Революция

Это же неправильно! Мужчина должен входить туда другим местом!

А потом Юлия отбросила любые мысли и просто отдалась ощущениям, рождавшимся благодаря чутким пальцам. Эти ощущения возникали там, внизу живота, и растекались по всему телу божественным теплом…

Он изменил положение, нависнув сверху. Теперь приятные токи шли от того, что по бутону Юлии аккуратно скользила мужская часть тела – вверх и вниз. Через несколько секунд… или веков – она потеряла ощущение времени, Федор вошел в нее. Сначала совсем неглубоко и начал двигаться, с каждой секундой отвоевывая миллиметр глубины.

Странно, он попал в такт раскачиванию поезда, стуку колес на стыках… Жизнь удивительным образом находила гармонию.

Затем сладость возбуждения вдруг прошла. Наверное, она еще не готова получить все, что дает близость с мужчиной. Федор уловил перемену и заработал быстрее, настойчивее.

Барышня почувствовала давление, потом – боль. Очарование момента исчезло. Какое может быть удовольствие, если больно?

Федор вошел на полную глубину, вдруг зарычал, затрясся… и выскочил, уперев по-прежнему твердый конец ей в бедро. По ноге потекло липкое. Сильно выдохнув, повалился в бок, втиснувшись между Юлей и стенкой купе, продолжая обнимать ее. Нежно-нежно поцеловал.

– Очень больно?

Если бы спросил: получила ли ты удовольствие, захотелось бы стукнуть.

– Терпимо. Пройдет. А почему ты… не в меня?

– Потому, что сначала нужно все устроить правильно. Если прямо сейчас, через девять месяцев появится ребенок, а тут такое впереди…

Он сознательно избегает опасности беременности, но говорит о ней в будущем… Она обратилась в слух. Но он молчал. Губы были заняты другим: поцелуями.

Женщины предупреждали: если отвернется и захрапит, значит – не любит. Федор даже не пытался, наоборот – не прекращал ласки. Только они стали совершенно целомудренными. Неужели любит? Пусть сам скажет! Только не молчит…

Она все же решила прервать тишину:

– Хочешь еще?

– Конечно. И миллион раз еще по разу. Но не сейчас. У тебя же ранка. Пусть подживет. Когда не будет больно, почувствуешь ту же радость, что и я. Нельзя спешить.

Здорово, конечно, что он заботится, а не просто отдается похоти.

– Ты же – маг. Залечи ранку магией.

– Не могу! – в свете мелькнувшего за окном фонаря Юля увидела, что Федор грустно улыбается. – Ювелирной точностью не владею. Представь: у тебя зарастет там совсем, и мне не протолкнуться!

Он действительно заботлив…

Только что превратившаяся в женщину из невинной девушки, Юлия вдруг (или не вдруг – логика событий подсказала) вспомнила его слова о Варваре: та – дочь князя, Осененного, тронул – женись. Как он поступит с дочерью армейского офицера? Человек-то благородный!

Впрочем, совсем недавно и о таком мечтать не могла. Примеряла мысленно чепец старой девы, непорочно-целомудренной, правильной… и очень злой на себя за эту правильность.

Приехавший в Берн из Вены Лейба Бронштейн, он же Троцкий, надевший для австрийской и швейцарской полиции личину российского подданного Леонида Седова, ворвался на трибуну конференции РСДРП подобно черному орлу: в черном костюме, с черной шевелюрой, бородкой и усами. Нос у него тоже был орлиный, хоть и несколько ассиметричный, будто накануне сразил другого орла-врага ударом клюва, оттого свернул свой набок.

Его энергии хватило бы, чтобы заразить самыми радикальными идеями рабочие массы на многотысячном митинге. Но здесь, в профсоюзном клубе на окраине города, собралось лишь человек сорок или чуть больше. Все – профессиональные революционеры, вынужденные уехать из России, скрываясь от жандармов царя Георгия. Сверх того пара репортеров и несколько мужчин непонятного вида. Возможно – филеры местной полиции, призванные бдить, чтоб бунтарский энтузиазм собравшихся касался исключительно Российской империи и никак не расшатывал устои Швейцарской конфедерации.

Этим людям важнее были логика и здравый смысл в речах выступавших, а не эмоциональный настрой. Экзальтация скорее мешала, нежели способствовала пониманию речей говоривших. Тем более каждый депутат конференции имел свое мнение относительно происходившего и видение – куда двигаться дальше. Конференция задумывалась для поиска согласия и собирания социал-демократических сил в один кулак. Фактически же происходило противоположное: делегаты грызлись между собой, обвиняя фракции, кроме собственной, в ликвидаторстве, оппортунизме, заискивании перед мировым капиталом и прочем предательстве интересов рабочего класса.

– Товарищи! – вещал Бронштейн. – На современном этапе развития империализма мы замечаем тенденции, о которых не мог знать наш учитель Карл Маркс, предрекая пролетарскую революцию значительно позже буржуазной, охватывающую одновременно многие империалистические государства. Очевидно, что предпосылки революции созревают неравномерно в разных странах. Вопреки нашим довоенным ожиданиям, слабым звеном европейского империализма оказалась не Российская империя, а кайзеровская Германия. Судя по поступающим из Гамбурга сведениям, социалисты, к сожалению, не играют главенствующей роли в рабочих группах. Гораздо сильнее влияние профсоюзных мелкобуржуазных лидеров. В таких условиях революция принесет плоды только буржуазии, разрушив монархическую власть и вносимые ей ограничения свободного рынка. Далее активность снизится: так называемые демократические партии изберут нового главу государства, подпишут мир с Францией ценой территориальных потерь. Положение пролетариата несколько улучшится, люди вернутся к семьям и к заводским станкам. Такое не должно случиться, товарищи! Пусть революция наступает перманентно, и из буржуазной перерастает в пролетарскую. Взяв власть в свои руки, германский пролетариат даст мощный толчок мировому рабочему движению – в России, Австрии, Франции, Англии, Североамериканских Соединенных Штатах. Освобождение трудящихся нашей Родины от ига эксплуататоров наступит благодаря германскому примеру!

Далее Бронштейн предлагал все имеющиеся финансовые активы и организационные силы бросить на поддержание германского революционного движения, действуя в связке с левым коммунистическим крылом Социал-демократической партии Германии. Для этого максимально использовать недовольство пролетариата обнищанием в ходе войны и массовой мобилизацией рабочих в рейхсвер. Его, Бронштейна, газета «Правда», издаваемая в Вене, агитирует именно германский рабочий класс и печатается на немецком языке. Если работать, не покладая рук, восстание в Гамбурге перекинется на другие промышленные центры страны, вылившись во всегерманскую революцию, в результате которой победит диктатура пролетариата. Победивший пролетариат Германии, экспроприировав капиталистов, организует у себя социалистическое производство, а потом встанет против остального капиталистического мира.

Выступавший сорвал аплодисменты, но очень жидкие – только от сторонников.

Ему на смену вышел человечек, чрезвычайно знакомый Другу по множеству скульптур и портретов в прежней жизни. Пока говорил Бронштейн, господин Ульянов сидел неподвижно, вскинув острую бородку, выражая лицом крайнее неодобрение.

Был он мелок и на порядок менее харизматичен, чем предшествующий оратор. Голос тише, выговор картавый. Тем не менее, мысли излагал четко и складно, для способных мыслить хладнокровно – доходчиво и убедительно.

– Товагищи! Мнение об отсталости России и неготовности ее к геволюции есть вгедное и агхиошибочное заблуждение.

Он доказывал: Россия гораздо слабее из-за отставания в индустриализации и потому перспективнее для коммунистического движения. Даже после окончания войны, опасаясь нападения от «родственника Вилли», царь Георгий вынужден держать под ружьем миллионы крестьян и рабочих, одетых в военную форму. Относительно немногочисленный по сравнению с Германией пролетариат сконцентрирован в нескольких центрах, наиболее организован в Петрограде и Москве. Окончание войны без репараций и восстановление западных губерний за счет казны значительно подорвали экономику. В нищету скатываются все большие слои населения.