Страница 73 из 98
– Мама! – голос Арама был полон ярости и обиды за сестру. – Она не виновата.
– Мои единственные дети, – зашептала женщина, бешено вращая глазами и кусая губы в кровь, пока она красными струйками не стала стекать к её подбородку и капать с него на темный пол, – единственные дети!
Агнесс резко схватила Арама за руку и подтащила к себе, чтобы убедиться. Запустила пальцы в его шевелюру и наклонила голову вперёд. По её глазам Мора поняла, что белые волосы никуда не делись.
– Не-е-ет! – в отчаянии закричала женщина и оттолкнула от себя ребёнка, чтобы тут же упасть на колени и закричать в потолок, схватившись за голову. Черные волосы её растрепались и свисали теперь по обе стороны от искажённого криком лица. Мора не знала этого языка. Мама кричала так сильно, выплескивая всё своё отчаяние и боль, прощаясь с надеждой и величием их рода, что в какой-то момент стены начали дрожать от этой боли.
Мора почувствовала себя плохо. Они переглянулись с Арамом, слушая истерику и непрекращающиеся вопли матери, и потянули руки друг к другу. Испуганные и не готовые к тому, что произошло дальше.
Огонь осветил их ладони. Крик матери перешёл в захлёбывающиеся рыдания, а подобия бабочек начали слетать с её рук, огненные насекомые с оборванными крыльями появлялись из её груди, копошились израненные и без крыльев вовсе у подола платья, а потом, когда рыдания стали походить на хриплый крик умирающего, пламя собралось вокруг Агнесс и резко потекло в разные стороны. Прямо к детям.
– Мам! – испуганно крикнул Арам, прежде чем оно настигло его. И побежал к стене, противоположной той, к которой кинулась Мора.
Это пламя отличалось от того, каким мама пыталась лечить Мору, выжигая из неё холод. В этом пламени была сама смерть. Не было в этот раз ничего прекрасного и её бабочках.
Как уродлива была смерть, так уродлив был дар матери.
Рыдания мамы не затихали, как не затихал и огонь. И вскоре к её крику присоединились еще два. Детские и испуганные, хриплые от ужаса и нехватки кислорода в легких.
Мора постаралась разглядеть силуэт брата в этой пляске огня и безумия, но лишь слышала его крик. Она попыталась потянуться к нему своим проклятым даром, чтобы спасти. Попыталась вложить всю любовь и не обращать внимания, как жжет пальцы от пламени мамы. Холодная искорка слетела с её указательного пальца. Уродливая бабочка рядом, машущая единственным целым крылом и жалящая ядом, застыла в воздухе и обратилась в нечто холодное и безжизненное. Рябь прошла по ней, и в один момент красный исчез под бело-голубым, источающим белый холодный туман.
В этот момент крик матери затих. Огонь исчез из комнаты Моры за долю секунды, а единственная маленькая бабочка, истязающая Мору, упала на пол и разлетелась на сотни маленьких холодных осколков. Мама не повернулась в сторону дочери. Всё внимание её было направлено на задыхающегося от боли и шока Арама.
Мальчик привалился к стене и жался в неё в надежде просочиться и сбежать из этой драхховой комнаты. Кожа его была красной и влажной.
– И ты тоже, сынок, – прошептала мама, охрипшим от крика голосом. Безжизненным, как и её взгляд. – Вы вдвоём хотите моей смерти. За что я проклята этими детьми, Праотец? Наказание и бездарность, – она посмотрела на Арама, дрожащего на полу. – Ра в твоём имени – пламя, – прошептала она, и её губы тронула едва заметная нежная улыбка. – Я дала тебе его, когда смотрела в колыбельку, на тебя, крошечного. Но такого сильного и уже яркого. Ты осветил мою жизнь своим рождением. Мой первенец. Мой возлюбленный сынок.
Она перевела пустой взгляд на Мору и засмеялась. Она плакала и смеялась, пока её волосы окончательно не растрепались из изящной причёски, достойной высокородной драконицы.
Камни посыпались из её волос со скорбным звоном.
– Я любила вас. Проклятие и бездарность, – сказала мать тихо, прикрыв глаза. – Я чувствую проклятый и мерзкий дар Моры. И не чувствую ни капли твоего, Арам. И она пометила тебя своей омерзительностью, влила белого яда на твой чистый холст, не тронутый и следом магии. Поставила на тебе метку, чтобы все увидели наше унижение. Чтобы все знали, что боги и огонь покинули наш дом. Вставай, сын.
Мама поднялась с прямой спиной и утёрла лицо ладонью, словно и не было никакой истерики. Словно и не она пыталась сжечь своих детей вместе с собой, испепелить в этом забытом богами месте, заполнив его пламенем. Она снова была величественна и хладнокровна.