Никак иначе

— Что? — она сперва улыбается, но видя, что я всерьёз, улыбка её тает, и это пиздец как бьёт по моему самолюбию.

— Не хочешь? — рычу я, и инстинктивно сжимаю её горло обеими руками.

— С чего такие перемены? — совершенно не пугается она, изменения в моём поведении. Отважная моя. Ещё бы научится понимать, что там в этой головке. Вот какого хрена она не радуется, а наоборот вся напряглась, руки выставила.

— Давно пора, не находишь? — я от греха подальше, убираю от неё руки.

— И это что, сейчас официальное предложение? — морщится она, растирая следы от моих пальцев на шее.

Так вот оно что? Я упустил тот момент, что девочки любят ушами, а я как всегда пру напролом.

— Это репетиция, потом сделаем, как ты захочешь, — развожу руками.

— Репетиция, при которой я стану твоей женой, — снова насмешливо, и даже презрительно.

— Чего ты хочешь, зеленоглазая? — дёргаю её к себе за руку.

Выводит, сука.

— Скажи прямо!

— Чего хочу, Кирилл? — повторяет мою фразу, как с нерадивым пацаном, ей богу. И руки свои пытается выкрутить.

— Ну, уж точно не такого предложения, которое звучит как приказ, и не в бане, и вообще, с чего ты взял, что я хочу за тебя замуж! — распалялась она, а я всё больше ахуевал.

— Не хочешь? — рявкнул на всю баню, так что Света подпрыгнула на месте. — Да что на тебя нашло, опять?

— На меня нашло? — огрызнулась она. — Ты, прежде чем свои хотелки озвучивать, Кирилл, загугли что ли, как предложение делать. Или я не достойна красивого жеста?

И в этом её «не достойна», мне слышишься, опять её старые комплексы, что она шлюха, и игрушка для меня.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя, — чеканю слова, — знаешь, что без тебя мне нет жизни, зеленоглазая, к чему эти капризы?

Встряхиваю её за плечи, но тут же стопорю, вижу, как блестят её глаза. Бля, переборщил.

— Дело не в этом Кирилл, — всхлипывает она, — просто иногда ты прёшь, снося все препятствия. И я знаю, что у тебя такой характер. И я не сомневаюсь в твоей любви. Просто…иногда… — она не договаривает, переводит дыхание, сглатывает слёзы. И не продолжает, потому что уверенна, что я не пойму. Или что это всё бесполезно.

— Я понял тебя, Света, — голос мой звучит глухо.

Чего уж скрывать, я уязвлён.

— Иди спать, я скоро приду.

— Кирилл…

— Иди, мне надо подумать.

И она, молча, подчиняется, я остаюсь один.

3.

Сижу тут же у бани, на широких ступенях лестницы. Курю, выдыхаю сизый дым в темноту. Надо мной горят звёзды, и восходящая луна, косится рогатым месяцем. Говорят, на молодую луну нужно начинать все новые проекты и дела, и тогда успех обеспечен. А мне, честно говоря, по херу, молодая она или нет. А вот то, что Света упрямиться и ждёт от меня чего-то грандиозного, нет. И я ее, конечно, понимаю, нужно женщинам вся эта блажь, любят они красивые слова, и поступки. А я если честно вот вообще не из этого разряда. Мне легче конкретное задание выполнить. Что-нибудь существенное, материальное. Но и наплевать на настроение своей зеленоглазой я не могу. Никогда не мог. Мне нужно чтобы она была довольна. Чтобы улыбалась. Чтобы ей было в кайф.

Помню, с Жанной вообще не парился, просто решили как то обоюдно, что поженимся, и поженились. Не свадьба, а так вечеринка, и прожили так же, как вечеринку, которая внезапно закончилась, и наступило похмелье. И ни хрена не весело, и жить вместе невозможно.

А с зеленоглазой…

С ней всё как-то неровно. Схватила за яйца, с самого начала и держит до сих пор, только вначале я ещё дёргался, думал рулю, а сейчас понимаю, что рулит она, иначе бы не грузился я.

На моё плечо легла сухая, лёгкая ладонь.

Мама.

Я поднял лицо, разглядывая родные черты. Узкое личико, в тонкой паутинке морщин, светло-голубые глаза смотрят с любовью, и затаившейся тревогой. Светлые брови сошлись на высоком лбу, но губы улыбаются ласково.

Я накрываю её ладонь своей, и сжимаю, снова перевожу взгляд на россыпь звёзд на небе.

— Чего не спишь, сынок? — мама садиться рядом, и кладёт свою голову мне на плечо.

Она такая маленькая по сравнению со мной, и я обнимаю её, прижимаю к себе. От неё пахнет сдобным тестом и сельдереем. Это ещё один запах, который возвращает меня в детство. И даже глаза прикрываю от удовольствия.

— Помнишь, я с качели навернулся, — говорю я, всё так же, не открывая глаз, — коленку разбил, ревел на весь двор…

— Да, — слышу по голосу, она улыбается, — ревел ты постоянно. Мне тогда пришлось тебя на руках нести до дома, и песенку петь.

— Да, да, — вспоминаю я, — что-то про Умку.

— Твой любимый мультик. Я, пока тебе весь репертуар оттуда не исполняла, ты не засыпал… Боже мой, как же быстро пролетело то время, — в голосе матери слышится тоска, и я поглаживаю её плечо, — мы были с тобой лучшими друзьями.

— Да, помню, как батя всё шутил, что ты со мной в армию пойдёшь, — улыбаюсь я.

— Да уж, — кряхтит она, и выбирается из моих объятий, смотрит, чуть строже, — Кирюш, береги их, ладно…

— Мам… — вздыхаю я.

— Я знаю какой, ты бываешь порывистый, — перебивает мама.

А я усмехаюсь, порывистый это не то слово. Я сам про себя всё знаю.

— Но ведь сейчас всё по-другому, Кирилл, — она пытливо заглядывает в мои глаза, — теперь это семья, твоя семья. Света, она… — мать вдруг замялась, — это конечно твоё дело, но она именно такая, какой я когда-то представляла твою жену. Тихая и послушная, ласковая, но видно, что не прогнёшь её, не продавишь. Красивая, очень красивая, и любит тебя. Детей своих любит. А что ещё нужно?

— Мам, ты так говоришь, словно я тут решаю, быть нам вместе или нет, — усмехаюсь я, и тушу давно истлевшую сигарету. — Поверь мне, всё уже давно решено, — вздыхаю я, — я без неё не проживу… не смогу.

— И не надо, Кирилл, — кивает мама, — у вас такая семья хорошая. И нам с отцом радостно, что нашел ты, наконец, своё место в жизни.

Я продолжаю улыбаться. Да моё место рядом с зеленоглазой, а её со мной. Если бы родители только знали, как я чуть всё это не потерял, но чего уже об этом.

Мы ещё немного сидим в тишине, каждый думает о своём.

Возвращаются отец с Андреем, и мы все вместе идём в дом и расходимся по комнатам.

В неровном свете луны, в нашей комнате, вижу как на краю, спиной ко мне, укрытая по пояс, лежит зеленоглазая.

Интересно, спит?

Я быстро раздеваюсь, и забираюсь под покрывало, подтягиваю её к себе, и, обняв за плечи, утыкаюсь носом в волосы. Дышу, слушаю её ровное дыхание, чувствую тепло её расслабленного тела, и меня отпускает. По большому счёту мне всё равно, будет ли она мне официальной женой, или нет. Между нами итак всё предельно ясно. Но если она так живо реагирует на это, то возможно ей не всё равно, и мне стоит это исправить. Но сперва я решаю не давить на неё, пусть сама созреет.

И согретый теплом её тела, успокоенный, я засыпаю, сжимая в руках самое дорогое.

3.

Под утро будит телефон. А ещё нет шести. За ночь мы с зеленоглазой переплелись, и теперь совершенно неохота было выпутываться из её рук, но телефон настойчиво пищал, и выхода не было.

Света поморщилась, и печально вздохнула, когда я, наконец, отлип от неё, но не проснулась.

Звонил Саня, оставленный за главного. А это значит, что-то требует моего вмешательства.

Я принимаю вызов, но тут же осаживаю бодрый голос друга, говоря, что все ещё спят, и мне нужно время, чтобы хотя бы кофе сварить. Саня шлёт меня куда подальше, игнорируя мой рык.

Так начинается день. Меня имеют, причем на сухую. Заваливают делами по самое горло, и когда просыпаются мои домочадцы, я бодр и не особо свеж. Во мне болтается три чашки кофе, и когда мама ставит передо мной тарелку с блинами, я благодарно мычу ей в ответ, тут же накинувшись на еду.

— Придётся смотаться на пару дней домой, — говорю я, закончив разговор.

Света тут же бросает на меня тревожный взгляд. Батя недовольно поджимает губы, а мама грустно вздыхает. И только пацаны, не особо реагируют на это заявление, продолжая поглощать блины.