Страница 26 из 33
Брун не родился в трущобах, его отец был рыбаком. Лачуга у самого помойного берега. Покосившаяся крыша и трещина в дымоходе. Да, и тогда жилось паршиво, но воспоминания о детстве всегда приятные и радостные. Ровно до того дня как отец пьяный перевернул лодку, запутался в снастях и утонул.
«И что, блядь, так настырно долбиться? Каждый удар, как молотом по голове. Ну и стерва же ты, Гайя».
Резко встал на ноги и тут же пошатнулся. Поймал равновесие и, спотыкаясь, пошёл к двери.
– Ну что ты как…
Нет, не Гайя.
– Рене, – удивился Брун, и скрестил руки на груди. – Да заплатим мы, заплатим, не переживай.
– Ты ещё кто?
«Нормально, да? Платишь им каждый месяц, а они даже не знают, как ты выглядишь. И ладно бы всё этим ограничивалось, но ведь нет. Хорош командир, своих солдат не узнаёт. Жаль, тебе голову не отрубили».
– Брун.
– Вор? – уточник храмовник, будто сотни других Брунов тоже задолжали.
– Учитывая, сколько мы платим церкви, вор тут ты.
– Давай-ка проясним, во-первых, лично я с вами дел не имею, а во-вторых, вы не платите церкви, а жертвуете деньги на благое дело, чтобы вашим поганым душам вход в Рай не закрыли.
– И как это действует, викарий Руперт передаёт Господу списки благодетелей или у него ключ от райских врат припрятан? Мы ведь воры, ключ можем и украсть. Церковь не обеднеет?
– Замо́к поменяем.
– Что нужно-то?
– Злую суку ищу.
Руки-то на груди развязались и уже гнутся в кулаки.
– Не называй её так.
– У неё даже на двери нацарапано. Раз уж не любит, когда её так зовут, отчего не закрасит?
– О, она обожает это прозвище. Я не люблю.
– Понятно. Дома?
– Нет. И она жутко занята. Что тебе нужно?
– От тебя? Ничего.
– Я не последний человек в трущобах. Могу помочь в обмен на списание долгов. Ой, прости, на освобождение от пожертвований за прошлый месяц.
Храмовник задумался.
Ох уж эти церковные, у них денег куры не клюют, а трясутся за каждую монету, которой ещё нет.
– Ладно.
– Уверен? Может, с викарием или с Господом согласуешь?
– Ещё одно богохульство и я обеспечу тебе встречу с Всевышним.
Зря он так, Брун угрозы не любит, реагирует на них неадекватно. Он очень гордый, пусть и вор. Для него честь – не пустой звук, но представление о ней своеобразное. Он не позволит себя оскорблять, коль может дать отпор. Но если всё-таки стерпел, промолчал в ответ на унижение, значит – затаил обиду и ждёт момента, чтобы поквитаться. Он та ещё расчётливая сволочь.
– Понял, понял, не горячись. Рассказывай. Что тебе нужно?
– У нас пропал священник, брат Пипин. Где-то в городе прячется. Бледный, худой, вечно сутулится, будто горб растёт. Ему лет двадцать пять, кажется. Если найдёшь, сам его не хватай, позови меня.
– Да ты не понял, не буду я его искать, помогу тебе советом. Скажу, куда сходить, где посмотреть.
– И за это я должен списать долги?
Так всё-таки долги? Храмовник, похоже, даже не заметил. О чём думает, и гадать не нужно, всё на лице написано. Брун непреклонен. Цену назвал, а дальше дело за покупателем. Не нравится – иди к другому продавцу.
– Хрен с тобой. Согласен.
– Где ты уже был?
– У его семьи и на кладбище.
– Что ж, впопыхах его не похоронили – уже здорово. Уверен, что семья его не прячет?
– Уверен. Ты помогаешь или тратишь время впустую?
– На помойном берегу смотрел? Угу, видимо, нет. Глянь, там часто прячутся те, кому податься некуда. По ночлежкам ходил?
– Там стража проверит.
– В трущобы они не сунутся. На ночном форуме стоит одна. Она бесплатная, но за место нужно драться.
– Это не для Пипина.
– Тогда поищи на старой свиноферме. Она заброшена, там тоже часто прячутся. От неё вонь, народ обходит стороной. Само то, чтоб затаиться. Я бы с неё и начал.
Ну что за человек? Даже спасибо не сказал, просто ушёл. А вскоре явилась она. Залетела в дом, будто пчела в штаны, и ужалила в самую задницу. Притащила с собой смуглого мальца. А как разговаривала – так женщина с мужчиной общаться не имеет права. Что вот за натура? Непременно нужно оскорблять при посторонних? Ты к ней с чистым сердцем [и грязными мыслями], а она…
– Что вот она делает? Вечно пытается поставить меня на колени. А я на колени не встану! Я мужик! Я гордый! – заявил он на всю улицу.
– Да мужик ты, мужик, – ответил кто-то, хихикнув. Брун уставился на него угрожающе, улыбка вмиг сменилась испугом. – Прости, Брун.
Брун ничего не сказал, просто побрёл дальше по улице. От Гайи ушёл, едва этот молокосос открыл рот. Сгрёб вещи и удалился. А руки-то так и чесались достать любимые клинки и порубить в капусту прокля́того нехристя. Его брат получил по заслугам.
Да что ей нужно? Брун один из самых влиятельных людей в трущобах. Денег хватит на роскошную старость в Риме. Силён, могуч, и не урод, борода как у Юпитера. Чего ей не хватает? Вечно тянет на каких-то смазливых кретинов.
Трущобы во Франкфурте со времен основания города. Старинный квартал, он почти не изменился. Бедняки есть всегда, и им тоже надо где-то жить. Отбросы – никто не хочет видеть их под носом. Их дома на самом отшибе города, а когда-то и вовсе стояли за городской стеной. Тогда трущобы Франкфурта ещё не обладали дурной славой. Там жили люди бедные, но честные и трудолюбивые. Они приехали сюда в поисках новой жизни, тех благ, что сулил молодой город. Он быстро развивался, нуждался в крепких руках. Люди жили надеждой и не щадили сил, а от них отгородились стеной. Богачи получили свои дома, священники церкви, ремесленники мастерские, торговцы рынки. Им этого хватало. Зачем строить дома строителям? Они и сами справятся.
Но нет, без твёрдой руки, материалов и оплаты дело встало. Трущобы, возведенные на время, превратились в постоянный дом. Сейчас это развалины, лачуги, покосившиеся дома. Обгорелые сваи, прогнившие доски, раскрошившийся камень. И грязь. Грязь здесь всюду, куда ни глянь. Франкфурт и сам не то чтоб чист, ну а трущобы вообще свинарник.
Пожары, болезни и убийства бросали тень на репутацию города. Люди грызлись между собой, но всё ещё молили властей о помощи. Те видели в них лишь назойливых мух. Со временем нехотя стены передвинули, и старый район стал частью города. Однако поздно, он прогнил. Теперь живущие в трущобах уже не надеются на власть имущих, лишь на себя. Они отбросы города, как прежде, но более не беззащитны.
В трущобах нет и не было римских канализаций, крысы сами прорыли ходы, когда нашли тоннели под городом. Здесь настоящий муравейник. Убежище. Дома в виде пещер и улицы сродни помойным стокам. Есть даже своя площадь и свой дворец, где живёт свой король – король крыс. Это владения Зигфрида.
Дворец, конечно, сильно сказано. Наспех сколоченный забор от пола до потолка, а за ним вереница ходов. Один из них ведет в просторный зал, где стоит кресло из обеденной герцога Эбергарда. Однажды старый король сидел на нём за ужином. Чем не трон? Ещё есть несколько колонн из разной кладки и балкон над входом. С него отличный вид на площадь подземелья. Ни ветра, ни слепящего солнца. Стреляй в спины недругов, как по кроликам в загоне.
Брун всегда проходит через балкон, а вниз спускается за тронным залом. Обычно не задерживается, но в этот раз встал, как вкопанный.
Что за шутки? Может, не он? Вдруг обознался? Да нет, его ни с кем не спутаешь. Чёртов Манфред. А у него стальные яйца. С чем, интересно знать, пожаловал? Стоит в центре зала гордый, руки на поясе, доспех, будто только-только сшит. Да, он не обеднел, покинув Франкфурт. Хотя, чему тут удивляться? На редкость везучий гад.
– Кто бы мог подумать, что он вернётся, да? – раздался рядом голос Фолька. Вообще-то его полное имя Фолькмар, но все зовут Фольк. На нём щипачи в порту и на рынке, а ещё он помогает Бруну в делах. Кто-то же должен. Один бы он давно рехнулся, а от других советников Зигфрида толку не больше, чем от священника на поле боя. Лентяи и лизоблюды. Все их обязанности сводятся к лести и подливанию вина. Но чёрт с ними. Он их и вполовину не ненавидит так, как этого мерзавца.