Дело двух Феликсов

– Многоуважаемый Феликс Эдмундович, я пришел с миром, – проговорил наглый метатель. – и, прежде чем вы попытаетесь поднять свой маузер, прошу уделить мне пару минут.

– Хотите меня убить? – голос Дзержинского звучал почти безразлично.

– Только если вы очень попросите, – отвечал гость.

Тут железный Феликс взглянул на него повнимательнее, напряг цепкую память и, конечно, сразу же вспомнил эту седую шевелюру и черные брови.

– Ага, – сказал он с легким сарказмом, – его превосходительство господин Загорский!

– Прошу без чинов, – отвечал тот, – зовите меня просто Нестор Васильевич.

Дзержинский кивнул, показывая, что принял слова Загорского к сведению, поколебавшись, поднял-таки маузер и спрятал его в кобуру, после чего уселся в кресло напротив. Некоторое время хозяин и гость с интересом разглядывали друг друга. У железного Феликса от удара рука онемела, и пальцы все еще дрожали. Загорский же был совершенно спокоен.

– Итак, Нестор Васильевич, что поделываете? – спросил наконец Дзержинский.

Загорский хмыкнул. Что может поделывать бывшее превосходительство при многоукладной экономике? Худо-бедно зарабатывает на кусок хлеба – в основном консультациями. Кому, в самом деле, нужен старый сыщик, переживший трех императоров и одного председателя Совнаркома? Или, может быть, Феликс Эдмундович полагает иначе?

Тут улыбнулся уже Дзержинский: может быть, и полагает, исключать ничего нельзя. А что, собственно, привело к нему, скромному чекисту, многоуважаемого Нестора Васильевича?

– Вопрос, я думаю, неверно задан, – отвечал Загорский. – Вернее было бы спросить, что привело вас ко мне. Потому что хотя формально я у вас дома, но в гости к вам явился почти вынужденно.

Дзержинский поднял брови: вынужденно? Кто же его вынудил? Что-то рядом не видно патруля красноармейцев или чекистов, которые бы его конвоировали.

– Ну, за конвоем, я полагаю, дело не станет, вам стоит только пальцами щелкнуть, – сухо заметил Загорский. – Но я не о конвое, разумеется. Я о ваших шпионах, которые с недавнего времени повадились ходить за мной по пятам. А, как сказал бы мой помощник Ганцзалин, повадился кувшин по воду ходить – там ему и голову сложить.

Дзержинский искренне удивился. Какие шпионы, какие кувшины? Не причудилось ли уважаемому Нестору Васильевичу нечто такое, чего и в природе не существует? Во всяком случае, самому Дзержинскому об этом ничего не известно. Может быть, конечно, и такое, что это инициатива нижестоящих товарищей…

– Может быть, – Загорский не стал спорить. – Я, знаете ли, не страдаю манией величия. Очень может быть, что все дело организовали нижестоящие. Но я пришел именно к вам, чтобы нижестоящие не могли кивать наверх: дескать, мне приказали, я только выполняю. Отыщите, пожалуйста, этих самых нижестоящих и велите, чтобы оставили меня в покое. Следить за мной незачем, уверяю вас. Я не белогвардеец какой-нибудь и заговоров против советской власти не затеваю, преступлений никаких не совершал и даже мошенничеством не промышляю. А коли так, какие могут быть ко мне претензии у советской власти и ее карающего органа? Нет и не может быть ко мне никаких претензий. Засим позвольте откланяться.

И Загорский действительно поднялся с кресла, слегка поклонился Дзержинскому и направился к выходу.

– Секунду, – сказал вслед ему хозяин, – одну секунду. Скажите, как вам удалось пройти через охрану?

Нестор Васильевич посмотрел на него с некоторым изумлением. Помилуйте, что значит: как удалось? Да ведь он шпион с полувековым стажем, это его хлеб – проходить через любые препятствия. А если подробнее, то, конечно, стоит пересмотреть схему охранения не только дачи Дзержинского, но и всего поселка. Что-то еще?

Феликс Эдмундович наклонил голову. Да, есть еще кое-что. И он жестом указал Загорскому на кресло. Тот, поколебавшись секунду, все-таки вернулся и сел.

– Не буду морочить вам голову, – сказал Дзержинский. – Я знаю о том, что за вами следят. Хотя, надо сказать, идея слежки принадлежит не мне.

– Кому же принадлежит эта светлая мысль? – осведомился Нестор Васильевич.

– Товарищу Бокию, Глебу Ивановичу. Слышали о таком?

Загорский на секунду задумался, что-то вспоминая, потом покачал головой – не припоминаю. Чекистов в России теперь больше, чем грибов в лесу, всех упомнить нельзя.

– А вот он о вас осведомлен прекрасно, – отвечал Дзержинский. – И, надо сказать, в совершенном от вас восхищении. Утверждает, что вы прекрасно показали себя в деле с Кораном.

Загорский холодно отвечал, что никому он ничего не показывал, просто решал профессиональную задачу.

– Ну, не будем спорить о словах, – засмеялся Дзержинский. – Важно, что вы свое дело знаете, как никто.

Загорский заметил, что Феликс Эдмундович переоценивает его персону, а, впрочем, спорить он не будет – из чистой скромности, разумеется. Так в чем же интерес ОГПУ, и что им нужно от вышедшего на покой детектива?

– Дело вот какое, – сказал Дзержинский, но вдруг умолк и нажал кнопку звонка. На вопросительный взгляд Нестора Васильевича пояснил, что хотел бы выпить кофе. Сейчас явится охранник, и они его попросят…

– Не явится, – сказал Загорский спокойно.

Дзержинский посмотрел на него с удивлением: еще один сюрприз от знаменитого сыщика? Впрочем, сюрприз, похоже, не удался. Как бы в опровержение слов гостя, в коридоре раздались по-военному четкие шаги, дверь распахнулась, и на пороге вырос чекист в полной форме. Но Боже мой, что это был за чекист! Кожа желтая, морда плоская, глаза косые, взгляд свирепый – такие чекисты, наверное, являлись в кошмарах жуликоватым нэпманам.

– Позвольте представить – мой помощник Ганцзалин, – заявил Нестор Васильевич.

Китаец, не мигая, смотрел на председателя ОГПУ. Тот покачал головой: а что же его охранники? Неужели они их…

И Дзержинский сделал выразительный жест ладонью у горла.

– Ни в коем случае, – любезно отвечал Нестор Васильевич, – охрана ваша просто отдыхает в кладовке. Мы категорически против насилия, мы, видите ли, гуманисты и даже в какой-то мере толстовцы.

– В какой-то мере? – удивился железный Феликс.

– В очень небольшой, – неожиданно уточнил Ганцзалин.

Дзержинский снова с интересом посмотрел на него и сказал, что, как ему кажется, Ганцзалин вполне бы мог работать в ОГПУ. Мог бы, но не станет, отвечал Загорский. Они с помощником – сугубо штатские люди и относятся с некоторым предубеждением к мировой революции и особенно к тому, какими средствами она делается.

Почетный чекист махнул рукой: не хотите – не надо. Тем более, что речь вообще не об этом. Если помощник Нестора Васильевича сварит им кофе, то личная благодарность главы ОГПУ ему обеспечена. В ответ на быстрый взгляд Ганцзалина Загорский кивнул: будь так любезен, сделай.

Ганцзалин растворился, а Дзержинский наконец принялся за рассказ. Оказалось, в декабре этого года пройдет очередной, четырнадцатый съезд ВКП (б). На съезде будет заявлен курс на индустриализацию страны.

– Идея в целом хорошая, – говорил Дзержинский, отхлебывая кофе, принесенный Ганцзалином и, кажется, не чувствуя его сомнительного вкуса. – Будущее – за индустриальными странами, на одной пшенице в коммунизм не въедешь. Но для производства нужно материально-техническое обеспечение – в первую очередь станки. Взять их, кроме как на Западе, негде. Однако Запад ничего не дает бесплатно, он требует валюты. И вот ее-то взять неоткуда.

– А экспорт? – спросил Загорский. – Та же самая пшеница, хлопок, древесина. Нефть, наконец?

Дзержинский вздохнул: не все так просто. Страна Советов в кольце врагов. СССР мог бы торговать, но ему не дают. Например, американцы не хотят брать их товары, даже спички – поскольку они, видите ли, сделаны с использованием подневольного труда заключенных. Но это же чистая демагогия!

– Вот как? – удивился Загорский. – И почему же это демагогия?

Да потому что преступников надо перевоспитывать. А как, скажите, их перевоспитывать, если не с помощью труда? Если же говорить о нефти, то на мировой нефтяной рынок СССР также прорваться не может. Словом, куда ни кинь, всюду клин. И вот в этих обстоятельствах пришла идея торговать с Западом художественными шедеврами Эрмитажа и Русского музея.