Воспитанница любви

– Ты не уверена в своем женихе, Вера? – прямо спросил отец.

Юная княжна подняла на него глаза, полные тоски, и молча кивнула.

– В таком случае надобно ли ехать?

– Я хочу, очень хочу его видеть! Но боюсь… Я поеду непременно, хотя бы затем, чтобы уговорить Андрея помириться с матушкой, ведь она страдает.

Князь пытливо всмотрелся в глаза дочери:

– Один француз сказал: «В жизни человека неминуемо наступает пора, когда сердце должно либо закалиться, либо разбиться». Ты готова ко всему?

– Да, – твердо ответила Вера.

Мадемуазель Полетт расплакалась на прощание и пожелала Вере долгожданного счастья. Они обменялись понимающими взглядами: кто знает, увидятся ли еще? У Веры защипало глаза, но она стойко держалась, чтобы не огорчать отца.

– Не обижайте мадемуазель… – шепнула Вера, целуя на прощание князя.

Тот удивленно поднял брови, но не успел ничего спросить: девушка уже сидела в карете. Ее свита состояла из кучера Степана, форейтора Ваньки, мальчишки лет десяти, и горничной Дуни. Князь уговаривал дочь взять для охраны хотя бы двух мужиков, но девушка наотрез отказалась, только попросила князя снабдить ее дорожными пистолетами и показать, как ими пользоваться.

Наконец тронулись. Промелькнули витрины Невского, высокие дома постепенно сменились приземистыми, вот и застава позади, а впереди – Московский тракт. Было решено в городах не останавливаться и по возможности их миновать. Степан хорошо знал те края, куда они направлялись, посему ехали короткими путями, где дорога не была столь хороша, как на тракте. Трясло немилосердно, дважды чуть было не перевернулись, но Степан и Ванька, умело управляясь с лошадьми, не допустили катастрофы. Зато Дуня визжала так, что Вера едва не оглохла. Пришлось закрыть ей рот, чтобы своим визгом горничная не мешала возничим. Вера тоже изрядно испугалась, но скоро овладела собой.

В путешествии были и приятные стороны. Это звездные ночи и сон под открытым небом. Дни стояли сухие, комары уже мало досаждали. Дуня со Степаном, как и грезила Дуня, сблизились в силу необходимости. Они вместе сооружали костер, готовили похлебку и чай. Ванька бегал за хворостом, покупал в деревне молоко и сметану. Он был востер и пронырлив. Степан наставлял юного помощника в своем кучерском деле, а также учил уму-разуму. Вера с улыбкой слушала их диалоги у костра.

– Дяденька, а дяденька, а почему ворона серая, а ворон черный? А почему месяц то с одной стороны, то с другой? А куда звезды падают? – бесконечно сыпал вопросами Ванька.

«Дяденька» важно растолковывал, что мог, а если не мог, то уклонялся от ответа, косясь в сторону Дуни:

– Подрастешь, сам догадаешься. Мал еще, коли не понимаешь.

Ванька с благоговением взирал на Степана и всюду следовал за ним хвостом. Это, натурально, не устраивало Дуню. Горничная не чаяла момента, когда останется с любезным наедине, да куда там! Ванька и спать ложился непременно под боком «дяденьки». Дуне ничего не оставалось, как согласиться ночевать вместе с Верой в карете. Княжна сочувственно посмеивалась, наблюдая, как томится девушка, как жадно следит за каждым движением ладного и ловкого Степана. Сама Вера наслаждалась свободой и дорогой, будто в последний раз. Ей нравилось умываться из холодного ручья и купаться в тихих лесных озерах. Вспоминалась речка Слепневка, в которой они с Сашкой учились плавать еще детьми. Нравилась каша с привкусом дыма от костра и грубый черный хлеб, какой едят крестьяне. Глядя на это, Степан так осмелел, что стал обращаться с госпожой покровительственно, со снисхождением, почти как с Ванькой. Вольности, понятно, лишней не брал, но при случае мог уличить княжну в невежестве, незнании простых природных законов. С Дуней же красавец кучер держался солидно, с преувеличенным почтением. Величал ее Авдотьей Парфеновной.

– Подайте-ка, Авдотья Парфеновна, мне вон ту палку! Каша у вас, Авдотья Парфеновна, знатная!

Дуня грустила и жаловалась Вере по ночам:

– Отчего он так-то? Напустил на себя, не подойди!

– Так он с уважением же, Дуня! Вот кабы Дунькой кликал!

– Пусть бы уж лучше Дунькой…

Вера смеялась и не желала понимать страданий горничной.

На последнем привале Вера вдруг потребовала от спутников непременно обещать: ни одной душе в имении Вольской, а в первую очередь хозяину, не проговориться о том, что она, Вера, дочь князя Браницкого. Дуня удивилась, остальные кивнули согласно: надобно – значит, исполним.

– Пусть он думает, что я – прежняя Вера, воспитанница, бесприданница, – шептала девушка горничной…

Варварино показалось неожиданно. Выехали из леса, миновали ржаные поля, где мелькали фигурки жнецов, и кустарники, перебрались через ручей, и вот на горке показались деревянные строения. Никого не было видно, лишь собаки провожали карету задорным лаем.

– Неужто прибыли? – изумилась Дуня, когда они въехали в ворота барской усадьбы и покатили по дорожке к крыльцу.

Вера молчала, не имея сил что-либо ответить. Сердце ее было готово выпрыгнуть из груди, все тело сотрясала мелкая дрожь.

– Да что с вами, барышня? Нешто укачало? – беспокоилась Дуня, когда они выбрались из кареты.

– Не забудь про обещание, – только и вымолвила княжна.

Она едва держалась на ногах, бледность сменилась краской, горячо прихлынувшей к лицу.

Из дома выскочила дворня, вот уже Степан здоровается с мужиками, признавшими его. Все столпились у кареты, распрягая лошадей.

– Где барин-то? – спросил Степан. – От матушки его Вера Федоровна приехали.

– Сейчас ключницу Федосью кликну! – крикнула босоногая девчонка и сиганула в дом.

Тотчас на крыльце показалась румяная дородная баба в красном сарафане и белом платке.

– Ох ты, гостьюшка нежданная! – запричитала она. – От матушки Варвары Петровны никак?

Вере казалось, что еще немного и она рухнет без чувств.

– Я к Андрею Аркадьевичу, – выдавила она из себя.

– А их нету дома! – раздался от крыльца чей-то звонкий голос.

Вера подняла глаза и увидела возле колонны красивую, статную девку с толстенной косой через плечо. Она смотрела с вызовом и явным недоброжелательством.

– Полно тебе, Алена! – прикрикнула на нее Федосья. – Веди-ка барышню в дом, а я пригляжу за мужиками, чтобы лошадей поставили и людей накормили.

– Следуйте за мной, – кивнула Алена.

Вера с нехорошим предчувствием смотрела в затылок провожатой, но послушно шла за ней. Дуня тащила следом картонки, Ванька волок чемоданы. Веру определили в гостевую комнату в верхнем этаже, на женской половине. Пока Алена доставала постель, смахивала пыль, открывала шкафы, Вера молча наблюдала за ней. Наконец хлопоты завершены, Алена собралась уйти. Юная княжна только теперь решилась спросить:

– Когда будет Андрей Аркадьевич?

Алена неопределенно дернула плечом:

– Почем знать? – Затем, нагло глядя прямо в глаза Вере, произнесла с усмешкой: – Зря вы приехали, барышня! Ничего у вас не выйдет.

И она вышла, усмехаясь и картинно покачивая бедрами.

От такого приема Вере хотелось немедля бежать из Варварина, не дожидаясь Андрея. Алена вела себя так, словно у нее были несомненные права на Вольского. А что, если и впрямь были?..

– Ну и нравы тут у них! – возмутилась Дуняша. – Простая горничная, а нос-то задирает!

– Что мне делать, Дуня? – спросила обессиленная княжна. – Давай уедем!

Дуня округлила глаза:

– Что ж мы ехали за семь верст киселя хлебать? Лошадей уж распрягли… Да вы погодите унывать! Я порасспрошу сейчас Федосью, что и как.

Вскоре она явилась с донесением: Вольский в полях, живет в охотничьем домике, за ним послали.

– Так и хорошо! – пыталась расшевелить омертвевшую госпожу Дуняша. – Вы приготовиться успеете, с дороги помыться, переодеться, чтобы красавицей ему явиться, а не замарашкой какой.

Сей справедливый довод оживил княжну, она попросила Дуню похлопотать о ванне. Тут явилась сама Федосья.

– Я велю истопить баньку, что ж в корыте-то грязью полоскаться! Барин любит попариться, авось поспеет в самый раз.