Страница 16 из 17
– Ну, хоть так, – утирая с лица дождевые капли, задумчиво проговорила Лена.
– Так, коровы, двигайтесь, ваш окоп самый здоровый. – Бесцеремонно крикнула подбежавшая Ангелина и сходу прыгнула в укрытие, отдавив Гале ногу.
– Ааа, ну, чего же ты делаешь-то, чудище?! – Отпихнула снайпера Сокол, сжимая поврежденную конечность. – Какая же тупица, а?!
– Ребята, вы извините, ее уронили в детстве, – склонилась над окопом Рита, – все целы, никого не ранило?
– Да вы вообще кто такие, пришли и хуже врагов начали бить, где нашли–то вообще такую, с толстой задницей, в войну–то, а?! – Продолжала причитать Галя, злобно оттолкнув девушку–снайпера.
– Чего началось–то, нормальная у меня задница, это сейчас вообще обидно было! – Взмахнула руками Ангелина.
– Ай, – погрозила кулаком Рузиля, – ну–ка, щу, сейчас надаю обеим, понятно?
–В общем, так, – аккуратно спускаясь в окоп, проговорила Рита, – некоторые армейские части едут в Ленинград, можно с ними, на полуторках. Ехать надо сейчас, сегодня, потому что другого шанса не будет. Мы отступаем, ребята. Город сдадут. Слишком не равные силы.
Обитатели окопа погрузились в задумчивую тишину. Снаружи слышалась вялая стрельба и вражеская речь вперемешку с русской. Дождь усиливался, уже затопив дно укрытия. Сердце Лены бешено колотилось от представления встречи с мамой, папой и братьями. Она жива! Она осталась цела и возвращается домой. Сколько раз, плача ночами, укрываясь от авианалетов, Лена просила прощения у матери за все страдания, которые ей принесла. Теперь есть шанс посмотреть ей в глаза, успокоить душу. Рузиля думала о далеком ауле, о семье и с каждым днем все больше и больше жалела, что не осталась с ними. Задумчивым взглядом уставились в одну точку Галя Сокол, Ангелина Портнова и Рита Бондарь. Каждый думал о своей дальнейшей судьбе. Рузиля была права. Война заставила сражаться везде, и понятие «тыл» исчезло, с первым вражеским солдатом, ступившем на их землю.
«Ее доставили к следователю: худенькую, в оборванном, бежевом, ситцевом платье. Последовал обыск, в ходе которого отняли крест. После ночного допроса 20–летнюю арестованную, дочь бывшего белого офицера, привели в камеру. Она с трудом, ощупывая превратившееся в сплошной синяк лицо, добралась до того, что называли лежанкой: досок, расположенных на выступе между двумя кроватями. У нее не было страха, лишь ожесточение. Звереныш, озлобленный на весь мир.
Следствие шло почти пять месяцев, все это время проводились ночные допросы, сопровождавшиеся побоями. Во время одного из них, она, не выдержав и подняв на следователя ослепленные ярким светом, голубые, небесного цвета глаза, плача, отчаянно прошептала разбитыми в кровь губами:
«Должна же быть какая–то правда…?»
Хмыкнув, следователь поднялся, схватил со стола большую бутылку, завернутую в газету, и, что есть силы, ударил ей по голове светловолосую девушку.
«Вот тебе правда!»
Она упала со стула и сжалась в комочек, трясясь ослабленным голодом и побоями телом. Не ощущая больше сил бороться, Ангелина лишилась чувств.
Поздно вечером их, окружив кольцом конвоя, привели на вокзал. Упала температура, под ногами хрустел снег. Одна из заключенных кинулась к реке, последовала команда лечь не землю, и они упали, лицом в самую жижу. Несчастную изловили, и посадили на колени перед лежащей толпой. Ангелина едва заметно приподняла голову и посмотрела заключенной в глаза. Сима, старший лаборант, 25 лет. Арестована по доносу за чтение контрреволюционного стихотворения, которое цитировала в нетрезвом состоянии. Сима знала, что делала, паинькой она не была. Сейчас она опустила голову и что–то шептала, глотая слезы, утирая их с больших, вьющихся ресниц. Шаль с головы сбилась при беге, и на иссиня–черные волосы ровными линиями падали снежинки. Сима подняла синие глаза и встретилась взглядом с Ангелиной, тяжело вздохнув сквозь слезы. Раздался выстрел в затылок, и худое тельце в телогрейке уткнулось лицом в снег.
На вокзале началась паника, заключенные истошно загалдели. Ангелина увидела столыпинские вагоны, те самые. Оттолкнув конвоира, она бросилась к реке и прыгнула в ледяную воду, не думая о последствиях.
–Руза, – прошептала Лена, взяв подругу за руку, – поедем в Ленинград?
– Угу, –кивнула та, заморгав и подняв глаза на серое небо, – эх, эни, курешербез ме, юк минякэн, эх, дура мин, дура…
– Значит, едем в Ленинград, – кивнула Галя, – а вы? – Посмотрела она на девушек–снайперов.
– А у нас выбора нет, – задорно сказала Ангелина, прижимая к лицу приклад снайперской винтовки, – вернемся в Петербург, Ритка? Там, говорят, спокойнее.
– Всему свое время, – задумчиво пробормотала Рита Бондарь, – едем.
– Лигита, а вы? – Повернулась к латышке Лена.
– Мы уходим, в Эстонию. Будем оттуда воевать. Нам нужно отдышаться, собрать силы. Мы вернемся обязательно. Если вы с нами, то мы вас найдем, Лена.
– Да, конечно, – Ракицкая назвала адрес, – отыщите нас, Лигита. Мы должны вернуться. Отомстить. За всех, кто здесь…
– Хорошо, я запомнила, – грустно улыбнулась Лигита, поднимая голову вверх, – мы уходим, Рига. Прости нас, но мы тебя оставляем. Прости нас, Латвия. Мы вернемся…
***
– Мы вернулись в Ригу следующим летом, – вздохнув, сообщила Ангелина, затушив очередной окурок. В финскую избу уже пришел утренний рассвет – первые лучи солнца легли ровными линиями на деревянную гладь обеденного стола. Через открытое окно в комнату вошла утренняя свежесть.
Женя устало протерла глаза и отложила письмо. Перед глазами стояли лица отчаянных девчонок еще, по сути, маленьких, но уже повидавших на своем веку немало тяжелых испытаний.
– Как раз в Ленинграде и кроится ответ на ваш вопрос, товарищ участковый. Почему ее дом был под такой усиленной охраной, и что же там произошло, – сказал Золотов, приподнимаясь на ноги. – Давайте прервемся. Нам всем не помешает сон. Отложим разговоры на вечер.
– Василий Степанович, мне нужно в город, – тихо сказала Женя.
– Это исключено.
– Женя, тебя же ищут, – испуганно сказала Нина, округлив большие, темные глаза.
– Да, но мой отец должен приехать сегодня.
– Тогда мы идем с вами, – потягиваясь и закуривая очередную сигарету, сообщил Золотов, – сопровождаем каждый ваш шаг. Я и капитан Сухов.
– Олег, – взяла за руку задумавшегося парня Женя, – с тобой все хорошо?
– Да, – отчужденно ответил Олег, не сводя глаз с сундучка с письмами, – все в порядке. Выходим сейчас?
– Так, сон, потом выходим, – хлопнула по столу Ангелина, закрывая сундучок на замок, – да, товарищ следователь?
– Как скажете, – улыбнувшись, развел руками Золотов.
– Подождите, у меня вопрос, – неожиданно подала голос Нина, – мписки Сони Ройзман – это и есть то, за что могли преследовать Елену Павловну?
– Списки не нашли, ни тогда, ни сейчас, – ответила Ангелина, устало взглянув на девушку, – поэтому нет, не совсем. Все, всем спать, нас ждет тяжелый день.
Компания поднялась из–за стола и направилась во вторую часть финского дома.
Лишь Олег Сухов продолжал сидеть за столом, задумчиво разглядывая закрытый сундучок с письмами.
***
Она тихо шла по пыльной дороге и думала о том, что ее жизнь разбилась на две неотделимые части. До приезда в Береговой Женя Круглова была солдатом своей родины, несокрушимым оловянным солдатиком Советского государства. Она была готова не на словах, а на самом деле отдать жизнь, часть себя на благо процветания своей страны.
Письма с войны разрушили ее идиллию. Приблизило понимание смертности, наступило отчуждение от той картины, которую она всегда себе представляла. Карьера, семья, заслуженный отдых. Она не могла подумать, представить, что ей придется убивать, чтобы защитить свою жизнь и жизнь близких. Как убивала Лена в осажденной врагом Риге. В то пасмурное утро 41-го.
***
Женя открыла калитку и вошла во двор, только тогда заметив желтый «Жигули» начальника управления, припаркованный недалеко от дома. Она знала, что Сухов и Василий Степанович внимательно наблюдают за ней, но все равно испуганно вздрогнула. Едва девушка развернулась к калитке, как дверь дома открылась, и на крыльце возник полковник Давыдов, собственной персоной.