Страница 26 из 38
— Он не мужчина, — говорит он сквозь сжатые губы.
— Больше мужчина, чем ты, — говорю я.
Гершом не отвечает. Он сидит, наблюдая за мной, и между нами нарастает напряжение.
— Он не твой тип, — говорит он наконец.
— Как это не мой тип? — спрашиваю я.
— Он не человек.
— Нет? Правда? И что для тебя стало первой подсказкой? Крылья или хвост?
— Неужели ты действительно так слепа? Наше выживание зависит от того, как мы объединимся! — рычит Гершом.
— В чем, в какой-то борьбе за расовую чистоту? Какое это имеет значение для тебя? Это не твое дело.
— Наши женщины должны быть нашими. Ты понимаешь, как мало нас осталось? У нас уже есть одна мерзость. Неужели мы должны стоять в стороне и позволять этим животным забирать наших женщин?
Я смотрю на него с недоверием. Он правда это только что сказал. Не могу в это поверить, но он буквально произнес эти слова. Я отвешиваю ему пощечину, вложив все свои эмоции. Это происходит прежде, чем мой мозг осознает произошедшее. Отпечаток моей руки краснеет на его лице.
— Животные! Ты — животное. Ты такой, фу! Мудак! — кричу я, не в силах выразить свои мысли словами, несмотря на недоверие и гнев.
— Я надеялся, что ты поймешь причину и образумишься, — говорит он, потирая щеку. — Но вижу, что ошибся.
Он подходит к двери и открывает ее, так что я хватаю стул, на котором он сидел, и швыряю его в него. Должно быть, он слышит, что я делаю, потому что уворачивается, и стул с грохотом ударяется о стену.
— Вот тебе и «причина», ты, ксенофобный сукин сын!
Он выбегает за дверь. Сколько их там? Сколько моих собратьев-людей согласны с тем, что он только что сказал? К черту все это, я здесь больше не останусь. Я пойду к Сверре, и мы уйдем. Мне не нужно такое отношение или мышление.
Когда я открываю дверь, двое мужчин, стоящих по обе стороны, поворачиваются и смотрят на меня. Они не вооружены, но выглядят угрожающе. К черту, они не могут меня остановить. Я протискиваюсь между ними.
— Ты должна остаться здесь, — говорит один из них.
— Кто сказал? — спрашиваю я, повернувшись к говорившему.
— Леди-генерал Розалинда, — говорит он, отступая на шаг от моего гнева.
— Ты с ним? — кричу я, подходя к нему и размахивая пальцем перед его лицом. — Ты веришь в его чушь?
Глаза мужчины расширяются, рот открывается, и он отступает.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — говорит он.
— А как насчет тебя? — спрашиваю я другого, тыча пальцем ему в лицо.
— Эй, я просто делаю то, что просит Леди-генерал, — говорит он, поднимая руки ладонями вверх в жесте «я здесь не при чем».
— Хорошо, хрен с вами обоими. Если Розалинда хочет меня видеть, я иду на свою койку.
— Ты уверена? — спрашивает первый оратор.
— А почему бы мне не быть уверенной? — спрашиваю я.
— Потому что происходит нечто большее, чем ты думаешь, — говорит Розалинда у меня за спиной.
Мой гнев улетучивается в одно мгновение, подорванный спокойным и сдержанным голосом Розалинды. Мои плечи опускаются, когда я поворачиваюсь к ней. Она выше меня, как и большинство людей в мире, поэтому я должна смотреть на нее снизу вверх, но в ней есть что-то такое, что заставляет всех чувствовать, что они должны смотреть именно так и равняться на нее.
— В чем дело? — спрашиваю я. — Что здесь происходит? Неужели все сошли с ума?
— Может быть, — говорит она. — Давай вернемся в комнату, где мы сможем поговорить наедине.
Если бы это был кто-то другой, не Розалинда, я бы поспорила, но я не могу, только не с ней. Мне даже не приходит в голову, пока я не вхожу в дверь, из которой только что выскочила. Розалинда поднимает брошенный мной стул, поправляет его, ставит на место и садится. Я сажусь напротив нее.
— Что происходит, Розалинда? — спрашиваю я. — Меня не было так долго? Что, черт возьми, изменилось?
Она долго смотрит на меня задумчиво, прежде чем ответить.
— Ты знаешь, сколько осталось выживших?
— Эм, пару сотен? Наверное.
— Чуть больше трехсот.
— Хорошо, значит, это больше, чем я думала.
— Ты знаешь, сколько женщин среди выживших?
— Нет, — говорю я.
— Тридцать два процента, — мрачно отвечает она. Затем все встает на свои места.
Именно здесь Гершом черпает свою силу. Он играет на мужском страхе вечного одиночества. Страх, который мне знаком, потому что я тоже его чувствовала.
— Значит, по три парня на каждую девушку. Неужели они все думают, как Гершом? — спрашиваю я.
— Нет, но он собирает… единомышленников.
— Черт, — говорю я, и Розалинда кивает, пока я обдумываю последствия. — Итак, Калиста, которую Гершом хотел заполучить, выбирает пришельца, а потом я возвращаюсь домой с таким же, черт возьми.
— Вот именно, — говорит Розалинда.
— Но это неправильно. Ты не можешь выбирать, кого любить! Это так не работает. Я имею в виду, сердце само выбирает, чего оно хочет, верно?
— Ты его любишь? — спрашивает она.
— Я… — я оборваю себя на полуслове. Люблю? Любовь ли это?
Это выводит все на совершенно новый уровень. Любовь? Я даже поговорить с ним толком не могу. Потом я думаю о том, через что мы прошли. То, как он обращается со мной. Я сказала, что хочу мужчину, который смотрел бы на меня так, как Лэйдон смотрит на Калисту. Сверре делает это и многое другое. Снаружи он груб и сварлив, но со мной он нежный, добрый и такой заботливый. С ним я чувствую себя в безопасности… желанной… ценной. Разве это любовь? Думаю, отчасти да.
Он чертовски силен и сексуален. Мне нравится его спокойная задумчивость, и он готов рискнуть всем ради меня. Он чуть не погиб, спасая меня, когда я упала в ту яму. Он пришел в город, и я не сомневаюсь, что он знал, что Лэйдон попытается навредить ему, но он сделал это ради меня.
Розалинда молча наблюдает за мной, позволяя мне самой разобраться в этом. Когда я вышла из этой комнаты, прежде чем она пришла, я собиралась собрать свои вещи и уйти, чтобы найти его. Разве это не любовь?
— Честно говоря, не знаю.
Она вздыхает.
— Тогда вот как поступим, — говорит она. — Калиста разговаривала со Сверре. Сейчас она с Лэйдоном убеждает его впустить Сверре в город.
— А как насчет Гершома и других, кто думает так же, как он? — спрашиваю я.
— Мы будем решать проблемы по мере поступления.
Откинувшись на спинку стула, я думаю о том, что она мне сказала. Нас несколько сотен. На корабле было гораздо больше.
— Как думаешь, есть еще? — спрашиваю я.
— Что еще? — отвечает она.
— Выжившие, — говорю я.
— Возможно, — задумчиво произносит она. — Я думала об этом. Колониальный корабль был массивным, и только одна часть была в поле зрения того места, где мы потерпели крушение. Не исключено, что другие его части разбились в совершенно других районах планеты, в зависимости от того, как они попали в атмосферу.
— Мы должны их найти!
Розалинда бросает на меня взгляд, который ясно дает понять, что она уже думала об этом.
— Когда будем готовы, — говорит она.
— Готов к чему?
— Чтобы выжить, — просто говорит она. — Мы едва можем прокормить тех, кто уже здесь. Воды не хватает, а эпис чрезвычайно трудно достать. Мы не можем взять на себя больше выживших.
Я понимающе киваю.
— Понимаю.
— Хорошо, — говорит она, когда дверь открывается и входит Калиста.
Калиста подходит прямо ко мне и крепко обнимает. Ее слезы увлажнили мое плечо, когда она обняла меня. Я крепко обнимаю ее. Ее большой живот заставляет меня согнуться в талии, и, клянусь, я чувствую, как он пинается. Калиста отпускает меня, но держит за плечи.
— Никогда больше так не делай! — кричит она мне.
— Что? — я удивлена, что она кричит на меня, после того, как только что обнимала.
Калиста вытирает слезы с лица.
— Я так испугалась. Я думала, что ты мертва, когда мы не смогли найти тебя на второй день. Я не могу сделать это, — она показывает на свой живот, — одна. Не смей даже пытаться бросить меня.