Фармацевт

Нет, если и решу служить, то сделаю это совсем не так, как в первый раз. Но и повторять судьбу Вовки Гребнева не собираюсь. Отстаивать свои права, совсем не обязательно в драке с сослуживцами, для этого имеется много других путей. В следующем году призывной возраст снизят до восемнадцати лет. Правда и служить придется на год меньше. Смысл этого решения вполне понятен, командовать мальчишками гораздо легче, чем взрослыми мужчинами. Но я то взрослый человек и действовать собираюсь по взрослому.

В этот момент на фотографии брата, перевязанной черной лентой мелькнул солнечный блик, как будто Вовке пришлась по нраву мои мысли по поводу службы.

Порядок в комнате царил идеальный. Но Витькиной заслуги в этом не имелось ни капли. Уборкой занималась мама. Но и сын без дела не сидел. Колка и укладывание дров в сарай второй год оставались на нём. Так же, как и сбор грибов. За ягодами они ходили вдвоем с мамой.

Благодаря травме Витьке удалось избавиться в этом году от прополки и окучивания картошки. Зато её копкой придется заниматься уже мне.

На простом дощатом столе аккуратной стопкой лежали учебники и тетради.

Взяв в руки учебник Барсукова по алгебре, задумчиво перелистал потрепанные страницы. Как ни странно, рисунков на страницах не было. Видимо бывший хозяин моего тела, предпочитал рисовать в альбоме, а не в учебниках.

– Мда, хрен знает, как буду сдавать всю эту лабуду? – подумал я. – Не помню ведь ни хрена. Придется как-то договариваться, давить на жалость. Диктант то напишу, без проблем. Ладно, со школой как-нибудь разберусь, а что делать с техникумом, там ведь тоже придется сдавать экзамены.

Придется все проблемы решать по мере поступления.

В шкафу я сразу не разобрался с одеждой, но маму на помощь звать не стал. Точно ведь решит, что у сына с памятью проблемы. И так периодически косится на меня с подозрением. Видимо, Витька говорил иначе. Но это ничего, все мои огрехи сейчас списываются на травму.

С этой мыслью я переоделся и направился кухню, откуда доносился соблазнительный запах щей из свежей капусты с бараниной.

После однообразного больничного питания щи пошли на ура. Я смолотил полную тарелку и потребовал добавки.

Но вместо неё мне была навалена полная тарелка картошки с говяжьей тушенкой. Завершил всю эту благодать стакан компота.

С трудом выбравшись из-за стола, я поблагодарил маму и в полусогнутом состоянии направился в свою комнату. Там с вздохом облегчения упал в кровать и расслабился.

Думал, что засну, но сна не получилось. Сначала обдумывал свое поведение за столом. Похоже, когда я себя полностью не контролирую, в теле начинает преобладать поведение Вити Гребнева. С одной стороны это и неплохо, по крайней мере, маму ничем удивить не удалось. С другой стороны, хотелось бы своим нынешним телом распоряжаться более самостоятельно.

Валера Лебедев, который на некоторое время замолкал, неожиданно снова начал орать очередную песню.

Я выглянул в окно и сразу понял причину его энтузиазма. Вместо малолеток Феклистовых, напротив Лебедя сидели мои одноклассницы Нинка Карамышева и Светка Птичкина. Нинка Карамышева стройная черноволосая девица с немалой грудью больше походила на выпускницу, чем на начинающую девятиклассницу. Зато невысокая, коренастая шатенка Светка достойно оттеняла её красоту. В общем, это была классическая женская дружба. Нинка на фоне Светки чувствовала себя королевой, ну а Светке достаточно было того, что она получает частицу внимания благодаря подруге.

Видимо, Витька был неравнодушен к Нине, потому, что мне срочно захотелось выйти на улицу.

Противиться этому желанию я не стал. Тем более что мне хотелось посетить уютное заведение, расположенное за домом. Увы, наш двухэтажный, восьми квартирный дом туалетов в квартирах не имел.

Зато впечатлений от уличного туалета хватало. В Витькиных воспоминаниях раннего детства я видел, как радостно кричал он вместе с другими детьми.

– Ура, говночисты приехали!

И вот во двор заезжала машина, имеющая специфический запах, из нее появлялись неряшливо одетые люди и, сняв из креплений на баке черпаки с длинными ручками, начинали методично черпать содержимое выгребной ямы. А куча детей возрастом от пяти до десяти лет с восторгом глядели на это представление.

Но сейчас в 1966 году, все происходило гораздо цивильней, скучнее, чем в пятидесятых годах. И говночисты исчезли, как класс.

– Куда собрался, – спросила мама, увидев мои сборы.

– В туалет сбегаю, – сообщил я.

– Вон ведро помойное в углу. Туда посикай, – посоветовала мама, ей, видимо, совсем не хотелось отпускать меня на улицу.

– После такого обеда ведром не обойдешься, – сообщил я, надевая кеды.

Выйдя из двери подъезда, застал паузу в пении Лебедева. Тот, отложив гитару, что-то усиленно втирал Нинке, слушавшей его с царственной небрежностью местной королевы.

– Эх, мне бы в тюрягу попасть, я бы там еще кучу песен выучил, – воскликнул Валерка и вновь взял в руки гитару. Но, увидев меня, вновь её отложил. Сунув руку во внутренний карман куртки, вытащил оттуда плоский флакон «Старки».

– Шибза, будешь? – спросил он, протягивая мне бутылку. Я глазами показал ему на окно, из которого за нами внимательно наблюдала Валентина Викторовна.

Валера в диспозиции разобрался мгновенно.

– Ну, я выпью, – заявил он, понятливо кивнув. Отхлебнув приличный глоток, он убрал плоский бутылёк обратно в карман, взял гитару и, глядя на Нину, громко запел.

– «В Московском городском суде, своими видел я глазами.

Судили девушку одну, она дитё была годами».

Воспользовавшись этим моментом, я незаметно покинул кампанию. Когда вернулся к подъезду, Лебедев уже спокойно спал на травке, гитара лежала рядом с ним, а несколько комаров беспрепятственно сидели у него на лбу.

Нина со Светкой стоя неподалеку что-то оживленно обсуждали. Увидев меня, Карамышева приветливо улыбнулась.

– Витя, здравствуй, ты так быстро куда-то убежал, мы даже расспросить тебя не успели. – немного манерно сказала она.

– Привет, девчонки, извините, что так получилось, в туалет торопился, – сообщил я. – Зато теперь в полном вашем распоряжении, спрашивайте, чего хотели.

Одноклассницы недоуменно переглянулись, и затем засмеялись.

Наверно ожидали другого ответа. Обычно младший Гребнев, что в классе, что на улице красноречием не блистал, большей частью отмалчивался. Так, что мои слова оказались для них неожиданными.

Мы втроем уселись на скамейку и под мерное похрапывание гитариста, девушки начали просвещать меня, обо всем, что происходило в школе за время моего вынужденного отсутствия.

И хотя все, что они говорили, не особо меня интересовало, беседу заканчивать не хотелось.

– Вы в девятый класс собираетесь, или будете куда-нибудь поступать? – спросил я, когда мне удалось вставить несколько слов в поток информации поставляемый собеседницами.

– Я лично продолжу учиться в девятом классе, не то, что некоторые, – сообщила Нина и неодобрительно покосилась на подругу.

– Я хочу поступить в медицинское училище, – виновато пискнула Света. – Буду учиться на медсестру.

– Нет, Витя! Ты слышал? Я ей сто раз говорила, не надо бросать школу. После десятого класса можно будет поступить на медицинский факультет университета и выучиться на врача, – воскликнула Нина. – Разве я не права?

Такое обращение к моему мнению меня изрядно озадачило. Из Витькиных воспоминаний я знал, что подобных бесед раньше никогда не было. Никого не интересовало мнение школьного задрота. Что же случилось сейчас?

– Наверно, они только сегодня поняли, что со мной можно нормально поговорить? – подумал я. – Кстати, вариант с медучилищем неплохой. Может, попробовать туда податься. Помнится, в прошлой жизни я не раз думал, чтобы было, если бы пошел учиться на зубного врача, или просто техника, стала бы моя жизнь от этого лучше, или нет. Сейчас самое время кардинально решить этот вопрос.