Deus ex machina

Только во времени (и это объясняет, зачем эльфам время) и только по изменениям внешности вещей, на которые обращается мысль, возможно увидеть след мысли – то есть обращается вокруг эльфа! Только тогда след мысли проявляется как нечто выдающееся; только поэтому автором были упомянуты мельком (а как иначе, если речь об эльфах) некоторые выдающиеся личности (или события в мировоззрении эльфов, что стали видны людям и в их мире и оставили зрительный след); только поэтому зрение людей в этой истории еще будет мельком помянуто. Ибо у бриллианта есть грани (или они подразумеваются), но что стало бы с огранкою, выйди камень за грани?

Холодным Железом зовут не металлы (пусть их, то есть возможно допустить к переплавке), Холодным Железом призывают к себе унижение эльфа, предупреждение, что и ему необходимы границы: и вот только теперь становится возможным описать «учебный» поединок Лиэслиа и Эктиарна (которые оба ни в каких обучениях не нуждаются), глазами людей!

Совершенные и смертоносные движения боя (самого боя, то есть «всего» – а не каждого эльфа отдельно) были как летящее золото есенинской осени: листья желтые, красные, коричневые и даже зеленые – и если бы все они закружились в ледяных порывах февральского ветра! Но даже движения никуда не торопились и не удивлялись своей смертноносности, как никуда не торопится ось вращения и не дивится происходящей вокруг стремительности. Разумом понимаешь, что эти движения превышают любую стремительность на любое возможное ее превышение (как значение превышается отрицанием любого значения) – но зрение видело происходящий бой!

Разумом понимаешь (но стремительно не настигаешь), что зрение стало отделено, что стало оно самостоятельно и одушевлено, что оно видит бой и не просит богов о слепоте, ибо превысило самое себя, а слепотой и без богов обладало! Разумом понимаешь (и стремишься настичь), что слово «боги» не более чем метафора боя – стремления изменить то, что не тобою сотворено! Быть богом означает «не быть» эльфом и пребывать «извне» и оттуда насиловать мир. Поэтому схватка Лиэслиа и Эктиарна была как наступленье Последнего Дня.

Приходит день, когда человек уже не увидит своего «завтра» (а для эльфа «вчера» и «завтра»), за днем следует понимание, что завтра не существует ни для кого – такою могла бы быть эта битва, но эльфы просто сражались: оба были в камзолах цвета движения (то есть золота есенинской осени), а клинки их были пронзительны ветрами декабря-января-февраля! Но люди могли бы видеть Лиэслиа и Эктиарна полуобнаженными, только в коротких набедренных повязках.

Их сапоги всей птолемеевой плоскостью подошв касались каменного пола, но человек мог бы сейчас их увидеть босыми на плотном песке одного из гогеновских островов и даже увидеть их точеные торсы, что лоснятся от пота, и увидеть их напряженные лица, казавшиеся покрытыми татуировкой из бисерных капель – но вот чего люди не могли увидеть, так это каждый камень пола отдельно, и каждую песчинку отдельно, и каждый атом отдельно, и каждую планету отдельно! Ибо если бы могли, то стали богами, которыми и являлись, и перестали быть эльфами… Эта схватка была как наступление Последнего Дня, поэтому эльфов возможно было увидеть в деяниях и одеяниях Дня Первого (смотри видения Буонарроти, с поправкою на опередившее самое себя грехопадение), то есть почти без одежд.

Не смотря на это оба были в камзолах цвета движения, на ногах гетры и короткие полусапожки (иногда ботфорты, а иногда их ноги босы – но лишь когда не отягощены переходом Суворова через Альпы), талии стянуты чем-то вроде стальной воды Мальстрема – то есть в общем-то одеты они одинаково, то есть многождыобразно; следует признать, что если эльфийское искусство рукопашного убийства возведено до уровня дизайна их одеяний, то в их убийствах не может быть победителя, возможен лишь Апокалипсис.

Люди могли бы увидеть, что руки эльфов (сжимающие оружие) на деле пусты и не сжигаемы незримым огнем галилеева отречения или даже явленным аутодафе сатаниста Джордано (ибо оружие сродни отречению от «всего» и служит захвату или сохранению малости), а еще люди могли бы слышать разговор их застывших движений:

– Мне необходимо пройти, – сказал бы клинок Эктиарна.

– Мне необходимо тебя не пустить.

– Скажи об этом пустоте, жаждущей быть наполненной! – и тотчас возможный выпад Лиэслиа был отбит (вот как комета перебивает ветку сакуры) движением Эктиарна:

– У пустоты есть Стенающая звезда и нет слов!

Замечу, что некоторое большинство людей называет помянутую звезду Полярной и Путеводной: это некоторое большинство полагает «задачей» Икара вдохновлять либо пугать по-эту-и-по-ту-сторонних ему наблюдателей – забыв, что в результате применения подобного понимания (используемого как оружие или орудие) у Икарушки только ножки торчат из болота! Не используй непостигаемое как лопату, ибо выкопаешь себе могилу; впрочем, это некоторое большинство могло бы посчитать (ать-два, ать-два!) дискурс эльфовых движений вот таким:

– Я уже победил.

– Нет, это я все еще побеждаю.

– А хочешь, я уступлю тебе правду, которая срама не имет? Я скажу «всем», что ты почти победил и отразил агрессора, но я изловчился и обошел, и ударил в спину, и ты потерял сознание, и покачнулись начала, и у обоих у нас появился выбор-которого-нет: любовь к людям стала возможна…

– Я не потеряю сознания. Я либо обойду его, либо перешагну, то есть так или иначе встану на твое место и сделаю твое дело: ты обходишь и ударяешь в спину тело, чье сознание у тебе за спиной!

Люди (или их некоторое меньшинство) могли бы видеть эту речь движений как танец клинков: выпад, отражение, выпад и отражение – люди (или некоторое меньшинство из них) могли бы заглянуть и дальше в Зазеркалье, где смысл этой речи заключен в сознании «икарушек», реальности грехопадения и желания быть богами; у этих людей тоже бы появился выбор- которого-нет – этого выбора не существует в реальности эльфов! Но ведь и у них есть реальность Холодного Железа.

Совершенные и смертоносные движения боя, на деле, были вполне неподвижны и молчаливы: разница между их речью и (предположим) речью богов как метафор реальности, что пробует властвовать над собой, себя разъявши на части – это даже не разница между ветряной мельницей и ветром и даже не щеки тех метафоричных богов, что выдувают движенье мельничных крыльев (не правда ли, напоминает ремесло стеклодува?) – но сейчас не время и не место рассуждать о природе богов или Бога, то есть не время самоубийце самоубивать свои очередные миражи! Итак, перед нами движения боя, полуобнаженные и смертоносные.

Итак, полуобнаженный человек Эктиарн пригнулся и вытянул свои руки. При этом человек что-то говорил, впрочем, даже не он (не губы его или руки), а лишь происходящая из всего этого (и заранее обреченная на провал) попытка отвлечь внимание человека Лиэслиа (то есть другого полуобнаженного человека), и она могла бы выглядеть вопросительно, причем вопрос можно озвучить:

– Это грех, поднять руку на ученика? – причем слово «ученик» словно бы извлекалось из манжеты на рукаве не существующего сейчас камзола, облекаясь в форму ножа (даже не кинжала, что еще более уничижительно), и человек Лиэслиа (который когда-то был эльфом) самого слова увидеть не мог, но мог увидеть тень его смысла… Он принял кошачью стойку.

– Начнем! – прозвучало откуда-то от самого «начала» (которое предстояло перешагнуть, ни в коем случае не покачнув), и у человека Эктиарна глаза словно бы обернулись внутрь самих себя и стали матовыми – он попытался перестать быть человеком! И тогда человек Лиэслиа его ударил (то есть одного человека ударила другая его человечность). Причем одновременно и снаруж-жи, и изнутр-ри: то есть снаружи – жужжание полуденной пчелы вилось над мускусной розой, то есть изнутри – детской считалкой слышалось:

– На месте фигура замри!

Полуденный зной, дышащий над песком гогеновского пляжа. Пчела Оси Мандельштама (доходяги на пересылке, все еще бормочущего рифмы) и его мускусная роза, чьи лепестки подобны волнам: море волнуется раз, море волнуется два, и все замирает, и в Европе остается все так же холодно, а в Италии темно… То есть босая левая нога Лиэслиа встретилась с челюстью Эктиарна (сейчас мы узнаем, каково это – трещиной быть своей вечно босой льдины?) как раз в тот момент, когда Эктиарн попытался (какая это пытка, когда пространство не принимает твою человечность, и приходится его продавливать) отскочить, и у него не получилось.