Страница 52 из 74
Подскочив к друзьям, атаман вместе со всеми включился в сечу. После каждого отбитого удара казаки отходили на несколько шагов. И снова вставали в стенку. Ухали донцы, кричали с визгами, разъяряя себя, татары. Сёмка рубил и рубил, с оттяжкой и тыком, чувствуя, как летят теплые брызги в лицо и как привычная тяжесть наливает плечо. Усталость накапливалась весь последний месяц и вот сказалась. Последний удар он отбил как-то неловко, и татарин сумел перехватить движение сабли и почти рубанул по плечу. И рубанул бы, если бы не сосед, в последний момент чиркнувший кончиком сабли по шее врага. Сёмка не успел разглядеть, кто это был. А потом его оттёрли в задний ряд. Здесь тоже появлялись враги, но уже реже и чаще всего раненые, сумевшие живыми проскочить первую линию донцов. Мудрые казаки-характерники, между делом наблюдавшие за атаманом и прикрывавшие его, почувствовали момент, когда он потерял удар и стал доступен вражеской сабле.
В небе безмолвно блестел месяц — казачье солнышко, равнодушно поглядывая на происходящее под ним. Наверное, привык. Падали татары, никли и казачьи головы. Всё меньше и меньше оставалось в строю засадной сотни донцов. Казалось, ещё чуть-чуть — и враги сомнут, раздавят последние казачьи десятки. Но случилось неожиданное. На взгорке татары, словно получив команду, остановились. А может, и точно получили — казаки, сосредоточенные на битве, не расслышали. В один миг вдруг поняли, что на них никто не лезет. Получив возможность оглянуться, увидели, что татары остались на месте, а они пятятся в одиночестве. Сёмка, ослабевший и уставший до тошноты и кругов перед глазами, почувствовал, как его подхватывают под руки и спешно уводят по высокой траве к темнеющему вдали леску. "Значит, выбрались", — мелькнула мысль, и неожиданно для себя он потерял на какое-то время ощущение реальности. Вроде видел, как мелькают под ногами травяные бугры, а потом и поваленные стволы деревьев, и даже вроде переставлял ноги, но сил, чтобы оценить и осмыслить происходящее, не находил. И только когда его вскинули на лошадь и он привычно сжал в руке повод, окружающее начало эпизодами, словно рывками, возвращаться к нему.
Отходили по проторенной тропе, стараясь держаться перелесков. Заросли татарин не любит, и если и идёт туда, то только по большой надобности или по принуждению. Остаток ночи прошёл спокойно.
Глава 25
— Вылитый янычар. — Борзята обошёл вокруг брата, недоверчиво на него поглядывающего. — А чё? Правда, вылитый. Штаны малость смущают. Что ты за свои цепляешься? Одевай янычарские чагширы[58]. Они хоть цвет имеют — синий и не такие заплатные. На твоих живого места нет, а про цвет и не говорю, не разберёшь. Серобуромалиновые какие-то.
Валуй отрицательно мотнул головой:
— Не могу вражьи штаны носить. Брезгую.
— Доларму[59], значит, можешь, а штаны не можешь?
— Доларму ихнию я на свою рубаху одел. Терпимо.
Борзята картинно вздохнул:
— Ну что ты с ним будешь делать? А если на какого-нибудь чорбаджи напоремся? Ты хоть кушак возьми янычарский, вот хоть этот, чёрный.
— Кушак возьму, — покладисто согласился старший Лукин.
И зарылся в кучу тряпья, что приволокли казаки из крепости.
Гришка-пластун, уже выряженный, замечая неполадки в одежде товарищей, ругался вполголоса. Ругнувшись в очередной раз, метнулся к Миленькому, беспомощно разглядывающему подвязки на штанах.
— Ну кто тебя такого выродил? Под коленками завязывай. Показать?
— Справлюсь, — обидчиво пробубнил Путало.
Борзята, краем глаза заметив Власия Тимошина, неуверенно прилаживающего высокий бёрк[60], всплеснул руками.
Ну, Власий. Ну, куда ты эту бандуру напяливаешь? Её уметь носить надо. Потеряешь же. Вот, возьми, — он углядел в куче тряпья аракыйе[61], — в самый раз будет.
Тимошин виновато развел руками.
— Я тоже тюбетейку хочу. — Космята завистливо глянул на Власия. — Ещё есть?
— Найдём! — Арадов оставил в покое неловко поводящего плечами в тесном кафтане Пахома Лешика. — На всех хватит.
— Слушай, а чего это ты серебристый пояс подвязал? — Валуй склонил голову набок. — В гедлики[62] записался?
— А чего бы и не записаться? — Борзята на всякий случай отступил на шаг. — Вам, молодым, завсегда завидно.
Валуй занёс руку для подзатыльника, но брат отскочил ещё дальше. Негромко посмеялись.
— Во, ещё один такой же. — Космята тоже вытянул из кучи серебряный пояс. — Я тоже повяжу. А чё, пусть два старослужащих будет…
Валуй вяло махнул рукой:
— Носите, чё хотите. В темноте всё одно не разберут.
— Ну, у кого не разберут, а у кого и издалека видно. — Поправив блестящий пояс, Борзята приладил на него саблю. — Я готов.
Света от двух лучин не хватало, но более-менее, если напрячь глаза, виделось. Валуй придирчиво оглядел пёстрое воинство, весело перебрехивающееся. Десяток его людей почти ничем не отличался от настоящих янычар. Даже бороды сбрили, полдня этой процедуре посвятив. Не так-то просто саблями и наточенными ножами орудовать. Каждый сам себе брадобреем был, а рука привычки не имеет. Кое-как, порезавшись и исцарапавшись, но осилили бритьё. Так что с этой стороны тревоги не ждали, а по одежде… Так в темноте, и сам чорбаджи не разберёт, если даже и есть какие огрехи. Можно подумать, янычары сейчас строго по форме ходят. Миновали те деньки, когда они хорохорились. Спесь-то уж сбили. Теперь лишний раз стараются не отсвечивать в толпе. Да и поизносились не хуже казаков. А запасных одёжек с собой баулами не тащили. Как все воины, поклажу в основном из оружия составляли, надеясь с его помощью и всё остальное раздобыть. Да вот не обломилось им.
— Ну что ж, раз готовы, присядем на дорожку.
Казаки, шумно переговариваясь, расселись по земляным лавкам, прикрытым дерюжкой. Лапотный шумно вздохнул, натягивая турецкий зелёный сапог. Сапоги, кстати, у турок были нескольких цветов, в зависимости от положения и звания. В точности Валуй уже не помнил, но вроде зелёный — для десятского. Как раз по Сеньке и шапка. То есть сапоги.
Всего сутки прошли, как вернулись от турок вместе с толпой освобождённых православных. В крепости гам и шум до сих пор стоят. Пока всех разместили, пока накормили. Мужики и казаки все до одного оружие попросили, воевать будут. С порохом плохо. А вот луки, стрелы (большая часть трофейные), сабли, пики да дубины — этого добра валом. Ещё днём раскидали народ по тысячам. Валую тоже полторы сотни досталось. Там пока Никита Кайда командует. Казак опытный он справится. А рыскари Лукина, что с ним ходили, в этих хлопотах не участвовали. Сдали народ кому положено, жёнок да девушек повидали и назад, под землю. Силы-то, они не беспредельны.
Только отоспаться и дали. И снова вперёд, во вражьи порядки! Правда, в этот раз не все пойдут. Решили, что десятка хватит, и только добровольцы, согласившиеся на бритье бороды. Вот Матвей Чубатый ни в какую не хотел бороды лишаться, так его в сотню на подмогу друге Никите отправили. Как и ещё четверых.
"А как удачно-то прогулялись! Почитай семь сотен народу из-под сабли турецкой вызволили. Прошляпили турки знатно. Поди, кому-то не поздоровится!"
Пока отдыхали, вражины раскапывали взорванный ход, по которому уходили. Пришлось заряд потратить. Такую прорву народа через него пропустили, там не тропа, дорога выбилась. Валуй по поводу земляных работ турок шибко не переживал. "А нехай роют. Там Арадов с помощником — безусым пареньком Гераськой — ещё одну бомбу заложили. Как враги доберутся, так и взорвут. Шнур сюда, в подземную горницу, вывели. А тут мадьяр постоянно на дежурстве. Всё контролирует, за каждым ходом следит. Только турки где к нашему слуху начнут подбираться, сразу туда бомбочку несут. Уж ского народу ихнего подорвали, не сосчитать! Правда, последнее время вражины поутихли. Почти не копают. Наелись казацким гостеприимством. Вот только здесь ишшо шевелятся, но это ненадолго".
58
Широкие штаны — шаровары из тонкой материи, которые подвязывались под коленями шнурками.
59
Верхний кафтан янычара — долама мокмалу — ниспадал до щиколоток. В боевой обстановке он заправлялся за пояс.
60
Бёрк (или кече, буквально: войлок) — название головного убора белого цвета высотой 45 см, который использовали исключительно янычары. Тыльная часть бёрка изготовлялась из тонкой ангорской шерсти (ятырмы). Она закрывала затылок и широкой полосой спускалась до плеч.
61
Самым ходовым головным убором была тюбетейка, обмотанная по краю тканью наподобие маленькой чалмы — новобранцам, аджеми огланам, только такая и полагалась.
62
Старослужащие, наиболее уважаемые янычары.