Между двух миров

Парковка находится под зданием больницы, вход во внутреннем дворе, в колодце, над которым круглым стеклянным диском плавает посадочная площадка для вертолетов, флаеров и атмосферных шлюпок. Свет падает под углом и выхватывал из темноты кротовую нору приемного покоя. В проходной жужжат лампы, охранник поднимает голову, смотрит сквозь тебя и снова утыкается в газету. Вертушка мигает зеленым, разрешая тебе войти. Ты проходишь, сворачиваешь к лифтам, заходишь в стеклянный аквариум и нажимаешь кнопку десятого этажа.

При входе на отделение тоже сидит охранник, но и он не спрашивает пропуск, ты просто махаешь рукой и датчики на терминале загораются зеленым, он кивает и продолжает клевать носом, на его голубой рубашке пятна от кофе, пуговица на пузе оторвалась, торчит белая майка. Стул под его весом поскрипывает в такт его дыханию, пульс ровный. Ты подходишь и спокойно вытаскиваешь ручку из кармана его рубашки. Никто не обращает на тебя внимание.

Нутро больницы выглядит серым, заштрихованным, как лист бумаги простым карандашом, мигают лампы, свет высекает радужные искры из серых граней. Двери в палаты стеклянные. Джейн Доу — безымянная жертва, которая никого не интересует. Ты заходишь в палату и закрываешь за собой дверь. На часах мигает 7.25 утра.

Девушка — бледная тень на кровати, с фиолетовыми пятнами на лице и шее. Никаких капельниц или аппаратов, мертвая консоль стоит у стены. Дышит она самостоятельно, но безнадежно. Кажется будто просто спит, но присмотревшись, ты уже точно знаешь, что вечным сном. Сущности, разбитой на фрагменты кода и запертой с этой коробке из костей и плоти, никогда уже не видеть цветные сны. Ты внимательно изучаешь ее, моргаешь, меняя спектр, на первый взгляд — гайоли, плоть и кости, но если всмотреться глубже, то можно увидеть чужеродный орган, опухоль у нее в груди, и печать на ней, тонкую, как паутинка.

Это так необычно, по-королевски изысканно, что тебе становится страшно, но если бы палачу Ее Величества заказали Халисса Рае, то тридцать лет новой жизни, это слишком щедро. И для наказания способ выбран, мягко говоря, странный. Разрушенную таким способом память и личность никаким инкубатором не соберешь. В мире бесконечной сущность, потеря памяти прошлых жизней, означала истинную смерть. Ты щелкаешь ручкой, смотришь на осунувшееся лицо, тебе жаль эту девочку, которая стала слепым орудием в чьи-то умелых руках. Да смилуется над ней Творец под Сенью Великого Древа.

Люди не верят в Творца, он для них просто другая планета. Огромный газовый гигант, что сближается с алькааном раз в год, в конце лета. Лето это всегда время ураганов и воздушных бурь, из-за чего равианцы прозвали алькаан “индловин” — “продуваемая ветрами”. Под вой ветра люди молились и ждали явление Творца, как великого чуда, молились и верили, что он осенит их своей милостью, как когда-то изначальных. Последний месяц лета — время надежды, когда огромная Тень Его падала на алькаан и прятала за спину раскаленное солнце. Луны теряли свой цвет. В полной темноте, коленопреклонные, равианцы молились, глядя вверх с благоговейным трепетом. Молились, стоя на той самой башне, которую строили много сотен лет. От голосов, звучащих в унисон, вибрировал воздушный океан, но Творец был глух. Чтобы молитвы людей были услышаны им нужна была искра — эо, способная задевать струны слоев, но плоть и кости не могли быть источником таких сильных вибраций и не могли принять поток и пропустить его через себя.

В Адарском университете учат, что эо — энергия, а как и любая энергия она подчиняется закону сохранения. Ничто и никто не исчезает бесследно. Просто меняет состояние, скорость, плотность, напряжение. Энергия это всего лишь слово, термин, подразумевающий меру перехода материи из одной формы в другую. Мир Неведомых стоит на том, что дети Творца, наследники Изначальных — ша-я, ша-су и шаа-ди, способны изменять состояние потока в диапазоне от волны фотонов до кирпича. Все дело в скорости отдачи и объеме.

Творец подарил своим детям искусство трансформации материи, но создал уровни доступа: у ша-я изменения структуры слоев займет минуту, а ша-су потребуются часы. Ша-я достаточно основных элементов — земли, огня, воды и воздуха, ша-су используют лишь шаблоны и заготовки — печати, и их более сложные конфигурации — йондали. Шаа-ди же сами по себе материя, способная к трансформации. Но все это касается воплощенного, имеющего форму, а истинное деление лежит глубже, в области памяти. Памяти, как фундамента и основы личности.

Память ша-я неприкасаема, в бесконечном колодце сущности истинных детей своих, только Творец способен отделить один слой от другого. Ша-я не нужен инкубатор, чтобы помнить в каждом новой воплощении о предыдущем. Память льется на них, как свет, сквозь толщу воздушного океана. Ша-су и шаа-ди принадлежат материи, а материя это Дом Ратхи, это инкубатор и конфигурации оболочек, а еще Эбо, черная маленькая луна, искусственный спутник, обрабатывающий бесконечный поток данных. И Неведомые зависят от этого потока, как люди от воздуха, и потом у них нет свободы воли. Они — сосуды, скроенные не по образу и подобию, они были созданы принадлежать, но кауры дарят им иллюзию свободы вместо истины, а власть материи, замкнутая в круг, ослепляет.

Сегодня у вас традиционный вечер пленки, специально для таких вечеров ты купила проектор и повесила огромный белый экран. Фархад почему-то любит черно-белое.

Все эти древности воскресили к жизни фанаты старого мира и распространяли во основном среди любителей. Церковь Единого открыто не осуждала, но и не поддерживала такие кружки. Они считались безобидными. Агрессивно отстаивали прошлое в основном ренегаты, но в мире, куда все больше просачивались технологии Неведомых, в приоритете было будущее. И ты хочешь чтобы и Фар тоже смотрел лишь вперед, но он все чаще оглядывается и задает болезненные вопросы. Любопытство переросло в ритуал, который он проводит примерно раз в неделю. Сегодня он наверняка спросит, а ты как всегда не готова.

Вы сидите в гостинной, ты смотришь как он ест пиццу без теста и думаешь, что в этой оболочке не осталось ничего, от того, кем он был.

Кто он есть в твоей памяти. У тебя нет оправдания, ведь твои корни так глубоки. Тебе много раз приходилось рассказывать ему о перерождениях, потому это часть его жизни, он должен знать, что память корней не прерывается. Что его сущность раз за разом обретает новую плоть. И что вас разделяет больше, чем время, вас разделяет память, которая определяет все. Это объяснение должно было его удовлетворить, но он не устает задавать вопросы.

— Ты влюбилась в меня с первого взгляда? — спрашивает Фархад.

— Нет, ты был невыносим, цикла еще не прошло, а я уже мечтала принести тебя в жертву духам!

— Где мы встретились? Я уже был врачом?

— 1200 год Тумана, королева назначила меня консулом Новой Равии и из Адара я отправилась в далекое путешествие через пустыню Махару, в котором ты сопровождал меня. А теперь доедай пиццу и собери хвосты, пожалуйста. По всему дому валяются. И хватит уже вопросов!

Проектор щелкает. Экран мигает и гаснет. Пленка кончилась.

Он недоволен, ему нужна длинная история, полная подробностей и разных чудес, а у тебя нет сил ему подыграть.

— Почему ты не хочешь об этом говорить? — прямо спрашивает он. — Почему ты не хочешь рассказать мне, как я умер?

От неожиданности ты застываешь, никак не удается придумать, как сменить тему. На твою удачу звонит телефон. Вибрации отчетливо слышатся из кухни.

— Прости, я должна ответить.

Ты поспешно выходишь из гостинной.

Голос Эдварда Тахи ты узнаешь сразу.

— Добрый вечер, отта Ксарави, простите, что так поздно, это…

— Я вас узнала наба Тахи, говорите.

— Я звоню сообщить вам, что совет по безопасности сегодня утром прислал мне трудовой договор на ваше имя. Комитет по миграционной политике создал очередную комиссию и вас приглашают в Отдел внутренней экспертизы, должность у вас будет консультативная, вы будете работать с Латирией и ее штатами на контрактной основе. Любой департамент сможет вас нанять. Они сохранят вам статус попечителя и предлагают рабочую визу на три года.