Страница 37 из 37
«Эй, Сэлли, прямо и бочком, Эй, Сэлли, топни каблучком!»
(подробнее см. Академическое издание, прим. b на с. 82). От себя укажем на созвучие Sally и Salmon ‘лосось’, которое, очевидно, и вызвало у Кэрролла желание спародировать. Эту Песенку нам тоже показалось уместным повторить читателю в собственном переводе, чтобы показать всю близость Кэрролловой пародии негритянскому прототипу даже на основании тех двух строчек этого прототипа, которые приводит Мартин Гарднер. Тем более что из перевода Ольги Седаковой (на той же странице Академического издания) о такой близости не скажешь: Лосось заменён Треской, на достижение созвучности пародии оригиналу переводчица сил не тратит, как и не стремится к точности рифмовки, воспроизводя её только для припева негритянской песенки. Тем не менее хорошая рифмовка уместна и возможна также и в Кэрролловом случае.
Всей прочей живности морей Омар-толстунчик посмелей, Он рад плясать, где помелей, И мы, Лосось мой милый!П р и п е в:
Лосось, бочком! Лосось, торчком! Лосось, пришлёпни плавничком! Ты мне всех рыб морских милей, Лосось мой сизокрылый! 5. «Бармаглот»«Величайшим стихотворным нонсенсом на английском языке» назвал это стихотворение Мартин Гарднер (см. Академическое издание, с. 124). Это высказывание не может быть признано корректным. Сказать, что почти каждое из вышеприведённых здесь стихотворений — величайшее на английском языке в своём роде, будет не менее правомерно; при этом, например, Стихотворение, прочитанное Белым Кроликом в суде, может быть названо шедевром нонсенса с большим правом, чем если мы применим такое обозначение к «Бармаглоту». Отчего «Бармаглот» — шедевр именно нонсенса, что в «Бармаглоте» есть такого, что делает его нонсенсом?
«Бармаглот» — стихотворение, обладающее очень чётким и прозрачным сюжетом. Сюжетных подвохов оно начисто лишено, а ведь иные Кэрролловы стихотворения из «Алисы», как, например, Песенка Шалтая-Болтая, с подвохом. Неологизмы и слова со смутным значением не затемняют смысла того рассказа, который содержится в стихотворении «Бармаглот». Тут уместнее второе замечание Мартина Гарднера — о непринуждённой звучности «Бармаглота» и его совершенстве, не имеющим себе равных; это стихотворение в смысле непринуждённой звучности как целого, так и новых, придуманных Кэрроллом словечек, и впрямь может быть признано совершенным.
Перевод Дины Орловской, как и прочие её переводы для Академического издания, не должен остаться без исправлений. «Бармаглот» не превращён переводчицей в сюжетную невнятицу, как это случилось, например, с Песенкой Шалтая-Болтая, и всё же серьёзно пострадал под её рукой. Метод данной переводчицы был — упрощение. Из перевода исчезла птичка Джубджуб, важная для связи «Бармаглота» с «Охотой на Снарка»; словосочетание «vorpal blade» не нашло отражения: переводчица говорит «меч стрижает», а надо бы тут «стрижающий меч», поскольку именно соответствующее словосочетание стало в определённом смысле крылатым на почве английской словесности; переводчица добавляет «щит» для рифмы к глаголу на -ит, а в тексте и на иллюстрации Джона Тенниела щиты отсутствуют и т. д. Русский текст «Бармаглота» по необходимости должен быть более плотным, вместительным для деталей английского оригинала, чем это вышло в Академическом издании; размер следует соблюсти.
Ниже мы предлагаем читателю свой вариант «Бармаглота», и это именно переработанная версия перевода Дины Орловской. Ведь слова «Варкалось. Хливкие шорьки…» сделались общеизвестными уже в русском языковом сознании, и первую строфу здесь изменять как раз не стоит, несмотря даже на несоблюдение размера; словечко «стрижающий» от формы «стрижать», изобретённой Диной Орловской, также взывает о сохранении и заслуживает его — по той же причине. Наконец, само слово «Бармаглот» не может быть упразднено, оно слишком срослось с этим стихотворением. Но размер подлинника восстановлен. Проведён ещё и следующий принцип. Многие переводчики оставили свои версии этого стихотворения, и нижеследующий текст — это нечто вроде сборного «Бармаглота»; в данной версии присутствуют словесные удачи предыдущих переводчиков: «глубейшие думы» Татьяны Щепкиной-Куперник, «прыжество» — от слова «прыжествуя», принадлежащего Михаилу Пухову, и «змерь», изобретение Владимира Орла.
Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве. И хрюкотали зелюки Как мюмзики в мове. «Мой сын! Опасен Бармаглот, Чей коготь длинен, крепок зуб, И Брандашмыг задаст хлопот С причудищем Джубджуб». Но взял стрижающий клинок Юнец, глубейших полон дум, — И в дебри. Глядь — всюду гать да падь, Да дерево Тумтум. Он встал под страдостную сень; Вдруг очи в ночи — Бармаглот, На день бросая свиристень, Пришёл на укорот. Раз-два, раз-два! Не дрын-дрова — То змерь порублен. Чуть живой И сам герой от прыжества: Умчался с головой! «Не Бармаглота ли посёк Мой светозарный прозывник? О, чурный день! Ну-ну, сынок. Ура», — взбурчал старик. Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве. И хрюкотали зелюки Как мюмзики в мове.