Воспитанница любви

– Ах, веер! – вспомнила девушка и бросилась искать изящную безделушку – подарок княгини Браницкой.

В ушах ее блестели роскошные бриллиантовые серьги.

У подъезда их ожидала щегольская английская коляска. Они уселись и понеслись. Вера забыла обо всем. О том, что она актриса с жалованьем в две тысячи в год, что она живет на чердаке, что всякий ее может обидеть и оскорбить. Теперь она вновь была светская барышня, одетая по моде и к лицу. Движения Веры естественным образом приобрели прежние изящество, непринужденность, грацию. Когда она в сопровождении гусарского офицера поднималась по парадной лестнице, казалось, что сказочная принцесса посетила сей скромный уголок. Дамы разглядывали ее в лорнеты, мужчины восхищенно восклицали, барышни с жадностью изучали ее безупречный наряд и аристократическую осанку. Стельковский слегка задирал нос, но был мил и внимателен, как всегда.

Он усадил Веру неподалеку от губернатора и его семейства, а когда грянул вальс, тотчас склонился перед ней в поклоне. Объятия его были приятны, двигался он довольно умело, и Вера скользила по паркету в изящных атласных туфельках легко и беззаботно, как в лучшие времена. Стельковский наслаждался танцем не менее. Он возбужденно ловил губами ее локон и сжимал тонкий стан крепче дозволенного. Вера упивалась музыкой, близостью красивого мужчины, танцем…

Мазурка, котильон, экосез, польский, снова вальс. Мужчины толпились возле Веры, ожидая очереди танцевать с ней.

Даже губернатор с любопытством поглядывал в ее сторону, пока не видела его дородная супруга. Никто не узнавал в прекрасной незнакомке актрису из труппы Антипа Игнатьевича. Совершенно запыхавшись, девушка решила пропустить один танец и услала Стельковского за мороженым. В ожидании кавалера она обмахивалась веером и с любопытством озиралась вокруг, с удовлетворением ловя восторженные взгляды мужчин, злобные – дам, ревнивые – девиц. Полковой оркестр гремел бравурно, победительно, и душа Веры ликовала, радуясь празднику.

Все кончилось в одну секунду. Юная актриса почувствовала взгляд со стороны губернатора и, обернувшись, невольно вскрикнула. Рядом с губернатором, угодливо склонившись к его уху и что-то нашептывая, стоял… Алексеев. Иван Иванович, кажется, стал еще толще и противнее. Он не отрывал злого взгляда от Веры и говорил, говорил что-то губернатору, а Фома Львович краснел апоплексически и тоже косился на нее. Девушка испугалась и затрепетала в ожидании скандала. «Скорее бежать!» – была первая мысль, но тут же Вера устыдилась своего страха. В чем она виновата? Почему должна бежать? Пусть Алексеев плетет интриги, ей что за дело? Кто он Вере? Всего лишь знакомый из круга княгини. Не по ее вине не случилось им пожениться.

Однако события принимали опасный оборот. Вот уже губернатор подзывает к себе Стельковского и, брызгая слюной, выговаривает ему, указывая на Веру. Поручик тоже начинает краснеть, затем решительно направляется к своей даме.

– Мы немедленно едем отсюда! – сквозь зубы выговорил молодой офицер, подавая девушке вазочку с мороженым.

– Что случилось? Кто этот господин, что возле губернатора? – невинно спросила Вера.

Она хладнокровно взялась за ложку и стала поедать мороженое.

– Какой-то столичный чиновник, – нетерпеливо ответил Стельковский. – Однако он уверяет, что знаком с вами, сударыня. Губернатор взбешен оттого, что я привез вас сюда, – он передразнил, – «в благородное общество»!

– А если мы не уйдем? – поинтересовалась Вера, готовая обороняться и даже бросить вызов. – Нас отправят на съезжую?

Красивое лицо офицера исказилось гримасой.

– Хотел бы я посмотреть, как они это сделают! Мы можем остаться, только вряд ли это будет приятно. Пошла писать губерния! Глядите, как все перешептываются и на нас косятся.

Действительно, зал уже охватила лихорадка алчного любопытства, слух перелетал с легкостью бабочки от одних уст к другим. На Веру вдругорядь уставились лорнеты, в ее адрес появились наглые усмешки и весьма нескромные взоры мужчин. Это становилось нестерпимо, атмосфера накалилась и готова была разразиться бурей.

– Не будем дразнить гусей. – Стельковский предложил Вере руку.

Поставив пустую вазочку на мраморный столик, девушка поднялась со стула и с достоинством оперлась на руку кавалера. Уходя, она бросила на Алексеева взгляд, полный презрения и брезгливости. Алексеев насмешливо поклонился.

– Напрасно мы бежали! – возмущалась всю дорогу до дома оскорбленная девушка. – Что уж, неужели актриса такое низкое существо, что ей нельзя появляться в обществе? Ведь в Петербурге, мне сказывали, принимают актрис.

– Разве только в качестве угощения, – усмехнулся Стельковский. – Нет, ангел мой, в здешнем обществе это не пройдет. Обезьяны! Они не могут простить вам превосходства!

Произнеся «ангел мой», поручик живо напомнил Вере Андрея. Это напоминание больно укололо в сердце.

– Зачем вы привели меня туда, – вдруг обиделась Вера, – коли знали, что это не принято?

Стельковский успокаивающе пожал девушке руку:

– Я выдал вас за кузину, и если бы не этот гадкий господин, которого принесла нелегкая, то нас никто бы не побеспокоил.

Вера не отнимала руки и чувствовала тепло и трепет, исходящие от молодого офицера. Он закипал, все крепче сжимая ей пальцы. Однако в момент, когда дыхания их сблизились и поцелуй был неизбежен, Стельковский испуганно отпрянул. Вера ничего не понимала. Она невольно припомнила с раздражением, как Натали хохотала над робостью поручика и за спиной называла его евнухом. Но усомниться в чувствах Стельковского было невозможно: томный взгляд и страстная дрожь выдавали его крайнее возбуждение. Казалось, он нарочно изо всех сил сдерживает порыв чувств. Вера не понимала ничего и оскорбленно молчала, подальше отсев от своего спутника.

Они прощались молча у двери Вериного чердачка. Девушка сухо кивнула, Стельковский почтительно приложился к ручке. Войдя к себе, Вера швырнула шляпку и мантильку куда придется, и как была, в бальном наряде, лишь слегка ослабив шнуровку, свалилась на постель. Как грустно было ей и одиноко. Если бы рядом сейчас оказался Андрей, нежный, страстный…

Ведь он любил, любил Веру, отчего же забыл? Девушка упрекала далекого возлюбленного в том, в чем он и не был виноват. И теперь этот Стельковский. Отчего он так робок, так напуган? К лицу ли это гусарскому офицеру? А как могло бы быть хорошо!

Однако в комнате было холодно и неуютно, и так хотелось согреться на чьей-то жаркой груди… В полугрезе Вера шарила по холодной подушке в поисках живого тепла, но напрасно. Она плакала во сне, металась, пока не обнаружила рядом то самое живое, которое так страстно искала. Чьи-то нежные руки нежно касались ее горячего тела, бережно расшнуровывали корсет и снимали шуршащий газ, освобождали ее грудь из тесного плена и легонько, будто случайно, ласкали ее. Вера трепетала от прикосновений и во сне что-то шептала полураскрытыми пересохшими губами, тянулась к заботливым рукам и жаждала поцелуя, как питья. Наконец тело ее было свободно, а эти спасительные руки накрывали ее одеялом и гладили по волосам. Кто-то склонился к ее лицу так близко, что губ Веры коснулось чье-то горячее дыхание. Безумная девушка потянулась к этим губам и утонула в долгом, пламенном поцелуе.

– Ты с ума сошла, Вера. Я лишь укрыть тебя хотел, – услышала она наконец виноватый голос Сашки. – Ты что, пьяна?

Дрожа крупной дрожью, он лихорадочно сдирал с себя одежду. В темноте белели его плечи, лицо же трудно было разглядеть. Вера вовсе проснулась и с ужасом осознала, что делает, но, все еще находясь под воздействием сна, справиться с соблазном никак не могла. Она тянула к себе юношу, и тот не сопротивлялся… Однако откуда взялся этот голос? «Ты развратная, распутная, тебе самое место в актрисах. Ты такая же, как Натали. А она совратила Сашку и пробудила в нем чудовище!» Это звучало в затуманенной голове Веры. Усилием воли девушка заставила себя вырваться из пылких объятий Сашки и, не слушая его стонов, найти в темноте сорочку и облачиться в нее. Вера зажгла свечу и пристально посмотрела в томные глаза юноши.