Хозяин

– Ты меня слышишь? – низкий и требовательный голос.

– Да.

Ответила быстро севшим голосом и начала, не дожидаясь второго приказа, медленно расстегивать куртку. Спустила ее с плеч, отбросила в сторону, на мне футболка, джинсовая по колено юбка и кроссовки, все очень скромное и все на два размера больше.

– Дальше снимай. Я хочу видеть, что меня ждет.

Мама бы сошла с ума. Но ее давно нет, а я привыкла отвечать за свои поступки сама. Отвечаю, иду на все осознано, такая самостоятельная, но черт возьми, но очень страшно.

А когда на пол полетела футболка, и одновременно с этим хлопнула дверь номера, я вздрогнула, но дрожащими пальцами продолжила расстегивать юбку. На мне лишь спортивный белый топ и обыкновенные трусики, а кожа моментально покрывается мурашками от взгляда мужчины, который скользит по обнаженным плечам.

Шаги медленные, вот мужчина останавливается рядом, а когда юбка падет к ногам, кладет ладонь на грудную клетку. Становится жарко, а позвоночник сковывает холодом.

Я не знаю, что у него на уме, может, он вообще маньяк, и сейчас меня отшлепают ремнем, связав на кровати, или просто прикуют наручниками к батарее, изнасиловав во все места, а потом выбросят. Да, я такой вариант не исключаю.

Ну, я все-таки надеялась, что он не такой, потому что его в глазах было больше равнодушия, чем интереса. Кажется, что он просто зашел сюда от скуки, узнать, что может предложить ему Захир за свои косяки и провинность.

– Ты знаешь, кто я?

– Нет. Точнее… я слышала, как вас называл по имени Захир.

В одном белье перед незнакомым человеком неловко, мне приходится высоко задирать голову, чтоб видеть его лицо. Высокий, огромный, моя макушка на уровне его груди.

– Как меня зовут?

– Мурат Русланович.

Пальцы слегка сжимают горло. Некомфортно, хочу отодвинуться, но мне не дают.

– Я – хозяин. Запомни это. И ты будешь делать сегодня все, что я тебе прикажу. А ты – моя вещь.

Часто дышу, адреналин бежит по венам. Я, как маленький котенок рядом с огромным волкодавом, который сейчас одним движением свернет шею. Но хватка слабеет, он проводит подушечками пальцев по шее, скулам, губам.

Не могу выровнять дыхание и успокоить сердце, а оно как сумасшедшее выламывает ребра в груди. Больше всего пугает неизвестность, нет, я морально готова лишиться девственности, но… так много «но».

Тем временем Мурат заправляет мои волосы за ухо, пристально изучает, рассматривает, его палец все еще гладит губы.

– Встань на колени.

Отрывистый приказ, а я готова сама уже на них рухнуть от напряжения. Сейчас он заставит взять его член в рот, я хоть и девственница, но знаю, что такое оральный секс.

Покорно опускаюсь, стараюсь не делать лишних движений. Проходит минута, а он так и стоит, ничего не делая, не отдавая приказов, к которым он, видимо, привык. Такого, как он, точно слушаются с первого слова.

– Сколько тебе пообещал Захир?

– Что? – смотрю наверх.

– Сколько? Впрочем, неважно, мне все равно. Ты мне не интересна, он зря потратил деньги.

Это что, значит, он сейчас уйдет? И я останусь ни с чем? А Захир просто высмеет меня, а в худшем случае втопчет в землю. И все мои мучения, все душевные терзания и ломка зря?

– Нет, постойте, – сказала слишком громко, даже сама испугавшись своего голоса.

Быстро снимаю спортивный топ, грудь покрывается мурашками, соски твердеют, тяну руку, но она застывает на месте. Теперь мужчина смотрит иначе, сжимает челюсти, играя желваками на скулах.

Он медленно убирает четки в задний карман джинсов, расстегивая ремень и ширинку, спуская джинсы вниз.

– Ну, давай, останови меня.

Склоняет голову, во взгляде налет презрения и лишь немного любопытства. У него наверняка может быть любая женщина и бесплатно, а может, даже есть жена и дети. И точно нет недостатка в сексе.

Сглатываю несуществующую слюну, смотрю в пах, не понимая, что делать дальше. Нет, я знаю, что обычно делают в таком случае… но, черт, как же тяжело.

– Надо взять его в рот как можно глубже и сосать. Не томи, у меня нет времени торчать в этой дыре. И не заставляй говорить Захиру, что хреновый подарок.

Тяну руку, касаясь пальцами слегка эрегированного полового органа, как под гипнозом не могу отвести от него взгляд.

– Я… я не делала этого раньше никогда.

– Сделай сейчас, а если мне понравится, я заплачу тебе лично.

Глава 8

– Лианочка, деточка, помоги, пожалуйста. Господи, думала, руки отвалятся, сил моих нет тащить с самого рынка эти проклятущие сумки.

– Да, тетя Люба, конечно.

– Некому помочь, а ведь двоих детей рожала и мучилась. Так нет у них ни стыда ни совести. Лешка все ковыряется со своей машиной, она денег жрет больше, чем от нее толк, ну хоть пристроен, работает в гараже у мэра нашего, а Оксанка моя в город умотала, чем занимается, один бог знает.

Тетя Люба тяжело дышит, лицо у нее круглое, красное, на лбу испарина. Сарафан прилип к груди, она обмахивается огромным носовым платком, а меня трясет от холода.

– А ты чего такая, случилось что? Отец все пьет, паразит? Вот же скотина, и неймется ему столько лет, ой чует мое сердце, приберет его к себе твоя мамка, ой приберет.

– Так чего все еще не прибрала?

Держу в двух руках тяжелые сумки, так хоть стою на ногах, и меня не качает по сторонам, как пьяную. Да, вопрос странный, мне сейчас не до молчаливого согласия с соседкой.

– Видно, судьба такая, Тимофей нужен на этом свете. Он еще не выполнил свое предназначение. Должен сам понять, что ему о тебе заботиться надо, а не горькую заливать.

– Тетя Люба, вы слишком много смотрите телевизор.

Да, он нужен на этом свете, чтоб портить жизнь своей дочери, взяв кредит на мое имя, и пусть она решает эту проблему сама. Но я, конечно, все это не сказала вслух, лишь сильнее вцепилась в ручки сумок.

Хорошо, что вечером небо затянуло тучами, и сейчас темнее, чем обычно в десять часов вечера, но стоит все такая же духота, как и днем. А я ее совсем не чувствую, все еще в застегнутой под горло ветровке.

Как бы мне хотелось ни о чем не думать и не вспоминать, что было час назад и продолжалось, кажется, целую вечность. Я еще не понимаю, что у меня болит больше – тело или душа, но всю дорогу до дома в душном автобусе я сжимала в руке три пятитысячных купюры, что оставил мне Хасанов.

– Пошли, Лианочка, чего ты застыла? Ты как себя чувствуешь, что-то бледная совсем?

Идем к нашему подъезду, тетя Люба живет на первом этаже, ее муж такой же запойный, как и мой отец, но дядя Володя периодически трезвеет, ходит хмурый несколько дней, а потом опять срывается. Жена орет, что он скотина, он материт ее, все стандартно для нашей местности.

– Нормально все, работу ищу.

– А что кафе? Ой, там такой мерзкий хозяин и этот его притон в мотеле, как ни проедешь мимо, так проституток полно.

Вот и я практически стала одной их них.

– Да так, у нас возникли некие разногласия.

– А учиться не пробовала поступать, скоро комиссии приемные откроются, может, в большой город? Чего ты себя здесь с Тимофеем хоронишь, Галина бы хотела, чтоб ты училась.

– Да, мама хотела.

– Господи, горе-то какое, я все еще не верю, что такое с Галечкой могло случиться.

Мы как раз дошли до подъезда, и, поднявшись на несколько ступенек, я поставила сумки у порога соседской квартиры. Она права, можно в этом году попробовать – в музыкальное училище, но я несколько лет вообще не прикасалась к клавишам, что я могу им показать?

– Я пойду, тетя Люба.

– Да, деточка, иди, ой, я же что-то хотела сказать, совсем забыла, дура старая, ну ничего, дай бог, вспомню. Вова, открывай, открывай, пьянь такая! Я тебя, суку, сейчас убивать буду, если ты хоть грамм в рот взял, паразит паскудный.

Таких криков и диалогов у нас хватает в каждом доме и на каждом этаже. Но странно, я мало помню, чтоб так вели себя отец или мама. При ней была совсем другая жизнь. Я училась играть на пианино в доме творчества, мама работала в пекарне, от нее всегда пахло выпечкой, корицей и ванилью, а отец водил рейсовый автобус.