Страница 14 из 16
Да сколько же можно ходить как вьючный осёл? Сбросить бы хоть чёртов матрац. Но нет, нельзя оставлять следы. Мы попрём ценное имущество на горбу.
Уже вечерело, когда послышался отдалённый лай собаки, а за ним другой — с противоположной стороны. А мы только-только успокоились и встали на ночёвку. Первым вскочил Федька, за ним и Жека.
— Обложили, с-суки! Бежим!
Бежим так бежим. Но больше я этот мартац не потащу. Бросили всё, включая инструменты, ружбайки только прихватили. У Жеки был полупустой рюкзак, вот его он цепанул и рванул подальше. Сперва бежали вроде вместе, первым пропал Митрич. Может, на какую незаметную тропку свалил, а может отстал. И я понял, что это мой шанс. В сумерках видно всё хуже, кто там оглядываться будет.
Собаки лаяли то ближе, то дальше, и даже мне было не по себе от этого. Я конечно хорошо придумал сдаться, но что со мной сделают, ещё неизвестно. Вот если бы с отцом с глазу на глаз оказаться, я б ему всё, как на духу выложил про себя. А тут споткнулся Жека, который бежал прямо передо мной. Я почти успел перепрыгнуть через него, но зацепился за лямку его рюкзака и рухнул рядом. А Жека вместо того, чтобы подняться и бежать дальше, начал ползать на карачках и что-то шарить в траве. Что он ищет, я сразу понял, потому что приземлился как раз на это что-то. Всё-таки он его выковырнул и присвоил! Килограмма на два с половиной самородочек. Рука сама упихала его в карман, и я отступил за дерево, а потом и свернул в обратную сторону — на лай собак. Теперь у меня есть козырь.
Когда на меня выскочил лохматый белый пёс, оповещая округу, что преступник обнаружен, я малость прифигел. Это же наша собака! Бельчик, мой товарищ и друг детства. Бабушка чесала с него шерсть и вязала варежки и носки, а я его запрягал в санки.
— Бельчик, Бельчик! — позвал я. — Дружище!
Да он совсем ещё молодой, почти щенок. Опешил, даже лаять прекратил, но при попытке приблизиться оскалился и зарычал. Молодчина какой! Не признаёт всякое отребье. А ведь выскочи он на моих дружков, и пристрелить могут.
— Сидеть! Ждать! — скомандовал я. Он у нас умный был, командам обучен.
Бельчик плюхнулся на мохнатый зад, но тут же вскочил и ещё азартнее залаял на непонятного человека, который решил, что может отдавать хозяйские приказы. Ладно, придут же когда-то люди на лай. Переложу-ка я пока самородок в хорошее место, а то как бы не вышло чего. И портянки заодно перемотаю.
Минут через пять и люди подоспели.
— Ты смотри-ка, Бельчик молодец какой! Преступника поймал, можно к награде представить.
— Ну наконец-то, я уж устал вас ждать, — не вставая и не делая резких движений, ответил я.
Мне светили шахтёрским фонариком в лицо, и определить, кто по ту сторону стоит, не было возможности. Но голоса вроде незнакомые, хотя я не был уверен, что узнаю среди них отца.
— Оружие на землю, встать, руки подними вверх.
— Нету у меня оружия, руки и так вверху. Мне надо поговорить с Шариповым.
— Вставай, кому сказано. Ишь, переборчивый какой, мы ему не годимся.
— Шарипов с вами? Я буду разговаривать только с ним.
— А ну, встать! — лязгнул затвор. Так и знал, что добром это не кончится.
Пришлось подниматься.
— Обыщи-ка его, Налымов.
— Да нету у меня оружия. И вообще, у вас ордер на обыск есть? Я между прочим несовершеннолетний, по судам потом затаскают.
— Ты посмотри-ка, щенок, ещё учить нас будет.
— Кто такой? Фамилия?
Блин, ещё бы я сам знал свою фамилию. Как-то не всплыла она в разговорах с копачами. Сказать, что Шарипов? Так ведь я уже вроде и не он. Не про переселение же душ рассказывать?
— Молчим? Думаешь, не узнаем?
— Да это же Саня, товарищ сержант. Шведов Александр.
— Пусто, товарищ сержант, — доложил похлопавший меня по бокам мужик.
Кабы знал, что так фигово будут обыскивать, не пихал бы самородок в такое неудобное место.
— За голяшкой посмотрел? Пера там нету?
А нет, не зря прятал получше. Нашёлся умный человек.
— Вперёд, — скомандовали мне.
Бельчик счастливой кометой умчался во тьму, значит, хозяин всё же недалеко. Есть надежда.
— Вы позовёте-нет Шарипова? У меня для него ценная информация.
— Молчать, задержанный. Тебе право слова не давали. На суде встретитесь.
— Я же знаю, что он здесь. Бельчик без него не пошёл бы. А мне очень-очень нужно ему сообщить кое-что.
— Нам сообщай, что имеешь сказать.
— Мне надо лично Дмитрию Прокопьевичу.
— Отставить разговорчики. Шагай быстрее.
— Я не могу быстрее, ногу подвернул.
— Таким темпом мы к утру дойдём.
— Предлагаешь его тащить на себе?
— Ладно, пусть ковыляет. Вы вперёд идите, договоритесь на стойбище, чтобы гражданина Шведова отдельно запереть. И насчёт ужина там…
— Зачем меня запирать? Я не собираюсь никуда сбегать. Не для того я вас ждал.
— Поговори мне ещё. Вперёд.
Шли мы правда долго. С моим утяжелителем в портянке не очень-то разбежишься. В тот раз, когда утяжелитель был россыпью, он органично вписывался в мою ногу, сейчас он болтался под пяткой, не давая на неё полноценно опереться. Больно, блин. Или уже отдать его моим конвоирам? Ну нет, бате отдам, и никому другому. Может, премию выпишут или медаль дадут. Главное, чтобы не грамоту. Вот чего не люблю с детства, так это грамоты. Хотя единственную отцову мать долго хранила, а потом и я. Не так-то много у меня от него осталось.
Бельчик догнал нас ещё раз уже на опушке стойбища, радостно облаял и умчался в темноту. Надеюсь, и хозяин скоро будет.
Ночевать меня загнали в лабаз на ногах-брёвнах, маленький и тесный. Залазить туда предлагалось по бревну же, с зарубками вместо ступеней.
— Не дури! — предупредили перед уходом и закрыли снаружи.
Пожрать не предложили. Буду спать. Но поспать тоже не удалось. Раздался стук шагов, сотрясающих лабаз, и дверь открылась.
— Ну здравствуй, Александр.
— Здравствуй... те.
Я во все глаза смотрел на вошедшего мужчину. Отец. Именно такой, каким запомнился мне-пятилетнему. Небритый. Усталый. С покрасневшими от недосыпа глазами. Батя, родной. Какой же ты молодой, лет на двадцать меня моложе.
— Ну чего молчим? Мне сказали ты прямо требовал меня для разговора. Или передумал? Тогда я спать пошёл. Завтра ещё неизвестно сколько отмахать придётся по тайге.
— Подождите. Я понимаю, вы устали, но суть сразу скажу, а подробности можно и завтра.
-Говори, — снова присел отец.
— Первое — вот.
Я скинул кирзач и размотал портянку. С глухим стуком брякнулся о деревянный пол самородок.
— Что это? — присмотрелся он в тусклом свете разряжающегося фонарика.