Страница 4 из 5
Вернёмся в безмятежное детство: в Южно-Сахалинске мы остановились в Доме пионеров. На ночлег постелили нам матрасы прямо на полу в спортзале. Днём покатали по городу, предварительно меня, как самого маленького, спросили: на какой машине я хотел бы ехать? Я тут же выпалил – на ЗИСе. Откуда я знал эту марку машин – ума не приложу. По Поронайску такие не разъезжали. Должно быть память удерживала картинку московских улиц, где машин хватало – и Побед, и ЗИСов. Разумеется, меня посадили у окошка, и мы отправились на экскурсию. Побывали в местном кинотеатре – там посмотрели детское кино «Косолапый друг», и на этом наш поход закончился. В памяти больше ничего не сохранилось. По радио часто звучали песни в исполнении Ирины Бржевской. Обратно в Поронайск отправились на поезде.
В школе был у нас и трудовой семестр, когда нас отправляли на местном поезде (типа нынешних электричек) на обработку полей с турнепсом. После завершения полевых работ мы втроём с моими приятелями – Володей Соловьёвым и Володей Степановым – перед возвращением домой решили сходить на речку искупаться. Купанье наше затянулось так, что, вернувшись в лагерь, где мы жили по-походному в палатках, мы никого из практикантов не застали. Оставалось там только несколько человек – работников этого совхоза. Увидев нас, они сильно удивились: как наши сопровождающие нас недосчитались и уехали?
– Что же с вами делать? – озадачились ребята.
Сначала надо покормить, решили они, и мы вместе с ними пошли ловить рыбу на уху. Речка была неподалёку от лагеря. Речкой её назвать было трудно, т.к. воды в этом месте в ней было по колено, может чуть больше. Рыба шла, очевидно, на нерест, и местные жители вышли на её заготовку с вилами: стоя почти посередине реки, накалывали тушки и выбрасывали на берег. Много не заготавливали – хранить ведь негде. Так и наши опекуны накололи несколько штук, и мы двинулись в обратный путь. В котле, в котором готовилась уха на костре, было тесно – уха получилась такой густой и наваристой, какую я не пробовал больше никогда. Удивительное свойство памяти: как мы размещались в палатках, где умывались и обедали, что ели – совсем не помню, а эту уху помню очень отчётливо. После ухи мы пошли в ближайшие места обитания военных. Там попросили, чтобы нас доставили на вокзал и посадили на электричку. Так мы вернулись с трудовой практики. Всё, что теперь вспоминается, было и интересно, и в каком-то смысле познавательно, заряжало нас, детей, целым калейдоскопом эмоций. Наблюдая за сегодняшними детьми, невольно задаёшься вопросом: от компьютера разве они получат правильные эмоции?
Возвращаясь из школы, мы порой задерживались в каком-нибудь дворе, где стоял теннисный стол и играли в пинг-понг. Ракетки у нас были свои, а мячик (он был в дефиците) вырезали из пенопласта. Игра получалась, конечно, так себе: шарик непредсказуемо отскакивал не туда, куда надо. Наигравшись, топали дальше и по дороге покупали у каких-нибудь предприимчивых хозяек самодельных петушков на палочке и наслаждались жжёным сахаром. Потом я стал сам себе плавить сахар в ложке, расположив её на печке. Шоколад, который лежал на полках магазинов, был ведь не очень дешёвым, меня особенно привлекало название «мокко», но иногда можно было себе позволить выпросить у родителей. Когда не было в кармане достаточно денег, взамен можно было купить в аптеке гематоген – тоже вкусно. А какое было мороженое! Там, в Поронайске, обычно оно было трёх «сортов»: брались вафельные стаканчики и наполнялись в соответствии с пожеланием на 10 копеек, на 15, на 20. Такие деньги всегда водились в кармане. Запах и вкус неповторимые. Это были настоящие сливки, а не суррогат из химии и не вода. Позднее, вернувшись в Москву, я увидел большой ассортимент этого лакомства, всё хотелось попробовать, но вкуснее всего (после того, сахалинского) было эскимо за 11 копеек, которого (кто смотрел кино, знает) объелся Хоттабыч. Позднее появилось «Ленинградское». А в постперестроечные дни, тоже в Москве, однажды купили в кинотеатре мороженое – это оказалась замороженная вода (типа сосульки, только помягче) с какими-то химическими добавками, словом, бурда, которую я тут же и выбросил. Тогда же я понял, что полные полки в Европе обусловлены вот такими продуктами. Чиновники во власти, конечно, всегда питались экологически чистыми и натуральными продуктами. А вот химически модифицированные и годами непортящиеся – это для рабочих, обеспечивающих их процветание. И это понятно – натуральных продуктов без дешёвых плохо перевариваемых компонентов и химических добавок на всех не хватит – обязательно будет дефицит. СССР не торопился переходить на химию, поэтому и случался дефицит, а продукты порой выглядели не так красиво, как в Европе или Америке. Зато мебель была из натурального дерева и инструмент не одноразовый, потому что главное было – обеспечить качественным и надёжным (хоть и не очень красивым) товаром потребителя, а не солидной прибылью торгаша. Чему, например, сегодня служат углеводороды – благополучию населения, росту промышленного производства, выпуску товаров по конкурентным ценам, как это было в стране Советов? Нет, служат накоплению долларов. В промышленности топливная составляющая в стоимости любого изделия зашкаливает, а люди в большинстве регионов по – прежнему топят печи углём и дровами, как и мы 60 лет назад.
Холодно никогда не было, несмотря на морозы за 30 градусов и ветер, сносивший с ног. Мыться ходили в городскую баню. Музеев и библиотек в городе я что-то совсем не помню. Однажды я узнал откуда-то, что работает музей на вокзале. Оказалось, что это передвижной музей – вагон, а в нём выставка: помню китовый ус, что-то ещё из археологических находок, видимо, обнаруженных в Сахалинской области. Это сейчас там наверно появились достопримечательности и настоящие музеи. Цивилизация стала добираться и до окраин. Был клуб, куда мы бегали смотреть всё, что было доступно: «Три мушкетёра» шли днём, поэтому пришлось сбежать с уроков (и потом многие сразу стали делать из проволоки шпаги), а вот «Иоланта» шла после уроков. Нам было невдомёк, что там всё время поют. В фильме «Человек-Амфибия» тоже поют, но эти песни тут же стали народными, их пели все. Однажды папа принёс клубный репертуар на ближайшую неделю. В этом перечне мне запомнилось название – «Шайка бритоголовых», иностранный фильм. Посмотреть его так и не довелось, но в памяти из-за сходства сюжета фильма, судя по названию, с иногда тревожной в криминальном смысле обстановкой в городе, сохранилось. На стадионе с лужами и выраженным волнистым рельефом почвы местные команды были похожи на обычные дворовые и самым интересным было, когда кто-нибудь в прыжке плашмя шлёпался в лужу. Вот и всё из достопримечательностей – всё-таки значительно больше, чем при Антоне Павловиче. А вот художественная выставка была! – в бане. Поскольку в городе было немало людей, отбывших наказание в лагере, то здесь в тесном небольшом пространстве, заполненном густым паром, сразу при входе, открывалась целая галерея: мужики щеголяли наколками на все вкусы: «не забуду мать родную», портреты Маркса-Ленина-Сталина, девушки-русалки, кресты и купола, и чего только там не было. Такова была специфика Сахалина в то время глазами малолетки. О полёте Гагарина я узнал поздно вечером по радио. Нас, детей, уже уложили спать, а папа занимался какими-то чертежами. Фоном в родительской комнате потихоньку работало радио. Мне долго не удавалось заснуть, и я невольно прислушивался – что там передают. Вдруг услышал про корабль, который вышел в открытый космос. Потом понял, что корабль – это ракета и спутник.
Увидеть, как в Москве встречают Гагарина мы могли только в клубе: телевизоров не было, интернета тем более. Если бы телевизоры были, то принимали бы скорей Японскую трансляцию, чем Москву – не было тогда ни Останкинской башни, ни спутниковой связи. Жизнь, обставленная современными кухонными приборами и средствами коммуникации, тогда только налаживалась. Но не везде, ведь после войны прошло немногим больше 15 лет, – сначала в столице, потом, как круги по воде, цивилизация должна была расползаться по стране и дальше. Сахалин был, как известно, не первым в очереди на его освоение цивилизацией.