Три мести Киоре

— Зато корона не казнила тебя за все твои выходки, а могла не раз. Достойная плата, на мой взгляд.

— Довольно! Ты проделал этот путь явно не для того, чтобы тряхнуть замшелыми обидами!

Кардинал едва дернул уголками губ, но скрыл улыбку: это уже больше походило на знаменитую Кровавую.

— Тебя считают больной. Зачем ты разыгрываешь слабоумие, ведь рассудок твой ясен?

— Ты никогда не мог говорить о деле без кучи лишних вопросов. Я всего лишь жажду покоя. Покоя, и ничего больше. Это мой ответ.

— До покоя тебе далеко. Или не ты приложила руку к обвалу северных угольных шахт? Кроме этого я знаю еще минимум пять случаев за последние годы, где ощутимо пахнет твоими методами.

— По сравнению со всей моей жизнью это — покой, — и снова скрежещущие нотки-издевательства, от которых становилось больно.

— Ты думала, кто станет владельцем этих земель после тебя?

Кардиналу стоило признаться: здесь, на террасе, ему нравилось. Нравилось смотреть в темное небо при фонарях, нежиться в теплой ночи под занимательную беседу, ведь и сам он давно и тщетно жаждет покоя.

— Корона моих владений не увидит.

— А кто увидит? — пропустил неприкрытую злобу и не обиделся кардинал. — Уж не эта ли Киоре, твоя ученица?

— Наконец-то! — рассмеялась княжна. — Я думала, рассвет встретим раньше, чем ты назовешь причину. Да, она моя ученица. Я обучила ее всему, что знаю и помню. Но ей не нужны ни мои земли, ни мои деньги.

— Именно «не нужны»? — кардинал приподнял брови. — Ладно, пусть для меня станет сюрпризом, кто получит твое наследство. Обещаю даже лично проводить тебя в последний путь.

— Не дождешься! Это я на твою могилу плюну!

— Так вот, — продолжил он совершенно спокойно, — если это ты отправила Киоре в Тоноль, отзови ее. Она слишком наглая, притом император не желает видеть ее в шпионках. Ее ждет смертная казнь. Как вариант, можешь уговорить ее служить мне.

— Ты правда считаешь, что я не привила ей ненависть к работе на корону? Она предпочтет смерть! — столько торжества в одной фразе кардинал не слышал уже много-много лет.

— Ты плохо слышишь меня, — покачал головой он. — Я никогда и ничего не говорю просто так, а твоя привычка игнорировать понятные нам двоим намеки раздражает меня уже…уже слишком много лет. Итак, если хочешь настоящего покоя и продолжения твоей счастливой старости, заставь Киоре уехать из столицы и прекрати подрывную деятельность в империи. Перебегай дорогу Ястребу, но никогда — слышишь! — не лезь в мои дела.

— Напугал, думаешь? И ничего-то ты не сделаешь мне, Террен. Иначе бы Кровавая Эши умерла в расцвете лет, казненная прошлым императором.

Она улыбнулась так широко и ярко, как будто выиграла затяжную войну. Кардинал откинулся в кресле и закрыл глаза: как права эта женщина, он в самом деле бессилен рядом с ней.

— Наши судьбы сплелись слишком хитро, Террен. Так хитро, что нам не разобраться до самого гроба. Не лучше ли тогда не видеть друг друга? Оставить в покое? Забыть?

— Невозможно, пока мы живы. Ты мешаешь мне, я срываю твои планы — это ведь уже традиция, не так ли?

— Да… И сейчас мы тоже в плену традиции: ты угрожаешь мне, а я делаю вид, что не боюсь.

— И ни один из нас не знает точно, правду ли говорит другой.

Именно так они жили много десятилетий. Кардинал не знал, боялась ли Кровавая его угроз, а она не знала, использует ли он последние средства, чтобы ее поймать.

И ему, и ей было, что вспомнить. Кардинал, заполучив в шпионки талантливейшую мошенницу, использовал ее, зачастую ставил невыполнимые задачи, доводившие Эши до бешенства, и смотрел, как виртуозно она их решала. А потом она пропадала под очередной маской, и кардинал бесился, пытаясь разыскать ее по всему миру — ценнейший кадр, которому известно слишком многое! И, вопреки логике и смыслу, она всегда возвращалась, чтобы получить очередное задание или же растормошить Тоноль новой сумасшедшей выходкой. Они не были ни друзьями, ни врагами — именно клубок эмоций, закутанный в упаковку закоснелых традиций.

Ночь овладела югом, и запахли мятно-пряно распустившиеся цветы. Кардинал начал седеть давно, еще в тот момент, когда получил от шпионов первое письмо, в котором говорилось, что Эши раскрыта, что она на грани жизни и смерти. И каждое подобное письмо стоило ему седого волоса. А она выживала, чтобы вернуться с ядовитой улыбкой, швырнуть отчет о деле или же заказанную вещь и уйти буйствовать по Тонолю, оправдывая собственную репутацию кровавой и талантливейшей воровки. А он дома у камина мстительно сжигал очередное письмо с дурной вестью и смотрел в огонь, яро желая, чтобы подобных больше не приходило. И, поднимаясь, начинал новый раунд игры: следовало опять убедить императора, что поиски Кровавой идут, что никакой связи между Эши и лучшей шпионкой Лотгара, служащей им лично, нет.

— Признайся, ты просто сбежал из столицы, — услышал он голос Эши.

— Я уже забыл, как выглядит мир вне Тоноля…

— Представь себе, столицей он не ограничивается, — едко заметила она, — есть еще вся империя, хаанат и Эстерфар!

— Государственные дела не дают мне забыть о них. Но одно дело — видеть названия в бумагах, а совсем другое сидеть здесь и понимать, что меньше чем в сутках пути отсюда живут колдуны.

Столица осталась где-то далеко-далеко позади, и кардинал знал, что по возвращению его ждет страшный аврал из бумаг, обязанностей и вестей, но пока так хотелось верить, что его люди не подведут, что справятся с большим количеством дел сами… Неужели за все эти годы он не заслужил иллюзии на одну ночь?

— Ты пропах чернилами, — заметила Эши, поправляя на ногах плед. — Запах неволи.

— А ты всё такая же свободная, как птица в клетке, — отозвался в том же насмешливом тоне кардинал.

— Моей клеткой стал весь мир, да только крылья перестали крепко держать…

И снова тишина, только теплый ветер, только гул степи и очаровательный запах цветов, которым хотелось дышать и дышать.

— Что с тобой будет, когда Киоре казнят?

— Казнят? Поймайте сначала!

Хотела княжна рассмеяться, только замерла, едва заметно сжала под пледом подлокотники, повернувшись лицом к кардиналу, задумчивому и серьезному. Плохое предчувствие упало в ее сердце, как тяжелая осенняя роса на усталую траву, пощекотало холодком затылок.

— Я уже многое о ней узнал. Я же сказал: слишком наглая и заметная.

— Уходи. Проваливай! Чтоб глаза мои тебя не видели! Переночуешь в кухне, но с рассветом уберешься отсюда! Проваливай! Душегуб! Мучитель!

Эши закричала, встала, и плед упал к ее ногам. Прибежала служанка, усадила княжну в кресло и насильно укрыла, вручив стакан с лекарством — характерный запах лекарства быстро заполнил террасу, а кардинал покинул уютное убежище, скрылся за живой стеной, а после спустился в кухню.

— Ты подслушивала? — спросил он спокойную служанку.

— Я прибежала только на крик княжны. Не беспокойтесь, господин, если бы я подслушивала, госпожа давно бы меня выгнала.

— Хорошо, — кивнул кардинал, которому перепала тарелку овощного рагу. — Что с ней?

— Госпожа больна. Обычно ее разум светел, но порой случаются припадки, и тогда она считает себя кем-то другим. То уличной оборванкой, то герцогиней, то монахиней… И рассказывает мне историю каждой, от начала и до конца жизни, да так искренне, что мне порой дурно становится… Прошу прощения, господин, но мне надо быть при княжне.

— Ступай.

Кардинал снова сидел у огня в просторной кухне, грел протянутые руки и хмурился: последние выкрики Эши озадачили его. Но было ли то умелое притворство или она в самом деле запуталась во всех жизнях, которые сыграла за свою жизнь? Сожаление заворочалось в душе, но кардинал его задушил: это могло быть и очередным обманным маневром, чтобы выгнать его.

***

У Эртора на коленях сидела роскошная брюнетка, прислуга в игорном доме, готовая за деньги на всё, но он упорно смотрел на дальний карточный стол, где пламенела знакомая голова, то и дело клонившаяся на плечо какого-то усатого недоразумения. И вот на это его променяли?! Его, племянника кардинала и красавчика?!