождения.

Вытащив серебряный портсигар, Сабуров вовремя вспомнил, что миссис Бакли ждет ребенка. Кроме того, преподобный метнул на него взгляд, под которым Максим Михайлович почувствовал себя откровенным грешником. Бакли явно придерживались трезвости и были противниками курения.

– Маргарет ваша сводная сестра, – уточнил Сабуров.

Жена преподобного покусала губы.

– Да. Мой отец, мистер Перегрин, на пороге сорокалетия… – ее голос угас.

Священник вмешался:

– Презрел узы христианского брака, бросил жену, святую женщину, с дочерью на руках и ударился в самый гнусный разврат! – его голос гремел, словно с амвона.

– Он ушел из семьи и стал жить с… – Сабуров почти ожидал обвинения мистера Перегрина в сожительстве с дьяволицей.

– С натурщицей, – гневно сказала миссис Бакли. – С Иезавелью, выставлявшей себя напоказ. Она умерла от чахотки, однако мы, как христиане не могли позволить ее дочери сгинуть в нищете.

Преподобный добавил:

– Мы с миссис Бакли тогда поженились, она ждала первого ребенка. Мы забрали Маргарет и воспитывали ее, словно собственное дитя.

Сабуров словно невзначай поинтересовался:

– Получается, что мисс Перегрин незаконнорожденная? Ваш отец не оформил развод с вашей матерью?

Жена священника дернулась.

– Это не христианское слово, мистер Гренвилл. Моя святая матушка никогда бы на такое не согласилась. Однако Маргарет официальная дочь нашего отца. Мистер Перегрин подписал все нужные документы.

Максим Михайлович еще более небрежно покрутил носком в нужной мере потрепанного ботинка.

– Кому принадлежат права на картины вашего отца, миссис Бакли?

На ее впалых щеках вспыхнули алые пятна.

– Мистер Гренвилл, – преподобный подался вперед. – Если вы обвиняете нас в том, что…

Сабуров довольно невежливо прервал его.

– Мистер Бакли, я никого не обвиняю. Пока, – со значением добавил Максим Михайлович. – Пока я задаю простой вопрос и хотел бы услышать такой же простой ответ.

Миссис Бакли опять подышала.

– По завещанию моего отца его работы, оставшиеся в мастерской, перешли в собственность Британии.

В ее голосе явственно слышалось сожаление.

Сабуров поднял бровь.

– Отлично, с этим мы разобрались. Итак, Маргарет жила с вами…

Миссис Бакли вздохнула.

– У нее проявились преступные наклонности, потому что она дочь своей матери. Она лгала, воровала, убегала из дома и попрошайничала, а в шестнадцать лет собрала саквояж и хлопнула дверью. Видит Бог, – женщина перекрестилась. – Мы верили, что ребенок должен оставаться в семье. Мы не отправили ее в закрытую школу, ведь мне нужна была помощь с детьми. В конце концов, это ее племянники.

Сабуров не сомневался, что шестнадцатилетняя девушка хотела чего-то большего, чем жизнь неоплачиваемой служанки.

– Но здесь есть что-то еще, – он искоса взглянул на преподобного. – Ладно, это потом.

Миссис Бакли неприязненно продолжила:

– Мы могли взыскать с нее за тринадцать лет стола и крова, но мы добрые люди. Уехав в Лондон, Маргарет покатилась по наклонной плоскости. Она тоже ударилась в разврат, у нее появились богатые покровители. Маргарет появлялась здесь изредка, расфуфыренная и надменная, – женщина скорчила гримасу. – Она, как и ее мать, могла пустить по ветру любые деньги.

Сабуров поинтересовался:

– Значит, с февраля вы ее не видели?

Миссис Бакли покачала головой.

– Нет. Мы думали, что она отправилась в Америку. В марте она прислала письмо, полное самолюбования, – женщина потянулась за шкатулкой. – В ней не было ни грана христианских добродетелей. Маргарет познакомилась с американцем, мистером Генри Джеймсом.

Миссис Бакли развернула письмо.

– Якобы он сочинитель. Она не поленилась прислать его так называемые творения, где он описывает Маргарет.

Жена священника откашлялась.

– Она прекрасна во всем. Представьте себе высокую девушку в пурпурном платье, с копной вьющихся черных волос, ее бледное лицо, большие темные глаза, открытую шею в жемчугах…

– Она само совершенство,– недовольно заключила миссис Бакли.

Вспомнив размытые полицейские фотографии жертв неизвестного преступника, Максим Михайлович вежливо сказал:

– Благодарю вас за чай. Вам придется проехаться со мной в Лондон, преподобный отец, миссис Бакли.

Низкие своды полицейского морга, располагавшегося в бывшей конюшне по соседству с управлением столичной полиции, дышали холодом.

Максим Михайлович добрался в сердце правительственного квартала, на Уайтхолл-плейс, в наемном кэбе. Провожая чету Бакли к стоянке экипажей у вокзала Чаринг-Кросс, он заметил напарника, как Сабуров стал думать о так называемом мистере Грине.