Исключение из правил

В нашем районе действительно было теплее. Мы, не сговариваясь, прошли на любимое место. Недавно я нашел за соседним домом небольшой овраг, в котором росли странные деревья – то ли пихты, то ли туи, я не разбираюсь. В зарослях удачно спряталась скамейка. У нас таких мало осталось – белое бетонное основание и деревянные рейки, создающие плавный изгиб сиденья и спинки. Рейки старые, отполированные множеством отдыхавших на них людей. А основание недавно покрашено. Ухоженная скамейка, хоть и древняя. Папа говорил, раньше такие стояли везде.

В этом месте никогда нет ветра и почему-то очень тепло. Настя считает, что где-то в земле проходит теплотрасса. Пахнет там не по-здешнему и всегда тихо. Мы тут часто сидим, когда Настя ко мне домой идти не хочет. А не хочет она после обеда, потому что у меня бабушка дома. Она в библиотеке на полставки работает.

Я достал чай и бутерброды. Не то чтобы я проголодался, но Настя одна есть не станет. Налил чаю в крышку термоса. Мы начали жевать бутерброды – не зря же я их с собой таскал. Настя снова задумалась о чем-то. А я с разговорами и не лезу, если человек общаться не хочет.

Настя вдруг негромко спросила:

– А ты, когда путешествуешь один, что-нибудь фотографируешь?

– Редко.

– Почему?

Я замялся, не сразу сообразив, как построить фразу без «папа сказал». Ответил:

– Есть такая идея, что собирать надо не фотографии, а впечатления. И что, если ты фотографируешь, ты о фотографии думаешь, а не находишься в моменте. И упускаешь его.

Да, так мне папа и сказал, когда я попросил его сфотографировать меня на обрыве, похожем на горы. Я тогда с ним не согласился. Это три секунды, что тут думать. Сфоткал – и находись в моменте дальше. И даже сделал все-таки селфи в этом карьере, когда папа отошел. Но потом как будто виноватым себя чувствовал, и фотографировать расхотелось. Поэтому снимал я редко, только если что-то интересное было. Или закат красивый. Закаты в разных местах совершенно потрясающие.

Настя отложила недоеденный бутерброд, отряхнула руки и попросила:

– Дай посмотреть.

Я дал ей свой телефон. Настя перешла в галерею и начала смотреть ее не с новых фотографий, а с самого начала. Нашла то самое селфи, улыбнулась:

– Смешная фотка. Пришлешь мне?

– Ага.

Настя увеличила снимок и вдруг чуть нахмурилась:

– А это где?

– Не знаю, где-то под Москвой.

– Очень на горы похоже, – пробормотала Настя.

– Да, я тоже удивился. Мы минут сорок на электричке ехали. А потом на автобусе и пешком.

На следующем снимке красовался закат. Широкая улица упиралась в пустырь, над ним горело небо всеми оттенками красного, синего и фиолетового. Справа стояла обычная девятиэтажка.

Настя долго разглядывала снимок, потом спросила:

– Где это?

– Не помню. Где-то недалеко.

– На мой дом похоже… – вздохнула Настя.

Я только кивнул.

Настя увеличила снимок и вдруг отшатнулась от экрана. А потом резко придвинула его к глазам.

– Тоха! Это и есть мой дом!

– И чего?

– «Чего»? – Настя смотрела на меня совершенно круглыми глазами. – Ты спрашиваешь – «чего»? Мой дом в Екатеринбурге!

Сначала я подумал, что она шутит. Но нет, Настя не шутила. Лицо ее было испуганным, и в глазах не прыгали веселые искры.

У меня затряслись руки, я аккуратно поставил крышку термоса на скамейку. В чудеса я не верил. В то, что Настя сошла с ума, тоже. Как и в то, что она меня разыгрывает. Настины эмоции, конечно, то и дело меняются, но они всегда настоящие. Значит, остается одно: Настя что-то перепутала.

– Сейчас много одинаковых домов, – начал я. – Помнишь, даже в кино это показывают, «С легким паром». Там мужик перепутал дома в Питере и в Москве…

– Да что ты меня грузишь, Тоха! – возмутилась Настя. – Я что, свой дом не узна́ю? Вот мои окна! Посмотри, у нас рамы покрашены голубой краской. Во всем доме такие только у нас! И балкон не застеклен, и на нем куча хлама! Вот лыжи мои старые торчат!

– Насть, ну мало ли у кого синие рамы. У нас в доме тоже такие есть, сама посмотри. А балкон с хламом – вообще не показатель. Да и фотка нерезкая, что там можно разглядеть вообще…

Настя хотела что-то ответить, но в этот момент у нее в кармане заиграла веселая мелодия. Я сказал:

– Тебе звонят.

Настя выругалась, сунула мне в руки смартфон и вытащила из-под свитера свой.

– Блин, достали… Да! – Это уже в трубку.

Динамик в смартфоне оказался громким.

– Анастасия! Где тебя носит? – возмущенно прокричал женский голос.

– Гуляю, – мрачно ответила Настя.

– Кто разрешил?! – еще громче заверещал голос.

– Вы меня сами отпустили до ужина, – напомнила Настя.

– Я тебя в больницу отпустила!

– Какая разница?

– Я тебе объясню разницу! Немедленно домой!

– У меня нет дома, – очень ровно произнесла Настя.

– Голованова!

Настя вздохнула:

– Ладно, иду…

– Пулей! Тебя директор вызывает!

– Сказала же – еду.

Не попращавшись, Настя дала отбой и сунула телефон в карман.

– Невозможно поговорить по-человечески. Что-то темнишь ты, Тоха.

Я возмутился:

– Чего мне темнить! Я тебе правду говорю! Гулял в окрестностях, снял закат!

– Ладно-ладно, не кипятись…

Я огрызнулся:

– А ты меня не кипяти. Я тебе хоть раз соврал?

– Не знаю, – задумчиво отозвалась Настя. – На вранье я тебя не ловила, это точно…

Вот теперь я обиделся. По-настоящему.

А она вдруг толкнула меня плечом, впервые преодолев невидимый забор. Я даже обижаться перестал. Настя мягко сказала:

– Слушай, Тох, извини. Я просто очень удивилась. Не сердись.

И я оттаял. Сказал:

– Ладно.

Настя взяла крышку, налила себе еще чаю. Вздохнула:

– Надо ехать.

– Помчишься?

– Угу. Чай вот допью только. У тебя хороший чай, Тоха. Сладкий.

Она впервые похвалила то, чем я ее угощал. Обычно она просто берет что-то – или не берет. Я почувствовал, что внутри меня стало тепло. Только бы не покраснеть. Я быстро спросил:

– А что воспитательница так вопила-то? Знает же, куда ты ходишь.

– Они там бешеные сегодня все. У нас проверка идет, воспитатели психуют. Хорошо хоть малышня в лагере, можно предъявить образцово-показательный детский дом. Мы вот только мешаем. Я думала, без проблем сегодня на весь день отпустят, а Катерина, наоборот, прицепилась. Может, им надо нас комиссии продемонстрировать, я не знаю…

– Много вас осталось?

– Четверо. Старших увезли в какой-то санаторий. А мы в пролете. Для лагеря большие, а для моря маленькие.

Честно говоря, я был рад, что Настя не уехала. Но говорить это не стал. Наверное, она предпочла бы поехать на море, а не возвращаться каждый день в детдомовскую спальню.

– Ладно, я покатила.

– Позвонить тебе вечером?

– Ага. После ужина.

Я закрутил термос и убрал в рюкзак. Поднялся вместе с Настей.

– Пройдусь с тобой до остановки.

– Главное, чтобы мы снова не заблудились! – хмыкнула Настя.

Я улыбнулся в ответ. Некоторые шутки никогда не надоедают.

Проводив Настю, я первым делом отправил ей фотку, которую она просила, и не спеша зашагал домой. Шел знакомой дорожкой и думал: почему мир так устроен? Почему нельзя жить с папой и мамой? Да, родители много раз объясняли, что у них там «нет условий» и что «много работы». Сами они живут на стройке в вагончике. Когда я был меньше, то верил, что скоро стройка закончится и родители приедут. Но одна стройка сменилась другой, потом третьей, на квартиру родители так и не заработали, и я продолжал жить с бабушкой в ее маленькой двушке. Конечно, у меня есть своя комната, компьютер и смартфон, хотя, если честно, три года назад я променял бы все это на вагончик. Сейчас я начал понимать, что, похоже, родители просто выбирают жить не со мной. И уже не уверен, что поехал бы с ними, если бы они предложили. Тем более теперь, когда появилась Настя.

За три года учебы в московской школе друзьями я не обзавелся. Меня не задевали и не игноририли, ребята в классе, в общем-то, оказались нормальные. Может быть, потому что школа у нас «с уклоном». В обычную меня бабушка не записала, хоть она намного ближе. Сказала: «Нечего там делать. В этой школе половина детей плохо говорит по-русски». Я немного боялся, что программу «с уклоном» не потяну, но требования оказались совсем не высокие. Интересно, что же в обычной школе тогда…