Революция

Юлия на минуту вообразила, как снизу вырывается огонь, становится невыносимо горячо и душно, языки пламени, уцепившись за подол, стремительно поднимаются вверх… Так сжигала ведьм средневековая инквизиция… Бывшая на нервах из-за волнений по Федору, она настолько явно представила себе пожар, что бросилась «спасаться» – попыталась отворить дверцу в задке башни, а когда та не поддалась, принялась кричать и колотить по ней руками в перчатках, пока не затрещала фанера!

– У мадемуазель боязнь закрытого пространства? – невозмутимо осведомился инженер, помогая ей покинуть макет. – Вы правы, танк – оружие мужчин. Настоящих мужчин.

А вот это было обидно. Юлия Сергеевна ненавидела снисходительное отношение к себе, как и выражения вроде «слабый пол». Она радовалась достижениям княжны Оболенской, успешно возглавлявшей коммерческое общество, пусть даже это омрачали нотки ревности.

– Ничего подобного. Просто у меня разыгралось воображение. Уверена, женщины, освоившие управление автомотором или аэропланом, смогут, в случае нужды, воевать в танке не хуже мужчин[1].

Она гордо удались, не вникая в технические подробности относительно устройства катков подвески, главного и бортовых фрикционов, а также иных скучных подробностей. Внимательно изучив бумаги о перечислении на их с Федором счет первой суммы роялти – военные уже оплатили контракт на пробную партию в сто экземпляров «Фалькона-1», Соколова поставила необходимые подписи и удалилась.

«Что со мной происходит?» – думала она, садясь в таксомотор. Сто тысяч франков, пусть даже общих с Федором, это огромная сумма. Десятки тысяч рублей! Три месяца назад она даже не помышляла, что может распоряжаться подобными деньгами. Они открыли бы невиданные ранее возможности: распрощаться с тягомотным губернским существованием, переехать в одну из столиц, войти в лучшее общество, все же она благородного происхождения, хоть и не Осененная… Но сердце ноет. Что-то гнетет и не дает спокойно вздохнуть!

Не мелькнуло и тени мысли о том, что с миллионами франков прекрасно устроится без Федора. А если бы кто-то сказал подобное вслух, например, де Пре, осведомленный об обстоятельствах его «воскрешения» и глядящий на происходившее с трезвым цинизмом бывалого полицейского, она бы расцарапала ему лицо, наплевав на все приличия и манеры.

Когда она была по-настоящему счастлива за последние полтора месяца? Во время безумных ночей в роскошном отеле Женеве или в бедняцкой комнатушке в Гамбурге, где жили они ее сбережения, а Федор имел за душой каких-то триста марок и, немощный, страдал от раны в боку? Наверно – второе, потому что именно в Гамбурге она узнала, что мужчина ее жизни жив. Остальное второстепенно. Остальное приложится!

В Ритце Юлия снова взяла бланк телеграммы. Двадцатый или тридцатый раз – не считала. Пробежалась по знакомым буквам, простым немецким словам.

Вдруг тело пронизала резкая, нестерпимая боль. Как раз в месяц, но в сто раз сильнее!

Рука выпустила бланк. Перед тем, как он выпал из пальцев и, кружась, опустился на пол. Вместо привычных слов, исчезнувших с листа, вдруг возникло одно-единственное, напечатанное тем же шрифтом.

UNGLÜCK!

Несчастье!

Юлия без сил опустилась на кресло.

Понимая, что ставит себя в смешное положение, она на следующее утро вызвала таксомотор и приказала ехать в Сюрте, даже не убедившись заранее, на месте ли директор. Пришлось немного подождать.

Выслушав ее сбивчивый рассказ – спустя столько часов происшедшее больше не казалось ей достаточно веским поводом для паники, де Пре повертел в руках бланк с тем же, успокаивающим текстом, но отнесся к сообщению неожиданно серьезно.

– Мадемуазель Жюли! Признайтесь, вас проверяли на наличие магических талантов?

– Конечно. Но я не питала иллюзий с самого начала. Ни у отца, ни у матушки ничего не обнаружили. Мы – простые российские обыватели.

Рыжий покачал головой.

– Видите ли, мадемуазель. Ко мне стекается самая разнообразная информация. В том числе – о германских магических опытах. Если кратко, в Рейхе относятся к магии несколько более утилитарно, чем у нас или в России. Я бы даже сказал – математически.

– Поясните.

– Охотно. Германские ученые считают магическое воздействие сочетанием двух факторов: концентрации и контроля. Всего лишь. Чистая физика. Никакой мистики. Обладающий даром способен концентрироваться на каком-то объекте воздействия в некоторой степени, позволяющей направлять на него энергию. А наличие контроля дает возможность добиваться нужного результата ее воздействием. Немцы считают, что магическими талантами может овладеть любой, целенаправленно их развивающий. В какой-то мере, разумеется. Одаренный от природы – несравнимо больше.

– Но я не занималась никакими специальными уроками, – возразила Юлия, нервно теребя ручку сумки.

Из глубин сознания поднималась ужасающая мысль, к ней и подводил де Пре: она пробудила в себе особые дарования, позволившие принять сигнал беды от Федора… Нет, не может быть! Надо мыслить здраво.

– Согласен. Значит, ваш талант неотшлифован и проявляется спорадически, под влиянием эмоций, вызванных сильными переживаниями о судьбе нашего друга. Но ровно в той же степени вероятности эти чувства вызовут видения, галлюцинации. Силу самовнушения недооценивать нельзя.

– Намекаете: я схожу с ума?

– Увольте! – рассмеялся де Пре. – Более здравомыслящую мадемуазель, чем вы, найти сложно. Договоримся так: я отправлю поручение нашему резиденту в Мюнхене… Да-да, это величайший секрет Сюрте. Наличие резидентур в крупнейших городах Рейха – государственная тайна. По правилам я должен застрелить вас, чтоб ее не разгласили.

– Вы шутите?

– Ничуть. Правило-то есть. Стрелять не собираюсь и даже не потребую за это поцелуй, – директор откровенно веселился. – Но дам поручение собрать максимально полную информацию о Клаусе Вольфе в Мюнхене. Он там под этим именем?

– Да. Мерси, маркиз…

– Мерси – немножко мало. Мне подсказали, что выделены ассигнования на первую сотню танков «Фалькон», что составляет сто тысяч франков роялти для его изобретателя.

– Чек на десять тысяч франков вас устроит?

– Конечно! Приятно иметь такого очаровательного и обязательного партнера как вы, мадемуазель Жюли. Должен вам заметить, что у Кошкина прекрасный вкус, – он согнал улыбку с физиономии и добавил более деловым тоном. – С крупнокалиберными митральезами дело обстоит сложнее. Пока заказаны для танков «Фалькон» и сотня на сошках – для испытаний в пехоте и для кавалерийских тачанок. Авиаторы от митральез отказываются, жалуются, что вес велик. Но я надеюсь на лучшее. Оревуар, мадемуазель!

Рогов переложил последний лист фотостатической копии и позвал Куликова.

– Миша, ты видел? Как думаешь, кто все это нарисовал?

Куликов придвинул стул и подсел к столу Рогова. Тот зажег электрическую настольную лампу под абажуром – над Тулой сгущались сумерки.

– Что тут думать… Он!

– Но почему только сейчас?! Почему первыми эти наброски увидели французы?

– На каждом листке – штемпель Генштаба. Будешь в Петрограде, заскочи на чаек к Брусилову и спроси его по-свойски: с чего это наш друг шлет депеши с того света не на Родину-матушку, а куда подальше?

Рогов фыркнул и задумался. У Парижа есть фора. Судя по многочисленным пометкам на французском, их конструкторы изучали идеи, заложенные в пулемете «Фалькон», самым пристальным образом. Мощная штучка! «Хорошо, что они – союзники, а не противники наши», – подумал Рогов.

– Миша! – сказал вслух. – Очень подробные наброски. Стиль – точно Федора. Многое с указанием размеров. Освоим быстро.

– Странно, что автоматика основана на работе ствола с коротким ходом. Похож на американский «Браунинг», но тот сделан под обычный винтовочный патрон. Помнишь, когда ручной пулемет создавали, Федя газоотвод буквально с пеной у рта отстаивал.

– Было… – Рогов, еще раз глянув на общую компоновку, почесал глаз тупым концом карандаша и заключил: – Давай ничего не менять. Раз короткий ход – пусть остается. У Федора какой-то особый нюх на оружейные системы. Все угадывал! Разве что мы предложили ему деревянный приклад к пистолету-пулемету поставить. Ну так для броневиков и бронепоездов военные с металлическим заказали – чтоб меньше места занимал в тесноте под броней.