Страница 6 из 7
Гулять в одиночестве по Покровско-Глебовскому лесопарку Инне скоро наскучило: неприятное чувство предощущения неминуемого разоблачения с последующим наказанием (оно может быть ужасным: мать не пустит ее в следующее воскресенье на день рождения к Лёльке и денег на подарок не даст) никак не покидало девчонку. Сколько она ни убеждала себя, что классная, у которой в субботу, как у всех порядочных людей, – выходной, не полезет проверять журнал в понедельник в поисках затесавшихся прогульщиков – все равно свербело в душе – мелко и остро, как соринка в глазу, которую никак не сморгнуть. Да вдобавок, и есть захотелось невыносимо: сдуру осталась без второго завтрака, недальновидно раскрошив всю домашнюю слойку привередливой осенней белке, отрастившей на подачках такие бока, что походила уж на закормленную морскую свинку с пришитым хвостом. Явиться в школу – хоть к третьему? Но, настроившись на незапланированный выходной, не так уж и легко было переключиться обратно, да и математичка, змеюка, чего доброго, вызовет… Словом, путь лежал в обратном направлении, домой, где матери не будет до утра, а значит, можно после обеда зайти за Лёлькой, старшей подружкой-девятиклассницей с четвертого этажа и затащить ее вместе смотреть телевизор – после программы «Время» покажут какую-то там серию «Знатоков»… Кстати, если мать открыла ту бутылку «Плиски» – ведь она прикладывается по ночам в одиночку, Инна знает – то они с Лёлькой легко отцедят оттуда по рюмочке, совсем незаметно… И тогда может накатить охота поиграть «в мужа и жену»… Лёлька всегда с удовольствием исполняла роль мужа, но Инна никогда не бывала до конца довольна этими их редкими игрищами, иногда даже рыдала после них по ночам, потому что смутно чувствовала, что подружка не умеет дать ей чего-то самого главного, что сразу сделает ее совсем взрослой, того, ради чего люди и занимаются таким делом по-настоящему, а не как они – по-детски и будто понарошку. Правда, однажды соседка одолжила у себя в школе иностранный журнал, в котором на цветных фотографиях были только женщины – вдвоем и втроем – но попытки неуклюже изобразить то, что они там проделывали, привели только к неприятным и некрасивым последствиям для Инны, так что пришлось наскоро – дело происходило у Лёльки, и вот-вот должен был прийти с работы ее отец – отмывать обивку их совсем нового мягкого дивана в гостиной. Правда, после того случая Лёля сказала, что, когда все заживет, они могут играть уже посмелее и пожестче, пообещав Инне кайф, с которым ничто и никогда не сравнится. И в следующий раз, тоже в субботу, когда родители подруги еще не пришли из театра, Иннина мать дежурила свои очередные «сутки», а они только что посмотрели в темноте глупейший старый фильм и решили поиграть, Лёлька принялась уже по-хозяйски, опытными прикосновениями, от которых хотелось крикнуть то ли «Хватит!», то ли «Еще!», искать какую-то «заповедную точку» у Инны, уверенно ее нашла – и у той вмиг ослабело все тело, и она повалилась лицом в подушку. «Муж» оставался где-то сзади, уже не ведая никаких препятствий, а у Инны внутри словно начал медленно надуваться огромный воздушный шар, и девочка уже знала, что как только он не выдержит, лопнет – сразу придет то ощущение, ради которого люди убивают, истязают и предают; оно уже подступало, исподволь накатывая мощными волнами, шар в ней достиг неимоверных размеров, она напряглась, готовясь к неведомому, страшному и вожделенному взрыву, оставались доли секунды – и вдруг темноту прорезал длинный и острый, как удар кинжала в печень, дверной звонок. Это Лёлькины родители вернулись из театра… После того случая девочки избегали друг друга всю весну и лето, каждая с острым стыдом вспоминая секунду, в которую они мгновенно разъединились и соскочили с дивана, дико глядя друг на друга и силясь перевести дыхание… И только после летних каникул, в сентябре, случайно столкнувшись в лифте, они вновь задружились, вполне невинно, с бурными танцами под магнитофон и прогулками в отделы духов и бижутерии, но каждая, определенно, ожидала от другой тайного сигнала – взгляда, кивка, двусмысленной улыбки… И тогда, знала Инна, все завертится опять – и уже по-настоящему. Они обе хорошо помнят тот воздушный шар – и уж теперь-то он у них лопнет, можно не сомневаться! И так будет происходить каждый раз… Так вот, сегодня она этот знак – подаст. И пусть Лёлькины родители смотрят на здоровье там у себя идиотов-знатоков, нудно распутывающих простейшие преступления (Инна каждый раз с самого начала легко определяла, кто виноват, и дальше смотрела фильм, только чтобы убедиться в правильности своей догадки) – они с Лёлькой телевизор и включать не станут. Этих полутора часов им с лихвой хватит для того, чтобы вырастить в ней шар, соизмеримый с дирижаблем – и он разорвётся, лишь когда она, Инна, ему позволит… И в ту же секунду она станет взрослой!
В автобусе она вдруг заметила того же статного мужчину в дорогой кожаной куртке, что ехал с ней еще в ту сторону и вышел на той же остановке, у входа в парк. Девочка присмотрелась к нему повнимательней – просто так, из чистого любопытства – и, прежде всего, привлекала его роскошная куртка, ясно указывавшая на высокий статус владельца. Даже ее небедная мама-гинеколог очень долго не могла позволить себе такую же, но женскую, и только полгода как ею обзавелась… Инна вздохнула: ей самой одеться в такую замечательную лайку не светило еще лет… Столько, что в эту бесконечную даль времен не стоило и заглядывать. Он, наверное, директор комиссионки, этот высокий мужик, или ресторана, или… Машина у него сегодня в починке, вот он и отправился на автобусе прогуляться по осеннему парку, пока ее ремонтируют, а сейчас едет забирать – мгновенно придумала она коротенькую, вполне правдоподобную легенду. Ему можно было дать на вид лет тридцать пять, и собой мужчина был так хорош – ну, просто загляденье! – что Инна даже уставилась на него почти откровенно. Высокий, с широченными плечами и узкой задницей, как и положено безупречному красавцу, с четкой ямкой на твердом подбородке, с приятным, правильным и ясным лицом, с крупными длиннопалыми руками самой благородной формы – он мог влюбить в себя не только простушку-школьницу, но и любую, самую шикарную и недоступную женщину… Следующий вздох Инна подавила, потому что вдруг вспомнила, сколько ей на самом деле лет, несмотря на потаенное «почти взрослое» состояние. Что толку на него пялиться! Ей нужно прожить еще, по крайней мере, столько же, сколько она уже прожила, чтобы такой, как он, хотя бы второй раз глянул в ее сторону… Она отвернулась и принялась смотреть в окно – до «Сокола» оставалось уже всего ничего. Сейчас она прежде всего хорошенько поест – там, кажется, мясо тушеное в латке оставалось, и картошка в кастрюльке, выпьет чудного маминого компота, а потом… Только бы Лёлька никуда не ускакала вечером со своими друзьями-старшеклассниками!
И тут что-то произошло. Словно на какой-то далекий город упала атомная бомба, и световое излучение, достигнув на излете, в один миг горячо опалило девчонку с головы до ног. Даже не боковым зрением, а почти затылком она уловила острый жаркий взгляд, и уже знала, чей он. Инна мгновенно обернулась и успела заметить, как все тот же стоявший на задней площадке мужчина быстро отвел от нее пронзительные глаза и вновь принял безразличный, едва ли не сонный вид. Но ничто уже не могло обмануть Инну: он только что смотрел на нее, и смотрел со жгучим интересом. Ее сердце заколотилось было от радости, но сразу проснулся никогда особо не засыпавший разум: этот красивый жеребец не мог принять ее за взрослую – пока еще очень редко посторонние люди говорили ей «вы», а несколько раз даже случались уж совсем неприятные казусы. Например, не далее как вчера одна женщина в метро из-за спины сказала ей: «Разрешите пройти, пожалуйста», но, когда, протискиваясь мимо, увидела Инну в лицо, поправилась: «Пропусти, девочка» – а Инна чуть не заплакала. Тогда почему, видя, что она школьница, он сейчас смотрел на нее… так… как на взрослую? Она испытывала все нараставший неуют и долго не могла понять, что тревожит ее, но тут как раз водитель буркнул в микрофон: «Сокол!» – и она бессознательно выскочила напротив входа в родной двор и бросилась наискосок по газону к воротам. Оглянулась: мужчина быстро шел в том же направлении. «Он хочет меня изнасиловать и убить», – вспыхнула яркая мысль, и девочка ни на секунду не усомнилась в ее правильности, словно кто-то подсказал ей, что ошибки нет. Но он же не мог напасть на нее во дворе, где в этот золотой полдень резвились дошколята, чесали языки мамаши с колясками, расселись бабульки по всем скамейкам вокруг детской площадки, как курочки-рябы по насестам, а в самом центре двора на пожертвованном кем-то ради святого дела столе резалось в домино около десятка пенсионеров в сдвинутых на упрямые затылки одинаковых шляпах! Инна перевела дух, спокойней направилась к своему подъезду, и, оглянувшись на ходу несколько раз, убедилась, что мужчины во дворе нет – она все себе придумала! Действительно – чушь какая! Зачем такому кого-то насиловать – да ему бровью повести достаточно, чтобы к нему выстроилась очередь из влюбленных красавиц! У него же наверняка каждый день – новая! Ну и дура же она – бегом от него бежала! – то-то он хохочет сейчас, наверное, идя по улице своей дорогой! Инна досадливо мотнула головой, едва не стряхнув от досады свою хорошенькую кепку, рванула дверь подъезда – и вдруг услышала справа быстрые твердые шаги.