Франкфурт 939

Когда явились в казарму, уже совсем рассвело. Как не спешили, а опоздали-таки, пропустили построение.

– А этому что здесь нужно? – Томас указал на храмовника, тот общался с капитаном на дальнем конце плаца. Проговорили они недолго. Вскоре расстались, храмовник ушёл, а Бернард поправил тунику (такая уж у него странная привычка, осталась с тех пор, как служил при дворе старого короля) и уставился сердито на опоздавших. Спас положение гонец, шепнувший ему на ухо что-то неприятное. Бернард поманил их к себе рукой.

– Ну и где вас носит? Опять опоздали. Это уже в который раз? Я вот со счёта сбился, – ответа не последовало. – Так, всё, лишу вас жалования за эту неделю.

Эд и Томас завозмущались, оправдываются каждый по-своему, прощения просят. Далось им это жалование. Крохи в сравнении с тем, что получают не за службу. Главное – из стражи не вылететь.

– Заскулили как шавки безродные. Смотреть на вас тошно, – отругал их брезгливо Бернард. – Берите пример с Тео. Сразу видно – человек закалён войной, молча принял наказание, а ведь ему в отличие от вас жену кормить.

Не любит Тео лесть, не знает, как на неё реагировать. Вроде бы ответить что-то нужно, но что? Себя похвалить или Бернарда поблагодарить? Ай, не из тех он, кто так делает. Вот и молчит, отрешённо глядит в пустоту, будто не о нём речь.

– По полной бы вас отчитал, – продолжил Бернард, – но ваше счастье, мне только что доложили про труп в порту, а все, кроме вас, уже при деле. Идите, разберитесь, что там к чему. Мне в замок надо. Вернусь, доложите, – в очередной раз расправив складки на тунике Бернард хотел удалиться, но Томас его придержал.

– А что хотел храмовник? – спросил он.

Прежде чем ответить, Бернард со злостью уставился на руку, ухватившую его за локоть. Вырвался, разгладил рукав, и лишь потом ответил:

– Потеряли они кого-то. Просил не выпускать из города священников и никого другого с большой суммой на руках?

– А может, нам его поискать?

– Я вам уже дал поручение. Вот им и займитесь, а за священником пусть храмовник гоняется.

Едва Бернард ушёл, Эд со всей дури влепил Томасу подзатыльник.

– Ты что, баран, творишь? – закричал он на безмерно болтливого друга.

– Да я просто спросил.

– Просто спросил, а потом просто предложил. Ты ведь обычно так и поступаешь, да? На любую работу вызываешься добровольцем. Бернард, в отличие от тебя, не конченый кретин, сообразит, что ты странно себя ведёшь.

– Или подумает, что я не хочу с трупом возиться. И это правда. И вообще, нам в порту сейчас лучше не показываться.

– Наоборот – хорошо, что именно нас туда послали, – взял слово Тео. – Разберёмся с трупом, а потом займёмся своими делами. Бернард до обеда в замке проторчит. Как раз всё успеем.

– Тео прав, – резко подобрел Эд, и даже улыбнулся. – Скажем, что он бездомный, много раз его на улицах видели. Отвезём на кладбище и кинем в общую могилу.

Вот и Томас успокоился и просеял улыбкой.

Порт уже пробудился. Народу – не пропихнуться, хоть в реку кидай. Утром особенно многолюдно. Это потом рыбаки отчалят, паромщики перевезут на другой берег первую партию, и станет чуть свободнее. Останутся только купцы, да грузчики. Вечером всё как-то плавней, народ расходится постепенно, а утром все разом как завалятся.

Тео при такой давке сразу вспоминает штурм того злосчастного замка – как же он… а-а, неважно. Когда через ворота пробились, он в числе первых шёл. Тогда его кипящим маслом и накрыло. Вся левая рука в ожогах и изрезана. С тех пор не снимает на людях перчатку. Он сам ножом кромсал рукав, чтоб его скинуть. Щека обожжена от уха до шеи. Кабы не щит над головой, совсем уродцем бы остался. А не было бы в нём дыр от стрел, так и обойтись могло. Не обошлось и хватит об этом, ничего уже не изменишь. Щит-то скинул и рукав сорвал, но кожу жжёт неимоверно. Охота в бочку с водой нырнуть, он даже вспомнил, где в лагере стоит ближайшая, но люди, что напирают сзади, нещадно толкают в другом направлении, прямиком на врага.

С тех пор Тео не любит столпотворений. Со злостью расталкивает всех на своём пути. Эд и Томас привыкли к подобному. Пристроились за ним, как за тараном, и идут спокойно.

Труп нашли быстро. Скопление людей, которые стоят на месте и глазеют в то время как все остальные мельтешат – явно, там что-то интересное. Вот и начальник порта Адалар рядом, общается…

– Это что, опять тот храмовник? – удивился Тео, и даже остановился.

– Да, он, – подтвердит Томас. Хоть и сутулится, он наголову выше обоих друзей. – Здесь-то он что забыл?

– Не знаю, но этот назойливый прыщ начинает действовать на нервы, – высказался Эд и первым двинулся к ним. Однако перехватить храмовника не успел, тот распрощался с Адаларом и ушёл.

– Ну, наконец-то, – не то обрадовался, не то упрекнул за нерасторопность начальник порта. – А мои балбесы где? До сих пор не пришли.

– Нам откуда знать, мы за ними не следим. Нас послали с телом разобраться, – ответил Эд. – А этот что тут делал? – спросил он, указав в ту сторону, куда ушёл храмовник.

– У них тоже что-то стряслось. Просил не выпускать из порта священников или кого другого с сундуком, полным золота.

– Что, прям, целый сундук золота? А сундук-то большой?

– Вот и я спросил. А он не ответил.

– Вечно эти святоши что-то темнят. Как о делах божьих говорить, так их не заткнёшь, а о своих помалкивают.

– У меня тут дел невпроворот, – поторопил Адалар.

– Ладно, взглянем на мертвеца.

– Расступись, – крикнул Томас, просачиваясь в толпу. Народу поглазеть собралось немало и на визгливый тонкий голосок они никак не отреагировали.

– Блядь, разойдитесь, кому говорят. Ещё шаг назад, – уже изнутри распоряжались стражники.

Пока Тео и Томас отгоняли толпу, освобождая место возле трупа, Эд и Адалар склонились над телом. Голый мужчина. На вид ему лет тридцать пять. Весь в грязи, горло перерезано.

– А я его знаю, – сказал Эд и попытался отчистить лицо от грязи. – Это же попрошайка из ремесленного квартала, только вчера его из переулка кожевников пинками прогоняли. Тео взгляни.

– Да, похож. Только не от кожевников, а от кузнецов. Думаю, надо бы первым делом к ним заглянуть.

– Ты прав, так и поступим. Вот что, – Эд обратился уже к Адалару, – везите-ка его на кладбище, пусть хоронят в общей могиле.

– Мне за свои деньги телегу нанимать? Это же ваша работа, – возмутился портовый начальник.

– Нет, мы, конечно, можем сходить, запросить у казначея денег, но его хрен разыщешь в это время, он сейчас все заставы и посты обходит. До обеда мертвец пролежит, как пить дать, а на таком солнцепёке он скоро вонять начнёт. Да и отвлекать вас лишний раз от дел. Вы ведь можете потом сделать запрос на возмещение, всё выплатят, – убеждал Эд.

– Бог с вами, на, – Адалар залез в мошну́4 и выудил из неё надломанный обол5.

– Адалар, – улыбнулся Эд, – полжизни в порту, а до сих пор не знаешь, что за перевоз трупов возницы берут полновесный?

Начальник порта скривился, но залез в кошель за цельным медяком. Его вручили Томасу и послали за телегой. Вряд ли возница получит хоть какую-то плату. В такое только наивный Адалар поверит. В обед на этот обол стражники купят два шоппена6 пива. Или даже раньше. Например, после того, как разберутся с делами в кузнецком переулке. Горло промочить уже смерть как охота. Усталость накатила, аж невмоготу. Бессонная ночь даёт о себе знать.

И всё бы хорошо, не явись в порт Гунтрам собственной персоной. Чёртова тень герцога Эбергарда. Зарубил, сука, все планы на корню.

Глава 7

Гунтрам привык не высыпаться. Готов по первому зову подскочить с кровати, быстро приходит в себя. Нет ни вялости, ни растерянности. Но, чёрт возьми, как же сладки объятия с подушкой, когда так хочешь спать. Проснуться – словно младенцу от сиськи отпрянуть.

4

Мошна́ – небольшой мешок для хранения денег.

5

Обол – мелочь, медная разменная монета.

6

Шоппен – старинная мера жидкостей (в том числе напитков) и сыпучих тел сначала в Южной Германии, затем в ряде других германских, швейцарских и французских регионов. Согласно ЭСБЕ (данные на конец XIX века) старый шоппен во Франкфурте = 0,448 литра.