Моё сводное проклятие

Стоит в одних чёрных шортах и меня взглядом своим ненормальным прожигает. С ног до головы осматривает.

— Милый купальник, — констатирует насмешливо.

Я вновь ложусь на полотенце, только ноги теперь соблазнительно выгибаю и чуть-чуть на бок поворачиваюсь. Так грудь должна казаться больше.

— Любишь в баньке париться? — спрашиваю с лукавой улыбкой.

— Иногда.

Он садится сбоку от меня, закрывает глаза и откидывает голову. Я завороженно смотрю на его расслабленное лицо и полуоткрытые губы. На капельку пота, которая стекает по шее, ключицам, груди. У него шикарное тело, такое бы трогать и трогать без остановки. Щупать, гладить, облизывать.

В бане слишком жарко и душно. Я капитулирую, первой оставляя помещение. В бассейне плаваю, пока ко мне Алекс не присоединяется.

— Ты меня преследуешь? — спрашиваю с вызовом.

— Больно ты мне нужна, — хмыкает он. И смотрит с ноткой снисхождения.

— Вчера была нужна, — пожимаю я плечами.

— Твоё тело. Не ты, — произносит он твёрдо и уверенно. Так что я сквозь землю мечтаю провалиться. Навеки замолчать. Ибо его тон и холодный взгляд снова застаревшую рану во мне расковыривают.

— Тело — это тоже часть меня.

С этими словами я в хаммам иду, прячусь от Алекса в жарком закрытом помещении. Смахиваю влагу с лица, не зная, то ли это испарина от бани, то ли мои непрошеные слёзы.

В вены словно отравленную жидкость впрыскивают. Кислорода не хватает, в ушах звон раздаётся, а перед глазами всё плывёт.

Боже, после недосыпа, головной боли и сильного эмоционального потрясения идти в баню — это самый нелогичный в мире поступок!

Пытаюсь встать, но руки скользят по мокрой поверхности, и я снова плюхаюсь попой на кафель. Разноцветным пятна мелькают перед закрытыми веками, а тело внезапно кажется лёгким, как пёрышко.

А затем меня засасывает в темноту.

— Мика! Мика, ты меня слышишь?

До боли знакомый голос и тепло его рук.

— Чёрт, — хриплю я.

Алекс взволнован: зрачки расширены, голос без привычной стали или издёвки. Я на диванчике лежу, а он держит меня за руку.

— Всё нормально, — бормочу.

— У тебя напрочь отсутствует инстинкт самосохранения? Кто с похмелья и на голодный желудок идёт в баню?

— Не надо тут, я завтракала.

Хотя что я там съела? Так, кофе выпила и одно печенье через силу в себя запихнула. От яичницы отказалась, тошно было.

Приподнимаюсь на локтях, оглядываюсь. Мы с Алексом одни, видимо, я недавно в обморок грохнулась и никто сюда прийти не успел.

— Спасибо, что помог мне, — тихо говорю.

Я чувствую себя замечательно. Словно и не отключилась в хаммаме несколько минут назад.

Между мной и Алексом такое мизерное расстояние, что я невольно на него смотрю. Клянусь, что не хотела этого делать, однако противостоять его энергетике попросту невозможно.

— У тебя интересный цвет глаз, — замечаю я. — С зелёно-коричневыми вкраплениями около зрачка. Симпатично. У меня такого нет.

— Прибедняешься?

— Ничуть. Вот губы у меня красивые, — нарочно так говорю, помню, с каким восхищением Алекс на них смотрел.

Моя провокация срабатывает. Он опускает взгляд, сглатывает и отодвигается немного. Ладонь свою убирает.

— Тебе надо нормально поесть. И отдохнуть, — сухо бросает Алекс.

— Заботишься обо мне, как старший брат? — иронично вопрошаю я. — Особенно после того, что вчера было?

— А что было-то? Ты же вроде ничего толком не помнишь? — ловит он меня на неосторожной фразе.

Да уж, актриса из меня посредственная. То линзы теряю, то легенду правдоподобную сочинить не могу.

— Ко мне медленно возвращается память.

— Вот оно как.

Алекс поднимается и полотенце протягивает. У меня волосы мокрые, несколько капель стекает по шее к груди.

— Не знаю, что ты задумала, Мика, но мне эти детские игры не интересны. Скоро этот чёртов семейный день закончится, и мы больше не увидимся.

— Ты же говорил, что надолго вернулся…

— Да. Но это не означает, что я буду приходить в дом своего отца каждые выходные. У меня есть дела поважнее.

Я кутаюсь в махровое полотенце, сверху накидываю халат и на ослабевших ногах иду на выход. С меня хватит. Пусть Алекс валит на все четыре стороны, я не буду сильно горевать!

9.1

Алекс

Не понимаю, какую игру затеяла Мика. Она ведь явно этот купальник с тонкими верёвочками на причинных местах не просто так надела. У неё цель определённая должна быть. Она смотрела на меня жадно, когда думала, что я ничего не вижу. Облизывалась. Дышала учащённо. У неё соски виднелись сквозь обтягивающую мокрую ткань.

Я в холодный бассейн окунулся. Сам не знаю, на хрена пришёл в баню, ведь не собирался этого делать. Понимал, что не смогу от Мики глаз отвести. Красивая она. Манящая. Соблазнительная.

В хаммаме она была влажной, разгорячённой и какой-то счастливой. Хотя пару часов назад на головную боль жаловалась и в коротких шортах по дому ходила. А ещё на её лице не было ни грамма косметики. И это мне понравилось. Даша, например, без макияжа никуда выйти не может.

Когда Мика грохнулась в обморок, я сначала ей не поверил. Решил, что она снова меня разыгрывает. Как было с тем случайным падением в ресторане, когда я подхватил её, к себе прижал, почувствовал её тепло и податливость. Вчера понял, что Мика тогда притворялась. Падает она совсем иначе, без криков и глупых размахиваний руками.

Как оказалось, обморок она не симулировала. Перегрелась в жаркой бане, но быстро пришла в сознание. Меня эта ситуация так взбесила, что я резким стал, нагрубил Мике.

Теперь она со мной не общается. Демонстративно отворачивается, когда я в её сторону смотрю. С папой о чём-то весело болтает. Она переоделась в майку и короткую юбку, волосы до сих пор мокрые, а на щеках румянец играет.

Набираю сообщение Даше:

«Приезжай сегодня ко мне».

«Во сколько?» — через минуту приходит ответ.

«Вечером. Я чуть позже напишу».

Даша присылает какую-то глупую гифку с сердечком. Коробят меня подобные сообщения.

Смотрю на танцующую Мику и зубами скрежещу. Отец включил музыку на телефоне, он готовкой занимается. А моя сводная сестрёнка его всяческими способами развлекает. И когда они успели так сблизиться? Хотя ещё пять лет назад мой отец хорошо к Мике относился. Он всегда мечтал о дочери. Но не сложилось, моя мамаша не захотела ему второго ребёнка рожать.

И правильно сделала. Она бы и дочку свою бросила. Я в этом уверен. Потом получала бы моя сестра лишь глупые поздравительные открытки в мессенджере. Никому такой матери не желаю.

— А ты почему здесь, Александр? — осторожно спрашивает меня папина жена.

Она заметила, что я за её дочкой наблюдаю. Головой неодобрительно качаю. Сначала она рассказала Мике, в каком ресторане я буду с друзьями отдыхать, теперь подглядывает за мной и вопросы дурацкие задаёт.

Но дочь свою она любит, это факт. У них с Микой близкие отношения, я несколько раз видел, как они доверительно друг с другом общаются. На мгновение я зависть почувствовал. С моими родителями у меня никогда ничего похожего не было. Отец всё моё детство работал, мать на меня хер забила, поэтому я рос как-то сам по себе. Как бурьян во дворе. Социализировался в садике и школе, с пацанами во дворах общался, впитывал их знания и советы. Потом, конечно, отгородился от подобной школы жизни. Но до сих пор во мне осталась та пацанская резкость.

У родителей начались тёрки, когда я в старших классах учился. Кажется, в то время отец впервые понял, что моим воспитанием никто не занимался. Он пытался найти ко мне подход, но в пятнадцать-шестнадцать лет предки тебя раздражают, ты уже не хочешь с ними сближаться, тебе уже на всё плевать.

Когда я уехал за границу, стало легче. По телефону мы с папой как-то смогли найти общий язык. Хотя до этого часто ссорились и чуть ли не орали друг на друга. Он хотел мне свою компанию отдать, я же строительством никогда не интересовался. Не моё это.