Исключение из правил

Дома вкусно пахло котлетами.

– Ба, я дома! – крикнул я от двери.

– Подойди! – крикнула бабушка в ответ.

Я заглянул на кухню. Бабушка стояла у плиты и двумя деревянными лопаточками переворачивала котлеты. Лицо у нее при этом было такое сосредоточенное, что я подождал, пока она закончит, и только потом спросил:

– Чего?

Бабушка оглянулась.

– На гарнир что сделать? Макароны? Картошку? Гречку?

– Картошку.

– Не надоело?

– Не-а.

– Потолочь, как вчера?

– Ага. Хочешь, почищу?

– Давай.

Бабушка посторонилась, и я встал к мойке. Почистить картошку нетрудно. Если нужно, я и котлеты могу пожарить и даже суп сварить. Это бабушка меня всему научила. Говорит, домоводство в школе только у девочек, а это безобразие. Потом парни становятся студентами и едят всякие «дошираки», потому что готовить умеют только яичницу и пельмени. Зато уроки она у меня вообще не проверяет. И оценки. С оценками ко мне папа пристает.

– Антоша, надень фартук.

– Да зачем, ба? Я же не готовлю.

– Антон. Надень. Фартук.

Я вздохнул и снял с крючка черный фартук с большим улыбающимся котом. Бабушка мне специально купила. Сама она готовит в старом, вылинявшем фартуке с оборками. Я этот фартук с младенчества знаю, он бабушке по наследству достался от ее мамы. Новый бабушка почему-то не хочет…

– Каждую работу нужно делать в спецодежде, – мягко произнесла бабушка. – Нетрудно же надеть фартук. Зато твоя футболка не будет грязная или мокрая.

– Ну надел же… – буркнул я.

– Молодец. Завтра гулять пойдете – возьми котлет с собой. Колбасу Настя и в детдоме поест. Котлета все-таки домашняя.

– Ба, а тебе чем Настя нравится? – неожиданно для себя бухнул я.

Бабушка хмыкнула:

– Она на тебя хорошо влияет.

– Папа тоже так думает. Сказал, мне прогулки пошли на пользу.

– Да разве в прогулках дело! Ты раньше сколько книжек читал? В библиотеке у нас не появлялся. Тебя даже сотрудники в лицо не знали. А сейчас стопками носишь, себе да ей.

– А ты откуда знаешь, что ей? – удивился я.

– Так видно же, что книжек дома нет. А потом они снова появляются. Значит, кому-то даешь. Кому? Тому, кто читает. Кто здесь читает? Тот, кто выглядит как читающий ребенок. «Элементарно, Ватсон».

– Ты Настю один раз видела. И сразу поняла, что она «читающий ребенок»? – не поверил я.

– Одного раза достаточно. Ты слышал, как она разговаривает? Никаких слов-паразитов, никаких этих ваших новомодных словечек. Мат она тоже вряд ли употребляет, так ведь?

Я кивнул. Настя может выругаться очень затейливо, но делает это редко – только когда правда достали или что-то случилось.

А бабушка добавила:

– Сразу видно, что девочка-то была из хорошей семьи. Даже детдом ее не испортил.

Я подавил смешок:

– Ага, из хорошей. Папа-то у нее квасил как ненормальный, сама говорила.

Бабушка села на край мягкого уголка, подняла очки на лоб и вздохнула:

– Трудно любимого человека терять, ты этого пока, слава богу, не знаешь. В такие моменты люди ничего хорошего от жизни не ждут. Им кажется, что тьма наступила навсегда. И даже дочка-умница не свет в окошке, а обуза. Многие утешение в стакане ищут. Сначала им кажется: я только сегодня, пока болит. А болит каждый день…

Я подумал и осторожно спросил:

– Но ты ведь не начала пить, когда дедушка умер?

Бабушка кивнула:

– Это потому, что я не осталась одна. Забот хватало. Ты только родился, мама твоя институт заканчивала. Ей учиться надо, а у нее малыш. Пришлось работу бросить и с тобой сидеть. Когда тут выпивать?

– Ну а потом? Когда мы уехали?

– Потом я снова в институт вернулась. А там вечная круговерть: молодежь, лекции, конференции, проекты… Когда ты нужен людям, у тебя появляются силы справляться с тем, что болит. Без выпивки.

Я помыл картошку, сложил в кастрюлю. Сел рядом с бабушкой.

– Ба… А ты не жалеешь, что из института ушла, когда тебе меня подбросили?

Бабушка опустила очки на нос и посмотрела на меня в упор. Наверно, раньше она так на своих студентов смотрела, когда те отвечали не по билету.

– Скажешь тоже – «подбросили»… Я сама предложила. Папа у тебя кочевник по духу. Не может на одном месте долго. А дело жены – с мужем жить. Иначе не будет семьи. Вот я и предложила забрать тебя сюда. Все-таки столица, не этот ваш Васильевск, где даже библиоте- ки нет…

– Есть там библиотека! – заспорил я. – Даже две.

– А книжки в ней какие? – не сдалась бабушка. – Какого века?

Это правда. Новых книг в тех библиотеках было мало. Впрочем, я и не особо их читал тогда – школьную программу брал, и ладно.

Бабушка встала, поставила кастрюлю с картошкой на плиту и добавила:

– Да и сложно вам было в однокомнатной-то квартире. Человеку нужен свой угол.

Мне внутри стало тепло-тепло от благодарности. Здесь, в московской квартире, у меня появилась своя комната. Я мог разбрасывать одежду, не застилать кровать, раскладывать на столе тетради или недоделанный рисунок – и так до субботы. В субботу мы делали генеральную уборку. Я у себя, бабушка у себя, остальное вместе. Первое время я немного ошалел от такой свободы. С родителями такое немыслимо. Там все пространство – общее, и поэтому любой учебник должен сразу убираться на полку. А ели мы вообще только на кухне. При этом уборку делала мама, я никогда не брал в руки ни тряпку, ни пылесос. Только посуду мыл и мусор выбрасывал и почему-то все время обижался, что меня эксплуатируют…

Бабушка не возражала против того, чтобы я ел у себя, когда смотрел кино с компа. Она только требовала, чтобы я сразу уносил грязную посуду на кухню. Здесь у меня сразу возникло ощущение, что я убираю свой дом, потому что в нем живу. С родителями у меня такого чувства не было. Папа приходил с работы всегда недовольный и цеплялся к любому моему движению. «Антон, не пой. Антон, не прыгай. Антон, не вертись. Антон, хватит сидеть в телефоне, займись делом». Наверное, бабушка права – работа на одном месте ему не нравилась. Со стройки он приезжает более веселым…

Я пошел к себе, включил комп. Стал смотреть, что написано у Насти «ВКонтакте». Практически ничего: имя, фамилия. Фотка на фоне какой-то зелени – новая, уже в этой смешной шапке. Разделы «О себе» не заполнены. Ни города, ни школы. Профиль закрыт настройками приватности.

Тут в голове у меня что-то щелкнуло, и я решил Настю загуглить. Почему я никогда не искал информацию о ней? Я нелюбопытный? Или просто тупой? Соединив в запрос Настину фамилию, город и год рождения, я довольно быстро увидел ссылку: «Наши чемпионы. Анастасия Голованова, восемь лет…» И фотография: маленькая темноволосая девочка в белом кимоно с синим поясом, медалью на шее и дипломом в руках. Я хотел прочесть статью, щелкнул по ссылке – открылся новостной портал города Екатеринбурга, а в нем окошко: «Содержание не найдено». Жаль. Интересно, какой борьбой Настя занималась. Я так и не спросил после той драки.

Бабушка крикнула с кухни:

– Антоша! Иди ужинать!

Вряд ли бабушка стремилась так подгадать, но у нас ужин всегда получался в то же время, что и в детдоме у Насти. Поэтому фраза «позвони после ужина» не требовала уточнений, чей ужин имелся в виду.

Бабушка аккуратно накрывала на стол. Солнце отражалось в золотистых ободках тарелок. Я порезал хлеб и оставил горкой на доске. Бабушка укоризненно сказала:

– Антоша… – и переложила хлеб в фигурное блюдце.

Раньше я фыркал, а сейчас не стал. Привык уже. Сама бабушка ест котлеты ножом и вилкой. Мне она тоже всегда подает нож, а вилка оказывается слева. Я взял вилку правой рукой, отломил ею кусок котлеты и спросил:

– Ба, как ты думаешь, детдомовские дети хотят в семью?

– Кто как. Настя, наверное, уже не хочет.

– Почему?

– Это лучше у нее спросить.

Я поёрзал.

– Она не говорит. Только злится на свою кураторшу…

И тут до меня дошло. Я даже жевать перестал.

– Погоди! Ты сказала: «Уже не хочет»? Значит, хотела? Она мне сегодня рассказывала, что у них пацаны из семьи сами вернулись. Потому что в детдоме им больше нравится. Ее уже брали в семью, да?