Три мести Киоре

От поднявшейся пыли кардинал закрылся рукавом, а после быстро, разминая ноги, пошел по всё той же мощеной дороге к дому княжны Шеньи Торвит. В одиночестве наслаждаться южными просторами ему не дал грохот телеги, и кардинал сошел в траву, чтобы ее пропустить.

— Эй, а ты хто таков и откель? — поинтересовались у него, затормозив. — Залезай, папаша, тут дорога далече идет одна-единственная!

— Благодарю, добрый человек, — и кардинал не без труда забрался на место рядом с возницей.

То был мужик среднего возраста, в простой рубахе с подвернутыми рукавами и портах, босоногий. Ударив лошадь вожжами, зычно крикнул «но!», а после покосился на кардинала, ожидая ответа на вопросы.

— Я всего лишь паломник. Иду я к княжне Торвит, ведь, говорят, ей принадлежит святыня юга — кольцо святого Гародаила.

— А! Есть у нее колечко какое-то, древнее, как пес знает что! А ты уверен, что тебе его покажут? Это ж сокровище княжеского рода! О как! — он воздел перст к небу, и кардинал только улыбнулся.

— Неужели княжна так горда, что откажет в просьбе паломнику?

— Не, не горда она! А ты, старик, не знаешь, что ли? — и глаза возницы загорелись надеждой скоротать долгую дорогу за пересказом сплетен, которые своим надоели до печеночных колик.

— Чего не знаю? — покорно заглотил наживку он.

— Так княжна-то наша из простых, из народа… Там, говорят, темная история случилась. Был князь — самодур, коих еще поискать, а как девушку молодую повстречал, так стал шелковым! Только не женился, тайком свиданькались они… А потом девушка пропала, да так надолго, что все уж решили: опять князь дурить начнет. А он возьми да помри! И оказалось, что завещал он и титул, и все земли той самой зазнобе своей, с которой тайный брак они заключили, значится. А она появилась через месяц после его смерти да и стала княжной нашей, да так хорошо стала, что деревни подняла, городишко наш торговым сделала, шахты угольные открыла… И если у князя был домишко хлипкий да земля мертвая, то при ней появился особняк-дворец да край живой! Благословенны владения княжны! Все южане хотели бы жить под ее опекой — от нее и в армию редко забирают, и милостива она к простому люду!

Возница повествовал не без гордости, да и какой человек будет против, если ему жить лучше становится? Только дурак..

— Подожди, подожди, — удивленно вскинул руку без перстня кардинал. — Если же у князя денег не было, то как княжне вашей удалось дом отремонтировать, торговлю наладить и всё остальное?

— Ну… — тот посмурнел и поджал губы. — Пес его знает! Нам-то не важно! Княжна с нами давно, и нам живется все лучше и лучше. Ее все любят!

— Что ж, пусть так. Тогда, я думаю, эта без сомнения поразительная женщина позволит увидеть мне святую реликвию.

— Может, может…

Но долго возница молчать не смог, и всю оставшуюся дорогу кардинал дремал под его рассказы о красотах юга, о возделывании земли, о пламенных красках закатов и холоде звездных ночей.

— А вон и дом княжеский. Тебе, старик, туды, а мне — туды, — и он последовательно указал на дорогу, бежавшую вперед, и другую, сворачивавшую вправо.

— Спасибо, добрый человек.

Закат догорал точно за особняком, оставляя его в тени. Правда, тот совсем не впечатлял: дикий сад скрывал неприметные стены серого кирпича, увитые плющом. Окна забраны коваными решетками, дверь тоже обита металлом, и только яркий запах алых роз оживлял место. Кардинал постучал в дверь. Открывать ему не спешили, и тишина в округе наводила на грустные мысли о том, что хозяева уехали. Когда он собирался поискать черный вход, из-за двери раздался шум, а после она распахнулась.

— Доброго вечера, госпожа, — чуть склонил он голову. — Не пустишь паломника под крышу, не напоишь водой?

— Проходи, — вздохнула женщина чуть моложе сорока, пропуская его внутрь.

Простое синее платье указывало на прислугу, но любимую: все на ней чистое, добротное, волосы уложены в красивую прическу, а в глазах нет и намека на страх. Коротким коридором его провели в кухню, и кардинал только и успел, что отметить относительно скромное внутреннее убранство, отличавшееся обилием цветов в вазах и разнообразных статуэток.

— Скоро будет ужин, подожди полчаса, — сказала она, предлагая ему присесть на стул у стола, заставленного мисками с разнообразной снедью.

Фрукты, овощи, зелень, крупы — не хватало только мяса или рыбы, и кардинал с позволения служанки налил себе прохладной воды из кувшина в простую глиняную кружку.

— Тебе придется искать ночлег в другом месте. Не сочти меня грубой, я помню закон гостеприимства к путникам и чту его, но моя госпожа не выносит посторонних в доме.

— Отчего же так? Я могу прекрасно выспаться и здесь, у очага, совершенно не мешая ей.

— Нет, нельзя, — она поджала губы. — Если хочешь, лиши меня благословения, прокляни, но иначе поступить не могу.

— Зачем же? Ты всего лишь предана своей госпоже, и это достойно похвалы. Но отчего бы тебе не узнать у хозяйки, не готова ли она дать кров одному паломнику? Может, в этот раз ты ошибаешься? — он прищурился от света огня, а служанка сильнее наклонила голову, точно упертый осел.

— Нет.

— Тогда сходи и скажи ей, что к ней пришел Террен. Поверь мне, иногда лучше не спорить.

Проскользнувшая в его словах властность заставила служанку усомниться, и она вышла, притворив за собой дверь. Кардинал же имел неудовольствие размышлять в одиночестве о том, почему у княжны на весь дом была одна служанка, хотя описали ее неимоверной богачкой. Он мягко стучал пальцами по столу, но никак не мог придумать достойной причины.

— Княжна готова с вами встретиться, господин, — в голосе вернувшейся служанки возник трепет, — только… Прошу, не утомляйте ее. Княжна нездорова разумом и слаба телом. Я очень прошу вас… — она осеклась, поймав лукавый взгляд гостя.

— Неужели я так молодо выгляжу, что ты посчитала, будто не воздам должное возрасту хозяйки дома?

Служанка поклонилась, повела его к лестнице на второй этаж, в левом крыле которого находилась крытая терраса, выходившая на закат. Впрочем, солнце село, и первые звезды зажглись в темнеющем небе, а открытое пространство освещали лампы, укрепленные на длинных стержнях. И опять — растения, цветы, скульптура, и посреди этого, на самом краю террасы — кресло-качалка, в котором, укутанная в плед, покоилась княжна. Поседевшие волосы собраны в пучок, но ветер вытащил пару прядей и бросил их на щеку с дряблой кожей. Чувственные в молодости губы оказались чопорно поджаты, что бывает у людей твердых, не терпящих пререканий. И только глаз, невероятных, чуть раскосых карих глаз он не мог разглядеть.

— Оставь нас, Ми, — и служанка с поклоном удалилась, растворившись где-то за живой стеной.

Княжна Шенья Торвит повернула голову, и свет выделил половину лица с теми самыми глазами, которые он так жаждал увидеть. Ее глаза остались такими же яркими, и их ничуть не портила ни сеточка морщин, ни выражение бесконечной тоски и усталости. Княжна разглядывала гостя так же жадно, как и он ее, хоть и умело скрывая этот интерес за маской скуки.

— Здравствуй, Эши, — кардинал улыбнулся, пододвигая второе плетеное кресло, опустился в него: невероятно удобное, он бы от такого тоже не отказался.

— Годы оказались милостивы к тебе, — металлический голос, лишенный радостных ноток, резал сильнее ножа.

— И слишком жестоки к тебе…

— Итак, — она подняла руку, — что привело самого кардинала в дом больной южной княжны, да еще в таком виде?

— Оставь. Мы с тобой знаем, чего стоил этот титул.

Он взглянул на женщину, чуть наклонив голову, а она отвернулась к пейзажу, как будто ее совсем не волновало прошлое. А может, так оно и было? Сколько придумала и разыграла историй Кровавая Эши? Не забыла ли она правду, свою собственную жизнь? Князя она обольстила и опоила, заставила переписать завещание под дурманом… И совсем не жалела о своем поступке, как видел кардинал.

— Корона даже не подумала достойно оплатить мой труд. Опять пришлось самой, самой, — едко заметила она, и рот исказила гримаса, отвратительно смотревшаяся на когда-то обворожительном лице.