Становление друида

— Есть такое дело: кое-что могу, — кивнул Апелиус. Новое имя архимагу не нравилось. Не то что бы император счел его неприятным, просто архимаг предпочел бы зваться своим реальным именем и в историю этого мира войти под ним, и сейчас размышлял, как лучше приучить горожан к новому имени.

— У нас проблема. Похоже, по вашей, магиковой части.

— Что случилось? — дежурно спросил Апелиус, хлебая щи и заедая куском подсохшего хлеба.

— Да с кладбищем у нас что-то неладное...

— С кладбищем? — дрогнувшим голосом переспросил Апелиус.

Адар с бугаями насторожились: парни привыкли к невозмутимости и уверенности архимага, и их не могла не насторожить опаска в голосе непоколебимого прежде практика.

— Да, с погостом, — подтвердил сотник, не заметивший изменений в поведении адепта. — У погоста, в дряхлом доме, дед живёт, гробовщик. В общем, старик за могилами смотрит — в гроб людям разные вещи кладут во время похорон, а некоторые бродяги за монету убить готовы, не то, что за брошь какую или кинжал. Так вот: странная молитва с кладбища слышна, из дома, где старик живёт. Не поймешь, то ли это и вовсе не молитва, а иные какие-то звуки: иной раз хохот, крики народ слышит. Ничего хорошего мы от этого не ждем: ночью на погосте виден бледный свет, а днем никого там не увидишь: старик пропал, а факелов не видно. Ночью мы туда не ходили: боязно настолько, что ноги сами перед оградой замирают.

По мере рассказа Апелиус перестал есть, а потом и вовсе проверил, хорошо ли выходит клинок из ножен и пробежался пальцами по вшитым в одежду накопителям. "Ноги замирают" вполне похоже на давление бао, или даже на простенькую печать ужаса.

— И сколько уже такие странности творятся?

— Да почитай недели три...

— Черт! — выдохнул Апелиус. — И сколько могил уже разрыто? Ведь разрыты же, да?

Архимаг чувствовал себя беспомощно, как простолюдином под прицелом огненного жезла: свою роль сыграло расстояние от печатей, связанных с перстнями.

— Могил семь, не больше.

Архимаг отодвинул от себя чашку.

— Собираемся на кладбище, парни, пока то, что там угнездилось, не сожрало этот город.

Выйти сразу не получилось: на выходе Апелиус столкнулся с женщиной, и та, увидев его лицо, упала: подкосились ноги.

— Джун?!

— Мама...

Пришлось тратить час на глупую возню. Наконец, пообещав заночевать в отчем доме, Апелиус вырвался из ратуши. Захватив себе в провожатые стражника, который встретил отряд у ворот, пошли к кладбищу.

Дядька болтал без умолку, и Апелиус впитывал информацию из "народа", у которого взгляд на ситуацию расходился с сотником, и касался в основном еды: людям не хватало мяса, вина, на их шеях сидели осиротевшие дети и овдовевшие матери. Да Апелиус, идя по городу, и сам видел, что даже шестилетки делают работу по дому, явно не по силам себе: рубят дрова хиленькими ручками, таскают наполовину заполненные ведра с водой через треть города, а девочки развешивают на морозе белье мокрыми, красными руками.

До могилок дошли спустя полчаса, причем сперва навернули круг за десять метров от ограды, по периметру кладбища, под бьющим в лицо ветром и снегом, а уже потом направились внутрь ограды. Кладбищенская калитка скрипнула, и архимаг вошёл под тень ёлок. Апелиус ежеминутно оглядывался, и вел себя очень осторожно: прежде, чем пройти вперёд, осматривал стволы деревьев, всматривался вверх, в заснеженные лапы елей. Для подчинённых архимаг выглядел, как босой крестьянин, идущий через набитый ежами лес.

Провалы в земле обнаружили сразу, и оказалось их больше семи.

— Одиннадцать, — скрипнул зубами архимаг, обычно спокойный. Глядя на него и на шепчущего заговоры стражника, нервничала и троица слуг.

Следов на снегу видно не было. Наверняка они были, но всё скрыл выпавший снег.

— Ждём до темноты, раз такое дело, — решился архимаг. — Дядька, отойди в ратушу. Аккурат под закат приведи ребят покрепче, из тех, кто с алебардами умеет обращаться. Ждите нас метрах в ста от кладбища. Чувствую, эта ночь будет долгой.

Апелиус постарался успокоить мандраж. Все же семилетняя ссылка, проведенная на одном нехорошем материке, в оцеплении из бесчисленных скелетов, гулей, умертвий и управляющих этим всем личах, почти не восприимчивых к магическим ударам, сказывались даже сотни лет спустя. Кто же знал, что мир, поначалу не показывавший своего трупного оскала, не имевший ни сказок, ни жалкой побасенки о восстающих мертвецах, удивит его позже!

— Чего ты так разволновался? — с удивлением спросил Адар. Глупец даже не знает о магии душ, и о архиличах, которые могут эти души пленить и убивать! Тело — тлен, его можно отбросить в любой момент и уйти из этого мира в другой мир, в другое тело. Однако уничтожение души — окончательная смерть. И хуже всего, что в другой мир сейчас лучше не попадать: в мире, где есть архилич, лучше не умирать, чтобы не попасть к нему в руки. А душу архимага он наверняка заметит.

Апелиус надеялся, что тварь пока ещё слаба и ее можно уничтожить до того, как она войдёт в силу. Да и не могло быть иначе: сильной твари не понадобится разрывать могилы возле захолустного городка. Может, это вообще не архилич, а лич, или даже слабенькое умертвие с сохранившимся разумом...

На вопросы слуг, которые становились все тревожнее с каждым часом, Апелиус не отвечал. Доказать людям из этого мира, что существуют ожившие мертвецы, очень сложно, и не стоит потраченного на это времени. Лучше уж сами всё увидят.

Закат встретили в сугробе в полусотне метров от кладбищенской ограды. Однако, вопреки ожиданиям архимага, ничего не произошло.

А вот когда окончательно стемнело, из леса выбежал вурдалак. Искореженное энергией смерти тело было клыкастым и когтистым. Морда монстра не напоминала человеческую: кости разрослись, закрывая глаза своеобразным щитком, а руки стали в полтора раза длиннее: тварь передвигалась на четырех конечностях.

На кладбище что-то засветилось зелёным, гнилостным светом. Вурдалак покрутился, осматриваясь: будто он сможет что-то увидеть своими глазенками в темноте... Когда вурдалак убежал к центру кладбища, Апелиус поднял слуг. Выстроившись в шеренгу, четверка побежала к калитке.

Пробирались в полнейшей тишине — наскоро сооружённый Апелиусом артефакт гасил скрип снега.

Наконец добрались до точки, из которой стало видно происходящее в центре кладбища. Здесь светился сам воздух, будто напитанный какой-то гадостью: каждый вздох был тяжелым, будто на грудь что-то давило.