Санаторий

Элин не знает, как это пережить. Как вообще можно изъять человека из жизни, когда вы неразрывно связаны?

Она понимает, как это тяжело для Уилла – он хочет увидеть какой-то прогресс, какой-то знак, что она переступит через прошлое, если не сейчас, то в скором времени. Порой Элин гадает, не рассматривал ли ее Уилл как своего рода проект, когда они только познакомились, вроде старого здания, которое нужно обновить. Небольшое изменение дизайна, последний рывок, окончательная установка, и вот она уже сверкает как новенькая. Вот только она не сверкает, по крайней мере пока, а вечно не вписывается в его расписание, а этого Уилл терпеть не может.

– Это меня пугает, Элин. Как далеко все может зайти. – Уилл смотрит на нее. – Твоя работа… Они не будут ждать тебя вечно, ты же знаешь, да?

«Я знаю, – хочется сказать ей, – но не уверена, что способна и дальше работать детективом».

Элин все твердит себе, что стоит только докопаться до истины, узнать, что случилось в тот день, когда погиб Сэм, и все встанет на свои места, она сможет двигаться дальше. Но что, если нет? Если она навсегда останется такой?

К горлу подкатывают рыдания и прорываются наружу не то икотой, не то всхлипом.

Уилл сжимает ее плечо.

– Слушай, мне не следовало этого говорить. Мы оба устали. – Он тянется за своим бокалом. – Ты перебирала мамины вещи, потом мы целый день ехали, и вдобавок еще и это.

Он прав. Последние два вечера Элин допоздна копалась в материнских вещах. Каждый предмет – книги, одежда, выцветшие фотографии в рамках – навевал воспоминания, и Элин чувствовала себя такой одинокой и брошенной на произвол судьбы. После смерти матери прошло больше полугода, но горе было еще совсем свежим.

Осушив бокал с вином, Уилл говорит полушепотом:

– Знаешь, больше всего меня бесит, что Айзек предоставил тебе ухаживать за мамой, разбираться с ее делами и имуществом, личными вещами, а теперь, когда ты к нему приехала, играет в свои игры.

– Я знаю, – напряженно отвечает Элин. – Но мне казалось, на этот раз он может измениться.

Уилл поднимает брови.

– Да брось, Уилл, он наверняка хотел прийти. Наверняка у них какие-то проблемы… Ведь он сам сказал, правда? Предложил поужинать вместе.

– Хватит, – обрывает ее Уилл. – Мы опять возвращаемся к этой теме. Бередим старую рану, задаем вопросы, бесконечно анализируем. Вот ты, например, говоришь о том, чего он хочет. Давай просто проведем приятный вечер. – Он изучает винную карту. – Как насчет коктейля?

Элин колеблется, пытается взять себя в руки.

– Ты прав. Давай получим максимум удовольствия от пребывания здесь.

Уилл подзывает официанта.

– Вот этот. – Он тычет в меню пальцем. – И этот.

Когда приносят коктейли, он смеется.

– Минималистично, как и все остальное.

Он прав. Напитки выглядят одинаково строгими. Никаких ярко-синих или розовых цветов, никаких кричащих украшений. Ее мартини с личи – приглушенно-розоватый, а на краю бокала красуется целый плод личи. Коктейль Уилла – почти бесцветный.

Элин делает глоток. И сразу чувствует сладость. А водка обжигает горло приятным теплом. Коктейль оказывается крепким.

– Попробуешь мой?

Уилл подвигает к ней бокал, смотрит на нее и улыбается, но видно, настолько он напряжен. Сейчас он притворяется, но еще несколько коктейлей, и станет настоящим.

Элин сжимает ладонью ножку бокала, и ее плечи расслабляются. Уилл прав. Нельзя позволять Айзеку ее подавлять. А кроме того, она приехала не для того, чтобы наводить мосты.

Она хочет заставить его признаться в том, что он сделал, раз и навсегда.

14

Уилл распахивает дверь и вваливается в номер. Он неуклюже сует пластиковую карточку в устройство на стене, его рука дергается.

Ничего не выходит – карточка гнется и скользит мимо цели.

– Дай мне. – Элин со смехом отбирает у него карточку-ключ и аккуратно засовывает ее в узкую щель. Над головой загораются яркие точечные светильники, заливая комнату резким светом.

Элин вздрагивает от леденящего холодка – все в этой комнате действует ей на нервы, доводит до предела.

И не сказать чтобы в номере было пусто – здесь есть кровать, диванчик, стол и стулья, но глазу не за что зацепиться, никаких привычных декоративных деталей – штор, подушек, ваз.

Кровать встроена в стену, составляя с ней одну неразрывную линию, как и гардероб, только между ними какой-то странный проем. Длинный низкий диван с белой льняной обивкой почти сливается со стеной.

Возможно, это с Элин что-то не так, раз ей здесь так неуютно. Она вспоминает строчки из своей последней рабочей характеристики: «Элин тяжело приспосабливается к переменам. Это может помешать ее карьере…»

– В чем дело?

С кривой ухмылкой Уилл сбрасывает ботинки. Его взгляд расфокусирован, веки набрякли. Он пьян. Таким Элин давно его не видела.

В его руке телефон. Раздается громкое треньканье.

Элин узнает этот звук – чат со школьными друзьями в «Ватсапе». Всякие хохмы.

Уилл общается со своими друзьями совсем не так, как она со своими – в его группах нет никакого взаимодействия, помимо пересланных шуток и краткой реакции на них. Никаких любезностей или болтовни, сплошная бомбардировка мемами.

Он смотрит в экран и улыбается:

– Смотри.

Уилл протягивает телефон.

Элин изучает экран. «Страдающий ожирением скоро поправится».

Элин не может сдержать смех. Хотя она никогда этого не признавала, шутки все-таки смешные. Такой детский, самый примитивный юмор, который всегда нравился и ей, и Уиллу.

Она вздыхает, глядя на экран:

– Айзек так и не позвонил. Даже сообщение не прислал.

Элин бросает телефон на кровать и подносит пальцы к вискам. В затылке постепенно зарождается головная боль.

Она берет стакан, наливает воды и делает большой глоток.

Элин никак не может избавиться от послевкусия коктейля – кислого, металлического привкуса спиртного в горле.

– Забудь, – улыбается Уилл. – Давай не будем портить вечер. Расслабься.

Элин каменеет. Действие спиртного начинает улетучиваться. Она снова в полном раздрае.

Уилл обнимает ее за талию и притягивает к себе, обхватывает ее бедра:

– Можно провести романтичный первый вечер…

Элин сбрасывает его руки:

– Может быть.

Этого не будет. Чем сильнее она пытается не думать об Айзеке и ужине, о котором он позабыл, тем сильнее в ней вскипает раздражение.

Элин в бешенстве. В первый же вечер он бросил их на произвол судьбы. Ни один нормальный человек так не поступит. Что тут сложного? Одинаковые усилия с обеих сторон. Нормальный контакт.

Неровной походкой Элин подходит к балконной двери и выходит на террасу. На деревянных балках намерзли молочно-белые разводы льда.

Она вдыхает чистый ледяной воздух.

И еще раз.

В голове начинает проясняться, алкогольный туман рассеивается, исчезает.

– Посмотри, Уилл! – зовет она. – Наконец-то можно увидеть пейзаж.

В прорехе между облаками виднеются бледные полоски неба. Туманный полумесяц отбрасывает мягкий свет на горные вершины.

На первый взгляд они великолепны, но чем дольше Элин смотрит, тем яснее понимает, насколько зловещими выглядят горы, их зазубренные пики. А самый высокий загибается, как коготь.

Элин ежится.

Она вспоминает рассказ Айзека о Даниэле Леметре, пропавшем архитекторе. Тело так и не нашли. И никаких улик. Нетрудно представить, думает Элин, глядя на пейзаж, что это место способно поглотить человека без остатка.

– Великолепно, – произносит Уилл из дверного проема, – но ты лучше все-таки иди внутрь. У тебя такая тонкая блузка. Говорят, люди, когда выпьют, не чувствуют холода. А на следующий день их находят – полураздетых и умерших от переохлаждения. – Он смотрит на деревянное кресло рядом с ней и говорит, как будто его только что осенило: – Этот шезлонг… Он же в точности такой же, какими пользовались в санатории…