Страница 36 из 74
— Сотни Карпова, Лукина, Порошина, от черкасов — Иващенко. — Валуй вытянул шею, выглядывая друга, но в толпе не заметил. — Пойдут через слухи. Вам, казаки, навести шороху, поднять сполох. Ну, в общем, как обычно. Как только турки на вас отвлекутся, открываем ворота и выходим все остальные. Муратко Тепцов — ты на воротах.
Отделившись от толпы, старый казак двинулся к створкам. Валуй, довольный, улыбнулся — жив вояка. Ещё до атаки турок Тепцов вспомнил про свои таланты к лечению, и с началом осады его отправили помогать знахарям. Хотя кто там кому помогал — ещё вопрос. Рассказывали, он даже самых порезанных казаков собирал по частям и поднимал на ноги. Его уважали и берегли.
Рядом ткнул в бок Борзята:
— Черкас с нами пойдёт.
— Слышал.
— Надо его найти, рядом чтоб держался.
— Найдём, если успеем.
Отец Черный выбрался в центр круга. Поправив длинную лежащую на животе бороду, размашисто перекрестил воинство. Казаки скинули шапки, шепотки молитв подхватил лёгкий ветерок, раскидывая по окрестностям. Ложились на лбы кресты. Поп запрятал массивный крест под рясу, рука ухватила перевязь сабли. Он ловко выгнулся ладным телом, накидывая верёвку на себя. Поправил бороду, взгляд скользнул по строю, отыскивая свободное место.
Михаил Татаринов посторонился, поглаживая пальцем широкий свежий шрам через щёку, покрытый грубой коростой. С удивлением вскинул бровь:
— Отче, твоё ли дело саблей махать?
Тот положил ладонь на рукоять сабли:
— Всему своё время. Когда мир — я молюсь. А враг на пороге — надо драться. Поляжем все, за кого тогда молиться?
Могучий голос Осипа перекрыл последнее слово, но Татаринов разобрал и мысленно согласился.
— Попрощаемся, казаки, друг с дружкой. Может, на последний бой идём. — И сам обнял стоящего рядом Тимофея Лебяжья Шея.
Донцы поддержали. Молчком скупо хлопали по спинам товарищей и просили прощения, "ежли что". Валуй тоже попрощался с ближайшими казаками. Космята, обнимая друга, пробормотал:
— А вот не дождутся они. Ну всё равно прости, если есть за что.
— И ты прости…
Рядом раздался знакомый бас.
— Здесь вы, шо ли?
Обернувшись, донцы увидели Иващенко Серафима. Обрадовавшись, потянулись к старому другу.
— Не знаю, свидимся ли нет, но простите и вы меня.
Борзята серьёзно кивнул, отвечая за всех:
— Ещё на твоей свадьбе погуляем. И ты прости.
У ворот раздался голос атамана, и Серафим, махнув друзьям на прощанье, поспешил к своей сотне.
— По коням, казаки. И с Богом! — Осип решительно натянул шапку.
Четыре сотни станичников узкими ручейками потекли к подземным ходам, выведенным в разные уголки крепости.
Двигаться под землёй можно, только согнувшись в пояс. Неудобно, но терпимо. К этому времени турки разбили крепостной вал, и в ров навалило земли и мусора. Готовясь к выходу, донцы заранее расчистили проходы по его дну, ветками прикрыли дырки, глина, словно помогая прятать, сама осыпалась сверху. Прислушавшись и не уловив опасных шорохов, Валуй оттолкнул маскировочную стенку. Первые рыскари бегом проскочили по заваленному рву. Казаки, двигавшиеся последними, как смогли замаскировали за собой проход. В темноте можно сильно не стараться — не найдут. А к утру, после возвращения, запрячут уже как следует.
К люку добрались быстро. Всего под землёй прошли не более трехсот саженей. Валуй, пока шагал, вспомнил даже некоторые крепи — сам вкапывал ещё недавно. Хотя теперь уже кажется — давно, в той, ещё доосадной жизни. Борзята, шагавший впереди, остановился, и Валуй от неожиданности боднул его зад головой. Тот шепотом беззлобно обозвал брата "чисто бревном".
Оглянувшись, брат передал факел старшему Лукину. Встал потвёрже, плечо упёрлось в деревянную створку. Дверка, приваленная слоем дерна, открылась не сразу. Борзята изрядно покряхтел и пару раз ругнулся.
Быстро темнело. Неуверенные сумерки накрывали придонье, приглушённые звуки наполняли его. Темнота казакам на руку — в этот раз не надо ждать, пока привыкнут глаза. Выскакивали, как обычно, разбегаясь в разные стороны. И сразу падали. Слух вывел азовцев чуть в сторону от насыпи. Теперь она высокой стеной темнела слева. По всей поверхности мелькали факелы, пылали костры, особенно много огоньков рассыпалось у подножия насыпи, где разместились янычары, охраняющие мужиков. Работники с уханьем затягивали тяжёлые орудия на самый верх, топчии, приглядывая за ними, вышагивали о бок. Туда Валуй и повёл сотню.
И опять казаки застали турок врасплох. Постовые янычар вместо того, чтобы нарезать круги вокруг насыпи, расселись у костров. Кто подремывал, кто переговаривался с товарищами. Потеряв зоркость от яркого света пламени, они иногда поворачивали головы в темноту, но там для них лишь ветер гулял. Плотные силуэты, подобравшиеся к кострам вплотную, они тоже не разглядели. Казаки четырёх сотен расположились в прямой видимости от врага, но не нападали — ждали сигнала. Валуй и Борзята прижимались плечами, чуть позади Ко смяты Степанкова. Он вызвался снять постового. По небу плыли мрачные тучи. Гудела на разные человеческие голоса тёплая ночь, из этого гула разлетались по округе сотни криков, команд, ругани, жалоб. Скрипели колёса станин, на которых стоят пушки. Совсем недалеко рассмеялись у костра янычары. Борзята поиграл желваками:
— Смейтесь, гады, смейтесь. Щас мы вас пощекочем.
Он говорил вполголоса, но мог и в полный — в таком шуме его никто не услышал бы. Но пронзительный крик чайки, казалось, пронесшейся над насыпью, казаки не пропустили. Это и был сигнал. Первым подскочил Космята. Три бесшумных прыжка, и следом подхватываются остальные казаки. Постовой даже не обернулся. В следующий момент он завалился ничком, получив огромный нож в спину. Выдернув клинок, Степанков, уже с товарищами, которые легко догнали его, кинулся вперёд, на костры.
Сопротивления как такового азовцы не почувствовали. Янычары лишь успевали вскочить, чтобы тут же упасть под саблей или с метательным ножом в шее. У дальнего костра турки умудрились схватиться за сабли, и там разгорелась стремительная сеча. Несколько десятков казаков молниями скользнули туда. Валуй и Борзята оказались среди них. Сотник налетел первым, враг встречал его на полусогнутых ногах, перекладывая саблю из руки в руку. Двуручник, плохо. Неожиданно удар прошёл впустую, Валуй с трудом удержался на ногах, и тут что-то горячее потекло по шее. Краем глаза или даже вовсе не глядя, он заметил движение сабли, тренированное тело отшатнулось, свист клинка разрезал воздух перед грудью. А враг уже перекинул саблю в левую руку, и тусклый клинок со свистом падал на шею. Он понял, что не успевает уклониться, рука сама выкинула саблю перед собой. Рядом мелькнула тень, развернулась, и в доли мгновения все закончилось. Это Борзята, покончив со своим, подсобил брату.
— Ох и рубака. — Валуй отёр пот, оказавшийся почему-то чересчур густым.
— Да у тебя кровь! — Брат отнял его руку. — Э, братка, ухо-то тебе почти отрезали.
Валуй прижал ухо ладонью:
— Ладно, то потом. Пошли дальше.
Борзята кивнул, и его ноги затопали чуть позади — решил присмотреть за старшим братом.
Пока казаки Лукина и Карпова дорезали последних у насыпи, бойцы сотни Порошина и черкасы кинулись дальше на старые позиции пушкарей, которые ещё не успели освободить от орудий. За ними уже нарастал топот копыт: стремительно приближались казаки из крепости. Придержав разгорячённую лошадь, Осип Петров окликнул Валуя:
— Осмотритесь хорошенько. Может, припасы найдёте. Насыпь надо взорвать! Арадов сейчас у вас будет. — Он оглянулся назад.
Заметив кого-то, показал рукой на Валуя и отпустил повод. Лошадь взвилась в галоп. Толпа казаков проскакала мимо сотни Лукина, туда, где отдыхали топчии и горел кострами огромный лагерь разноплеменных мужиков — помощников турок, которых они набрали по всем закоулкам завоёванного мира. Крики, гвалт уже доносились оттуда — первые сотни добрались до стана.