Номерные сказки

Он издалека, но зорко поглядел в глаза претенденту. Не обнаружив в них нахальства, дерзости и ребячества, монарх слегка приуныл. Обнаружив же учтивость, готовность и собранность, он приуныл совсем.

— Неплох, конечно... Однако ж не нашего племени жеребец. — негромко, чтоб не слыхала сидящая поодаль царевна, произнес царь.

— А то, бывает, и не жеребец вовсе... — еще тише промолвил шут.

— Тоись? — уставился на него царь.

— А то и есь. Знающие люди говорят, поветрие у их теперь там такое, навроде чумного. Когда мужики под венец друг с дружкой идут, а бабы друг от дружки детей рожают. И гомы у их теперь не сапиенсы, а другие.

— Ни хрена себе мне... — опешил царь. — Это ты, Сеня, гляди у меня... Ежли шутишь так глупо — я тебя самого за жеребца отдам!

— Ушами слыхал, да задницей не видал! — обидевшись недоверию, отвернулся от него шут. Царь, оглядев принца еще на раз, крякнул и встал с трона. Почесав шею под бородой, он чуть-чуть поклонился принцу и громко сказал :

— Так что, милый друг, погодим немного с ответом. Пока разведка необходимые сведения доставит. А с этих пор разрешаю сутки через трое при дворе с визитом бывать. И штандарт свой над резиденцией до половины древка поднять. Бывай.

И государь снял с себя и с царицы корону, давая понять, что прием окончен и продлению не подлежит.

Сказка №28

В этот день в очередной раз решалась судьба царевны. За немногие лета ее сознательной жизни женихов во дворце перебывало столь много, что летописец, описывавший их появления в своих хрониках, окончательно запутался в именах, титулах и достоинствах. Поэтому для удобства давно уже пользовался номерами. Нынешний был трехсотый. И, поскольку данная цифра явно взывала к небольшому застолью, таковое и состоялось вечером в царевых покоях.

— Ну-с, робяты-акробаты... — говорил царь, имея в виду сразу всех, в том числе царевну, царицу и прибывшего погостить архимандрита. — Посидим, подумаем купно. И пред решеньем ответственным на весах разума коллективного хорошенько все взвесим... Верней говоря, измерим... Точней говоря, прочувствуем... Да в общем, по первенькой разливай!

Каждой категории физических лиц полагалось свое питье, поэтому три виночерпия царю с царицей наливали одно, боярам и архимандриту другое, а царевне по молодости лет совсем даже третье, выдавленное в бокал из нескольких апельсинов. Шут, удобно устроившись в ногах государыни, пользовался некоторыми исключительными правами и мешал в своем ковшике что угодно с чем попало в самых диких пропорциях.

— Так что, теперь и ты, дочь моя, давай выскажись... — крякнув, выпив и снова крякнув, повелел государь. — Ибо твой и только лишь твой выбор есть заглавный критерий. Потому как тебе с им жить. Во всех смыслах.

Царевна привычно покраснела и потеребила лежащую на коленях косу. Последняя была трижды обмотана вокруг головы, четырежды вокруг стана и поэтому оставшейся своей частью была всего чуть более полутора метров. Сама же царевна даже в сидячем положении на голову превосходила торчавшего за спиной виночерпия, парня маленького в сравненье разве что со слоном. В свое время даже многоопытные повивальные бабки были крайне изумлены, когда с превеликим трудом извлекли из чрева государыни отнюдь не четверню, как ожидалось. А всего одну, но весьма, говоря смягченно, крупную девочку. Кормление которой тут же оказалось весьма непростой задачей, так как долгожданный ребенок за один заход свободно выпивал восемь титек. Поэтому довольно скоро кормилицы были заменены на коров, которых быстро растущая девочка, впрочем, высасывала так же быстро, как стая комаров лилипута. Со временем, обретя нынешние размеры и ум, ее высочество стала второй наиболее уважаемой представительницей женского пола в стране. Государь, в первые годы относившийся к дочери с некоторым перманентным испугом, затем очень ее полюбил и постоянно ставил в пример, по поводу и без повода, удачно и не совсем.

— Ты, доченька, не молчи. Говори. А то по сю пору неясно, какого ты к нему отношения. Вот, бояре, поучитесь-ка у нее! Покамест крепенько не обдумает — ничего не вымолвит. Прямо как вулкан италийский. Молчит-молчит, а потом как шваркнет каменьями!

— Вы, папенька, своими поэтическими сравнениями уже всех мух приморили. — недовольным голосом сказала царевна. И, поправив килограммовую в прическе заколку, наконец высказалась. — Вообще-то он, конечно, впечатление производит. Сложен изящно, одет опрятно, кривляется довольно искусно. Только вот глазиком как-то косит. Я вот думаю, не заячий ли зрительный недостаток?

— Надо ж! Тоже заметила! — восхитился царь. — Это из-под вуальки-то! Она ить у тебя кака? Холщова? Ну, надо же!

— Так на натуральную французскую денег-то пожалели! — возмутилась царевна. И опустила ладошку на стол с таким грохотом, что виночерпий у нее за спиной подпрыгнул. Хотя, сказать правду, она слегка кривила душой. Ибо гораздо больше дамских нарядов ценила мудрую книгу и хорошую оркестровую аранжировку. А потому почти все положенное ей содержание тратила на заполнение стеклянных книжных шкафов и ящика для пластинок. Однако, сказать еще одну правду, царевна отнюдь не являлась синим чулком и о женихе активно мечтала. Красота же ее волновала не только придворного художника, но и очень многих других мужчин разных сословий и места жительства. И обидеть царевну способен был только царь, да и то в ста процентах случаев ненароком.

— Кукареку! — громко произнес шут и тем весьма удачно разрядил атмосферу. Все присутствующие засмеялись так, что за дверью, не выдержав, многоголосым ржанием откликнулась стража. Государыня, хохотунья известная, махнув ладошкой, отбыла под свой стул, а шут поклонился и тем же манером, то есть попой, звучно и членораздельно поблагодарил за внимание.

— И-и-их хи-хи! — государь не просто закатился, а в прямом смысле под стол, и там крепко повстречался с царицей лбом. Виночерпий, смеясь, пролил немного архимандриту за ворот и тем заслужил себе полный ковшик в штаны. Наливая ему второй, его святородие туда же опустил огурца, отчего ближние по месту действа бояре принялись икать хором. Даже летописец, деятель скромный и малозаметный, включился в общий оркестр своим смехом, который, в свою очередь, ввиду простуженного носа был столь далек от нормального, что крепившаяся до поры царевна громыхнула на зависть колоколам. Веселье продолжалось минуты три, после чего бережно усаженный боярами на трон государь, все еще подрагивая , произнес:

— Ну, Сеня... Ну, хрен тебя морковкой по помидорам... Удружил! Оформляй заявку на орден. Менее Андрея Пустозвонного никак не выдам. А то и Трудового знамения. С серпами и яйцами.

— Заранее благодарен. — заранее поблагодарил шут. И поклонился так, как умел только он. Продев голову между ног и оказавшись тет-а-тет с своим задом. После чего, повернувшись к зрителям, на два голоса исполнил кусок арии из "Аиды". Вся государственная верхушка тут же пала на пол в таких корчах, на какие не способен самый бойкий из эпилептиков. Лишь по прошествии получаса, когда отпоили царицу, отлили из ковшика ее венценосного мужа и нашли вставную челюсть архимандрита, собрание вернулось к тому, за чем, собственно, и собралось.

— Не знаю, как вам, а мне он, пожалуй, и показался... — молвила царица, потребив немного из ковшичка. — Господин посол сказывал, что и происхождения он хорошего. Не от диких европских варваров род ведет, а от древлеримского корню. Что-то там его высокородие то ли про Спартака, то ли про Ювентуса сказывал... Во всяком разе, порода у его наглядно видна. А от хорошей породы и приплод будет в заводе путный.

Ее величество употребила животноводческие термины совсем не потому, что хотела обидеть дочь, а лишь вследствии того, что привыкла оными изъясняться. Скотный двор, который патронировала она лично, по разнообразию своему был на зависть многим зоопаркам. Самым крупным достижением царицы как селекционера был на данный момент чешуйчатый овцемул, который с большим трудом появился после многократных попыток скрещивания синайского волхводава с сицилийским конебыком.